Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Вся нечеловѣческая энергія цѣликомъ, какъ въ громадныхъ коллекторахъ, собралась въ продавцахъ открытокъ и разносчикахъ газетъ.
Только въ Неаполѣ возможенъ такой прямо-таки невѣроятный способъ распространения газетъ.
Газетчикъ, опережая васъ, вдругъ ловко подбрасываетъ вамъ подъ ноги какую-нибудь «Миланскую газету» или «Ророіо Romano», съ такимъ разсчетомъ, чтобы вы съ разгону наступили ногой на газету… Тогда газетчикъ поднимаетъ крикъ и взыскиваетъ деньги за, якобы, испорченную вашей ногой газету.
Добродушные туземцы, зная этотъ способъ, остерегаются и ставятъ ногу съ разборомъ, а форестьеры всегда попадаются.
Нѣсколько дюжихъ итальянцев везутъ крохотную телѣжку.
Никакимъ промысломъ не брезгуютъ оборванные юнцы, если можно получить нѣсколько чентезимовъ.
Одинъ итальянскій мальчишка, пробѣгая мимо меня, вдругъ остановился и указалъ мнѣ на проходившаго жирнаго патера.
— Ну? Что?
— Патеръ.
— Прекрасно. Что же дальше?
— Это патеръ. Господинъ мнѣ дастъ что нибудь?
— За что?!
— За то, что я указалъ господину патера.
Такихъ указателей патеровъ въ Неаполѣ несмѣтное количество.
Едва мы пріѣхали и, оставивъ вещи въ гостинницѣ отправились купаться, какъ передъ нами выросла фигура молодца самаго подозрительнаго вида, съ грязными руками и бѣгающими вороватыми глазами.
Этотъ человѣкъ на все время нашего пребыванія въ Неаполѣ сдѣлался нашей тѣнью, нашимъ эхомъ, нашимъ вторымъ я.
Увидѣвъ, что онъ отдѣлился отъ группы людей не менѣе подозрительныхъ, мы инстинктивно сдвинулись ближе и вынули руки изъ кармановъ, но грязный парень сказалъ:
— Господа путешественники! Я могу предложить себя въ качествѣ гида. Хорошо знаю городъ, могу показать самое интересное.
— Не надо! — хоромъ отвѣтили мы.
— Могу показать вамъ Везувій, повезти васъ на Позилиппо и порекомендовать самый лучшій кафе-шантанъ въ городѣ.
— Не надо!
— Въ такомъ случаѣ, я знаю, что заинтересуетъ молодыхъ путешественниковъ (онъ засмѣялся съ самымъ развратнымъ видомъ) — тарантелла!
— А-а, тарантелла, — заинтересовались мы. — Это любопытно. Посмотримъ…
— Гдѣ господа остановились? «Эксцельсіоръ?» Тутъ за угломъ! Знаю. Я сегодня вечеромъ зайду. Сейчасъ купаться? Знаю! Пойдемте, я васъ провожу.
— Да не надо, — сказали мы. — Зачѣмъ-же? Купальня вѣдь въ двухъ шагахъ.
— Нѣтъ, что вы! Я вамъ помогу. Развѣ можно? Вотъ тутъ купальня. Видите — вотъ она. А это вотъ будка, гдѣ продаютъ билеты. Здравствуйте, мамарелла! Вамъ, конечно, нужны билеты? Вотъ этимъ господамъ нужны билеты! Дайте имъ билеты! Они очень нуждаются въ билетахъ. Пожалуйста, три билета. Вотъ они платятъ вамъ деньги. Позвольте, я заплачу. Нѣтъ, нѣтъ, не безпокойтесь. Вотъ ихъ деньги, мамарелла. Сдачи! А, вотъ сдача. Получите сдачу, синьоры. Это сдача. Позвольте, я проведу васъ въ купальню. Это вотъ называется купальня. Это тутъ раздѣваются, а тамъ вотъ купаются, видите, гдѣ вода. Прислужникъ! Вотъ эти господа хотятъ выкупаться. Это прислужникъ, господа. Не бойтесь, господа — онъ славный малый. А то вонъ пароходъ идетъ. Здѣсь вотъ раздѣвайтесь. Позвольте, я вамъ разстегну жилетъ вамъ неудобно. Я вамъ расшнурую ботинки. Сядьте на стулъ, а ножку свою поставьте мнѣ на колѣно. Прислужникъ! Эти господа будутъ купаться. Они добрые, хорошіе господа. Надо, чтобы имъ было хорошо купаться. Позвольте, я галстукъ развяжу.
— Ради Бога, намъ ничего не нужно! Мы все сами сдѣлаемъ.
— Позвольте, я разверну вамъ простыню.
— Ничего, ничего не надо. Мы сами все сдѣлаемъ — вернитесь къ своимъ повседневнымъ дѣламъ.
— Такъ я васъ тутъ около купальни подожду…
— Не надо! До вечера намъ ничего не понадобится.
Онъ ушелъ съ глубокимъ сожалѣніемъ. «Вернулся къ своимъ повседневнымъ дѣламъ», — по выраженію Мифасова.
Этот человѣкъ за все время нашего пребыванія въ Неаполѣ сдѣлался нашей тѣнью…
Но, очевидно, кромѣ насъ — у него никакихъ повседневныхъ дѣлъ не было. Вообще, этотъ человѣкъ произвелъ, въ концѣ концовъ, на насъ такое впечатлѣніе, что до нашего пріѣзда у него никакихъ дѣлъ не было, что все его существованіе на этой планетѣ приспособлено исключительно къ нашему появленію въ Неаполѣ и что послѣ нашего отъѣзда онъ, исполнивъ свое земное предназначеніе, вернется къ небытію.
