Геннадий Емельянов - Арабская стенка
— Просил с ним связаться.
— Просил, значит…
— Настойчиво просил.
— Да.
— Ну, ступай. И соедини меня с Быковым-то. Чего это ему занадобилось так срочно? Сухой бы я корочкой питалась, сырую воду б я пила…
…В то утро в город с попутной машиной нагрянул егерь Вася Мясоедов, сдернул, можно сказать, управляющего Быкова с постели и объяснил, попивая чай из большой кружки, на которой изображались три русских богатыря, какая нужда заставила его ехать ночью по плохой дороге из своей глухоманной деревеньки. Мясоедов обладал темпераментом холерическим, и ему со вчерашнего дня не дает покоя вопрос о том, есть на свете справедливость или нет ее вовсе?
— Женить тебя надобно, Васька! — ответил в сердцах Феофан Иванович Быков, прикрывая ладошкой зевок. — И срочно.
— Ты умывайся, я приехал действовать!
— Семи еще нет, куда вставать-то?
— Я в гости к тебе приехал, а ты спать будешь?
— Да уж какой теперь сон!
Мясоедов в своих Пихтачах, мучаясь бессонницей, выковывал, оказывается, план мести. Он не мог простить заместителю председателя Зорину, что тот третий год уже сулится привезти из Москвы бензопилу и электрорубанок, но не везет. «Все ему, понимаешь, некогда!»
— Я тебе бензопилу достану! — Феофан Иванович, приплясывая, надевал спортивные штаны и кряхтел. — И рубанок я тебе достану.
— Все вы — трепачи! Я вас как людей принимаю, рад вам, понимаешь, дела неотложные бросаю, баню топлю, по тайге с вами шастаю, а вы?
— А что мы?
— Зажрались вы, начальнички! Совести у вас ни на грош не осталось.
— Ну уж?
— Не так разве?
Быков почувствовал некоторый укор совести, потому что в словах егеря была доля правды: Вася времени на гостей не жалел. Он — широкий человек, Мясоедов. И ничем, собственно, не обязан ни Зорину, ни Быкову. Из песни слов не выкинешь.
— Я тебе достану рубанок. И бензопилу.
— Сыт я вашими посулами!
— Что же ты надумал?
План был прост и коварен, если знать характер заместителя председателя: мужик он неплохой в общем, Зорин-то, но имеет слабость изгаляться над ближним. Шутки его, надо отметить, не всегда и безобидны, однако, как только начинал кто-либо шутить над Зориным, тот немедля лез, что называется, в пузырь и наливался яростью. Так что при ближайшем рассмотрении заместитель председателя относился к числу легкоранимых и обращаться с ним надо было весьма осмотрительно.
— Был у меня этот, как его?… — Мясоедов пощелкал пальцами и наморщил лоб в мучительной думе. — Ну, тот, что из бани у меня вывалился?…
Быков тоже наморщил лоб и сел в кресло, запутавшись в штанинах — он никак не мог совладать с одеждой. Быков уже знал, о ком идет речь, но тоже, хоть убей, не мог вспомнить фамилии.
— Ну, этот… Блондин такой? Из бани в речку упал, помнишь?
— Колобок, по-моему. Афанасий? Он у меня в тресте работает. По снабжению еще…
— Нет, не Колобок. С хлебобулочными изделиями его фамилия связана, это точно. Но не Колобок.
— Сайкин, может?
— И не Сайкин.
— Ну, хрен с ним, потом разберемся. Был, говоришь, у тебя?
— Был. И просил посодействовать насчет стенки, которую тебе Наташа купила. Турецкая стенка-то?
— Арабская.
— Ну да, арабская. Ты, мол, позвони Зорину, пусть такую же достанет.
— Так вместе же звонили, забыл, что ли? В Москву звонили. Зорин после ворчал на меня — от великих, мол, дел отвлекаешь.
— Ворчал, а теперь взовьется. Он — деятель старомодный, всякие там блаты не жалует. Определенно взовьется.
— Неловко получится…
— Сдрейфил, да? Ты спроси у Наташи: может, этот Сайкин достал уже, стенку-то, тогда я с другого бока зайду?
— Ладно, рискнем.
…Наконец-то Зорин появился в кабинете — так сказала Быкову, по телефону секретарша из приемной горисполкома, егерь заерзал на стуле, вытягивая шею, и борода его, черная с медным отливом, будто подпеченная на костре, воинственно выпятилась. Управляющий Быков пристально глядел на бороду, вздыхал и мямлил в трубку о прогнозе погоды на ближайшие сутки — жаловался, что когда, мол, женщина по телевизору рассказывает о циклонах и антициклонах, он никак не может уловить, откуда, собственно, следует холодный воздух и откуда — теплый.
— Ты понимаешь, откуда и как движется воздух?
