Николай Самохин - Юмористические рассказы
В том-то и фокус, что это душевное настроение возникало где-то внутри его организма. В результате, может быть, невидимой химической реакции или другого какого-то сдвига. Потому что снаружи, повторяем, ничего отрадного в его жизни, как обычно, не случилось, а скорее даже наоборот.
После завтрака поехал он на рынок — за картошкой.
Троллейбус попался старый. В задних дверях пассажиров током било. Причем те, кто помоложе и поэнергичнее, успевали все-таки заскочить в вагон и там уже соображали, что их вроде стегануло. Ну, а менее разворотливые, сразу получив, как говорится, по очкам, так и оставались на улице. Этим, конечно, особенно досадно было. Одни стукнутый гражданин так остервенился, что квартала полтора, однако, гнался за троллейбусом и кидал ему вслед комками грязи.
Лазаря тоже шибануло током. Основательно кокнуло — так, что левая нога у него мгновенно занемела и отключилась.
В другой бы раз Лазарь этот вонючий троллейбус в щепки разнес — даже сомневаться нечего. А тут он лишь помял ногу руками и добродушно спросил водителя.
— Это что же у вас — новинка? Электротерапия? Но водитель не расположен был к шуткам.
— Че скалишься-то?! — сказал он. — У людей план горит — полупустой вагон гоняю, — а он скалится!
Где-то очень далеко, где-то в позавчерашнем Лазаре шевельнулась было мысль: «У-у каменная ты душа! Людей током калечит, а у него план одни на уме!» Но сразу же другие, игривые, соображения, порожденные новым его состоянием, оттеснили эту мысль.
Лазарь снова приоткрыл дверь к водителю и сказал:
— Вот что, братуха, — так дело не пойдет. Во-первых, ты сегодня, действительно, на кефир себе не заработаешь, а во-вторых, какой-нибудь нервный товарищ запросто может и шею намылить. Ты давай-ка по-другому действуй: впускай их через переднюю дверь, а выпускай через заднюю.
— Елки! — обрадовался водитель. — Это же идея! — он тут же схватил микрофон и объявил новый порядок посадки-высадки.
Обстановка в троллейбусе сразу оживилась.
Теперь пассажиры входили через переднюю дверь, продвигались в конец троллейбуса, обилечивались и выскакивали наружу с перекошенными лицами.
Сам Лазарь тоже вышел через заднюю дверь, получив на прощанье удар в поясницу.
Веселое настроение его, впрочем, не улетучилось, и он, помахивая авоськой, вступил на рынок.
— Почем картошка, мамаша? — спросил Лазарь крайнюю тетку.
— Двадцать пять копеек килограмм. Бери, сынок, — не пожалеешь. Картошка рассыпчатая, скороварка. И крупная — гляди какая!
Картошка, точно, была крупная. В среднем, каждая штука вытягивала на пятачок.
— А чего это она у вас дырявая вся? — поинтересовался Лазарь.
— Иде дырявая?! — заволновалась тетка. — Фу ты, господи! Скажут тоже — дырявая! Да это ее вилами покололи при копке. Тут от срежется и тут от — глядишь, еще больше половины целой останется.
В другой раз Дубейко эту тетку на части порвал бы за подобный ответ. Он бы ее поганую картошку по всему базару раскатал, до милиции бы дошел и до горисполкома. А тут почему-то лишь усмехнулся и сказал:
— Ах, вилами! Тогда извините! Виноват — не сообразил. Подумал, что она такая уродилась.
— Что ты, милок! — возразила тетка. — Уродилась она целая. Нынче картошка, вообще, хорошо уродилась — грех жаловаться. Не знаем даже, куда её девать.
Услышав такие заверения, Лазарь велел взвесить ему два кило и достал деньги.
— Вот вам, мамаша, полтинничек, — душевно сказал он. — Он, правда, маленько покореженный и почти стертый. И зубами его, видать, какой-то дурак грыз — есть такие любители. Но вы не переживайте: думаю, в банке у вас его за полцены возьмут, — все же он когда-то совсем целый был…
Уже на выходе с рынка Лазаря настиг теткин муж — низкорослый гаденький мужичок, обессилевший от рассыпухи.
— Стой! — хрипло свистя горлом, выкрикнул он и схватил Дубейко за грудки. — Вываливай картошку!
— Пожалуйста! — легко согласился тот и вытряхнул авоську.
Теткин муж пал на колени и стал хватать раскатившиеся картофелины с такой поспешностью, словно это были золотые десятки.
Лазарь дождался, когда он соберет всё, а затем аккуратно, но крепко взял мужичка за шиворот:
— В свою очередь попрошу вернуть мне полтинник. Такого поворота теткин муж не ожидал. Он стоял, прижимая к груди картошку, и растерянно мигал глазами.