Когда мы вышли, онъ ждалъ насъ у входа, задремавъ на закатномъ солнышкѣ.
Мы хотѣли потихоньку пройти мимо, но онъ очнулся, вскочилъ, разсыпался въ извиненіяхъ и завертелся, какъ мельница:
— Господа искупались и идутъ въ гостинницу? Я провожу ихъ въ гостинницу.
— Не надо! Намъ тутъ два шага. Мы знаемъ, гдѣ гостинница.
Онъ замоталъ головой и, отстраняя попавшагося намъ навстрѣчу прохожаго, понесся на всѣхъ парахъ.
— Я васъ провожу! Пустите, прохожій, этихъ господъ. Они идутъ къ себѣ въ гостинницу, не преграждайте имъ пути. Они въ гостинницѣ, вѣроятно, освѣжившись купаньемъ, будутъ пить чай или вино, не такъ ли?
— Прованское масло! — отвѣчалъ Сандерсъ. — Пустите насъ или я задушу васъ, какъ котенка.
— Ха-ха-ха! Господинъ очень веселый, онъ шутитъ. Итальянцы тоже веселые. Эвивва, руссо! Швейцаръ! Вотъ эти господа пришли въ вашу гостинницу, они тутъ остановились. Это хорошіе господа, и ты, швейцаръ, относись къ нимъ внимательно. Не нужно ли вамъ разложить ваши чемоданы, ваши вещи? Что? Къ черту? О, господинъ большой весельчакъ. Имѣю честь кланяться. До вечера!
Стоя внизу, въ пролетѣ лѣстницѣ онъ долго посылалъ намъ привѣтственные знаки и махалъ грязнымъ платкомъ.
Черезъ часъ я вышелъ на улицу съ цѣлью побриться. Первое лицо, которое я увидѣлъ около гостиницы — былъ Габріэль, нашъ знакомецъ.
— Что вы тутъ дѣлаете? — изумленно спросилъ я.
— Ожидаю. Можетъ быть, синьорамъ что нибудь понадобится.
— Ничего не надо. Какъ дойти до парикмахерской: налѣво или направо?
— О, я, конечно, провожу васъ! Пойдемте, я знаю, гдѣ парикмахерская.
О, хорошо было бы, если бы Габріэль не зналъ, гдѣ парикмахерская.
— Не надо провожать меня. Я просто возьму извозчика.
— Извозчика? Сейчасъ!
Онъ исчезъ и черезъ полминуты ко мнѣ подкатилъ экипажъ. Я взглянулъ на извозчика…
Это былъ Габріэль.
— Какъ?! Развѣ вы и извозчикъ?!
— Я все, господинъ. Все, что вамъ понадобится.
— Какъ?! Развѣ вы и извозчикъ?!
— Я хочу акробата, — пошутилъ я.
Габріэль камнемъ скатился на мостовую, положилъ бичъ и, хлопнувъ въ ладони, сталъ на голову. Еле уговорилъ я его усѣсться на козла.
Въ тотъ же день мы съ Сандерсомъ отправились въ знаменитый неаполитанскій акваріумъ.
Человѣкъ, продававшій билеты, попросилъ на чай, человѣкъ отбиравшій билеты попросилъ на чай-же и сторожъ при рыбахъ попросилъ тоже на чай за то, что онъ палочкой пошевелилъ какого то гада.
Акваріумъ, дѣйствительно, былъ чудесный. Громадные омары и краббы медленно шевелились за стекломъ, беззвучно перебирая чудовищными клещами… Отвратительные осьминоги такого вида, который только и можетъ пригрезиться въ ночныхъ кошмарахъ, смотрѣли на насъ страшнымъ неподвижнымъ взглядомъ, присосавшись къ стеклу и медленно втягивая и вытягивая тошнотворныя лапы, покрытыя, какъ маленькими бѣлыми блюдцами, присосками.
Какія-то толстыя рыбы съ презрительно отвисшей нижней губой, точно сытые бюрократы, еле шевелили плавниками въ тупой дремотѣ… Стаи юркихъ рыбокъ стрѣлой неслись по водѣ, моментально, какъ по командѣ, поворачивались и также стройно неслись въ другую сторону. Одна суетливая рыба чрезвычайно напомнила намъ провинціальную сплетницу: она безтолково шныряла отъ одной группы къ другой, подсматривала, что дѣлаютъ омары, и, взмахнувъ возмущенно плавниками, неслась сейчасъ же къ угрямъ, разсказывала о видѣнномъ и, махнувъ хвостомъ, летѣла уже къ сонному краббу, донося на поведеніе угрей. Всюду она вынюхивала, шпіонила и подслушивала. И еще потому была она похожа на человѣческую сплетницу, что имѣла ротъ узенькій, собранный въ ниточку, глазки востренькіе, а на головѣ нѣчто вродѣ природнаго капора.
Въ то время, какъ я за ней наблюдалъ, Сандерсъ задумчиво стоялъ около другого стекляннаго ящика, изрѣдка вертя головой во всѣ стороны.
— Вотъ чудаки! — сказалъ онъ. — Насыпали песку и поставили пустой ящикъ.
Сторожъ, услышавъ это, по выраженію лицъ замѣтилъ наше недоумѣніе хлопнувъ Сандерса ободряюще по плечу, исчезъ.
Черезъ минуту онъ явился съ длинной палкой. Сунулъ ее въ пустую вазу и — вдругъ песокъ зашевелился, разорвался на десятокъ кусковъ, и каждый кусокъ песку оказался плоской рыбой, до смѣшного точно сотворенной мудрой природой подъ цвѣтъ и видъ настоящаго песка.