Зорин, оказывается, понимал про погоду по телевизору, и Быков ему с оттенком неприкрытой лести позавидовал:
— Светлая у тебя голова, Олег Владимирович!
Поговорили еще с пяток минут о городских новостях, потом Зорин, естественно, спросил:
— Зачем звонишь-то? Про погоду опять спросить?
— Нет, — и Быков, глотая слова, начал про то, что мир тесен и что ближнему помогать все-таки надо, согласно христианским заповедям.
Зорин вел разговор легко и все пел про себя, воздев глаза к потолку, старинную русскую песню «Сухой бы я корочкой питалась».
— Не умеешь ты коротко объясняться, Феофан. Ни свое, ни мое время не ценишь. Ты мне притчи не цитируй, ты конкретнее. — Заместитель слегка ударил ребром ладони по столу. — Весна, она, конечно, расслабляет, но мы с тобой, брат, чиновники, а чиновники, брат, существа холоднокровные, как утверждают фельетонисты из журнала «Крокодил».
— Согласен. Но хороший чиновник слову своему хозяин, не так ли?
— Допустим…
— Вот я тебя и поймал! У меня Вася Мясоедов сидит…
— Привет ему передавай горячий. Пусть лучше трубку возьмет.
— Он не хочет трубку брать, он тебя презирает…
— За что же это он меня презирает?
— Ты ему бензопилу который год сулишь?
— Да, с бензопилой неувязка, знаешь, он прав. В Москве ведь время никак не выкроишь, — Зорин тяжко вздохнул. — Передай, что постараюсь буквально на днях спроворить ему пилу. И рубанок. Пусть все-таки трубку-то возьмет, лиходей.
— Не берет. Он тебя дважды презирает.
— По какой это причине дважды-то?
— Ты еще стенку обещал достать тут одному человеку. И я тебе звонил в Москву насчет того человека. И Вася просил, и Наташка моя просила.
Зорин покраснел густо, левая его нога запрыгала под столом, он, придерживая колено рукой, заорал так, что с оконного карниза, разбежавшись вязкой поступью, упал в пустоту сизый голубь.
— А этот ваш наглый блондин вообще ничего не получит! — Зорину воочию представилась румяная физиономия Бублика, его панибратская манера держаться, дурацкие подмигивания, не менее дурацкая ухмылка, ботинки на высоком, как у женщин, каблуке, штаны, плотно обтягивающие вислый зад, запах духов, источаемый в обилии этим, с позволения сказать, мужчиной, и голос заместителя иссяк на петушиной ноте.
Борода егеря затряслась мелко — егерь смеялся. Зато управляющий Быков посмурнел, качая головой, — он думал о том, что возраст у Зорина уже не для шуток: хватит, чего доброго, мужика кондрашка, тогда настоящая беда будет. Почти у всех, кого близко знавал по службе управляющий, имелась болезнь сердца, нажитая в заседательских треволнениях. Быков осторожно положил трубку и покачал головой, глядя пустыми глазами на бороду Мясоедова, которая уже не вздрагивала: егерь тоже слегка загорюнился, испытывая укор совести.
— Женить тебя надобно, Васька! — сказал с решительностью управляющий Феофан Иванович Быков. — Взбрыкиваешь ты, как телок, солидности нет в тебе, Васька. И меня, дурака, втравил в историю!
Зорин юмором обладал, даже в избытке, но завихрился не на шутку, имея на беду свою тоже, как и Вася Мясоедов, кавказский темперамент. Олег Владимирович велел секретарше тут же соединиться с начальником торга и, когда говорил с начальником, сильно заикался:
— Хочу на твоих складах побывать, где мебель отгружают.
— У меня совещание, извините. Из области товарищи приехали. Дать человека?
— Не надо, я сам.
На базе горторга произошло паническое шевеление, когда на обширный заасфальтированный двор вкатила черная «Волга». Навстречу выбежал откуда-то из таинственных пакгаузных недр пожилой мужичок в фуфайке и войлочных тапочках, почтительный. Зорин пожал мужичку руку и услышал, что имеет дело со счетоводом, услышал также, что сегодня пятница и все руководство на совещании, вплоть до заведующего Симы Чемоданова.
— Как, простите, фамилия заведующего?
— Чемоданов. Сима.
Зорин поморщился: ни в фамилии, ни в имени не было солидности, заместителю представилось, что командовать этим хозяйством с верстовыми бараками в камне должен, к примеру, Генералов Варфоломей или Бугаев Никандр, а тут на тебе — Сима Чемоданов. «Наверняка бардак развел этот деятель, — подумал Зорин, шумно втягивая носом сырой здешний воздух, пахнущий бетоном. — Легкомысленный, наверно, человек?» — и спросил:
— Молодой?
— Кто? — Счетовод в фуфайке задрал голову, глядя на приезжего снизу вверх.