— Так энтим полтинником жинка тебе вдогон кинула, — вспомнил он наконец. — Только не попала.
— Жалко. — Лазарь тоже подумал секунду. — Ну, ничего — давай другой.
— А у меня руки заняты, — быстро наглея, сказал теткин муж.
— Верно, — согласился Лазарь. — Заняты… Тогда вот что — сыпь пока обратно, — и подставил ему авоську.
Теткин муж освободил руки, пошурудил в карманах и нащупал полтинник. Но вынимать не стал, а только сжал там руку в кулак.
— Ладно, — оскалился он. — Забирай картошку. Скажу бабе, что не догнал тебя.
— Хорошая мысль, — охотно поддакнул Лазарь. — Ты ей скажи еще, что нас тут целая банда. Что дрался, мол, даже, только не одолел. А я тебе сейчас, для правдоподобности, пару синяков приварю…
Теткин муж распахнул рот, побелел и боком кинулся за базарные киоски.
…Так вот и прошел у Лазаря Сергеевича весь день на хохмочках и на трали-вали.
А вечером сел он на диванчик, прислушался к общему состоянию и чувствует — ненормальность какая-то: в боку не колет, руки не дрожат, правое веко не дергается. Сидит он и недоумевает: «Что же это такое, а? Ведь по всем показателям должен был я этому теткиному мужу хвост расчесать. С ходу! Так, чтобы он винтом закрутился… Да и тому подлюке в троллейбусе не за что вроде было рационализацию внедрять… В чем же дело? Может, я нечаянно скушал чего-нибудь?.. Или, может, ученые приступили, наконец, к своим обещанным опытам по выработке постоянной жизнерадостности и частично уже опылили нас?»
В это время из кухни донеслось яростное всхлипывание, и вслед за ним прозвучало несколько словно бы взрывов.
Дубейко понял, что это жена бьет об пол купленную им картошку. У него задергалось правое веко и закололо в боку.
«Ни черта они нас пока еще не опылили, — с грустью подумал тогда Лазарь Сергеевич. — Увы!.. А то, что произошло со мной, — видать, не более, как случайная игра природы… Остатки, так сказать, прежней роскоши.»
Хорошо быть обезьяной
Недавно прочел я в журнале подробную статью о гипертонии. О повышенном кровяном давлении то есть. Прочел и крепко расстроился. Жуткое дело, оказывается, что творится, особенно если взять в планетарном масштабе. Болезнь века, выходит, эта самая гипертония. Одних американцев только страдает ею двадцать два миллиона! Честное слово, жалко людей, как подумаешь. Хотя бы и американцев.
Ученые-медики, конечно, ищут причины — об этом в статье тоже говорилось. Идут разными путями. В том числе, путем исключения. Так, недавно почти исключили стресс — нервное перенапряжение, другими словами.
Раньше на стресс шибко грешили. Даже называли его одной из главных причин. Но потом взяли и поставили опыт. Американцы же, будто бы, и поставили. На обезьянах, как водится. Значит, они брали обезьяну и доводили ее до нервного перенапряжения, в результате чего у нее повышалось давление. Как именно доводили, в статье не сказано, но можно догадаться, что устраивали, наверное, разные мелкие пакости. Ну, лакомство, допустим, отнимали — как раз, когда она кушать начинала. Или с любимым разлучали. А может быть, палкой заостренной под бока тыкали — дразнили. Что-нибудь в этом роде. Доводили, короче, до веселой жизни. И у обезьяны, как уже сказано, повышалось давление. Но как только ей лакомство возвращали или переставали палкой тыкать, да еще, наверное, давали какие-нибудь успокоительные таблетки и снимали тем самым стресс — давление у обезьяны приходило в норму.
На основании такого эксперимента ученые и пришли к выводу, что стресс в этом деле, видимо, ни при чем. Хотя временное действие, бесспорно, и оказывает.
И вот тут я, откровенно признаюсь, споткнулся. Засомневался, одним словом. Рискованно, конечно, спорить с авторитетами, но мне все же хочется рассказать об одном встречном эксперименте, который был поставлен в нашем учреждении. Не специально, разумеется, был поставлен, а попутно. Без умысла.
У нас один товарищ — назовем его Ивановым — допустил оплошность в работе. Ошибку совершил. Если строго рассматривать, слегка даже идеологическую. Впал, словом, в заблуждение.
Руководство вгорячах решило от Иванова немедленно освободиться. Вызвали его в кабинет и говорят:
— Ну, дорогой товарищ, это уже черт-те что! Беспрецедентный случай. Извини, но подобное мы терпеть не намерены. Так что подыскивай работу. Трудовую книжку мы тебе, так уж и быть, марать не станем, запишем по собственному, но ты давай не тяни.
