Владимир Бабенко - Записки орангутолога
К слову сказать, он протянул после расстрела еще три года и почил без посторонней помощи.
* * *— Ну, а теперь что? Идем за лебедем и попугаем? — спросил Ваня подавленного Корнета.
— Куда нам торопиться? — печально ответил Корнет. — Назад в Кунсткамеру? В объятия Мамочки? Мне, честно говоря, не хочется. Думаю, что и тебе тоже. Тогда давай здесь погуляем. Денек-то какой! Весна! Все ликует! — И Корнет грустно посмотрел на обыденно, без энтузиазма, спаривающихся японских макак. — Может быть, и мы что-нибудь здесь найдем кроме дохлых птиц.
И действительно, как раз появилась молоденькая и симпатичная сотрудница зоосада с ведром моркови. Корнет блеснув неотразимыми карими глазами подошел к ней и предложил помочь нести овощи. А уже через минуту он, держа ведро, оживленно о чем-то разговаривал с девушкой. Тактичный Ваня отошел в сторону от макак и от воркующих зоологов и стал смотреть на еще один пруд зоосада.
На этом пруду утино-гусиная сумятица была поменьше ввиду общей малочисленности птичьего населения. Плавало всего несколько пар черных лебедей и сорные кряквы, налетевшие со всей Москвы-реки на дармовые зоопарковские корма. В глубине пруда двигались огромные тени. Ваня долго гадал, что же это такое, пока одна тень не приблизилась к поверхности и не оказалась здоровенным сазаном.
На этом пруду был небольшой островок. На нем росло несколько березок и почему-то располагались спортивные снаряды — перекладина, брусья, кольца. Создавалось впечатление, что работники зоосада по утрам, когда нет посетителей, на лодках или вплавь, распугивая лебедей и уток, добираются до этого гимнастического рая, разминаются там, а потом, переправившись на материк, приступают к работе.
Кроме того, через пруд от острова до стоящего на самом берегу деревянного домика, над водой был протянут толстый канат. Ваня никак не мог придумать, зачем он вообще здесь висит. Предположение о том, что наиболее ловкие сотрудники зверинца по нему добираются до турника и брусьев, Ваня отверг сразу и стал развивать теорию о паромной переправе с берега на остров. Но тут из маленького, не больше форточки, отверстия в глухой стене домика появился бурого цвета гиббон. Обезьяна безбоязненно встала на провисающий почти до самой воды канат и, ловко балансируя длиннющими, по-паучьи растопыренными руками, бесшабашно перебежала по этому неверному раскачивающемуся мосту до островка. Гиббон размялся на брусьях, покачался на кольцах, сел на перекладине и запел. Он начал с простых, односложных негромких трелей, которые постепенно усиливались и нарастали до оглушительных звуков. Пение было красивым и гармоничным, но настолько громким, что Ваня пожалел жителей соседних домов, которые вынуждены слушать эти концерты. Особенно ранним утром. В воскресенье.
Но одному существу пение гиббона явно пришлось по душе. Это была его подруга, причем блондинка, с шерстью золотисто-желтого цвета. Кроме того, она была немного меньше своего кавалера, и держалась более скромно. Самочка элегантно вылезла из той же форточки, но не побежала по канату, а, повиснув на руках, неторопливо «пошла» на остров перебирая передними конечностями.
На середине пути она остановилась, задумчиво покачалась над самой водой, попробовала пальчиком ноги воду и тут же отдернула — холодная! Потом она той же ногой попыталась поймать за шею проплывающего мимо селезня кряквы и только после этого неторопливо добралась до острова. А через минуту с этого клочка суши зазвучал чрезвычайно громкий дуэт обнявшихся гиббонов, приветствующих новый день меланхолическим улюлюканьем.
Ваня оглянулся. Из-за ограды зоосада на гиббонов с жадным ожидающим любопытством смотрели мужчины — загадочные любители природы.
Корнет наконец закончил первую фазу обольщения симпатичной зеленщицы и вернулся к Ване.
— Пошли, Ваня, — сказал Корнет
— За лебедем и попугаем?
— Нет, за Юлей. К слонам.
И они двинулись вслед за новой пассией Корнета.
Они прошли мимо нескольких вольер. В одной жил овцебык. Несмотря на весну, он был в плохом настроении, вероятно, потому, что линял и на боках его клочьями висела зимняя шерсть. Зверь изо всех сил колотил рогами в ограду своего загона. Силища у него была огромная и припадки плохого настроения случались, по всей видимости, часто, так как одна из огромных двутавровых балок ограды была сильно погнута.
По соседству с овцебыком в загоне зябко кутал голую шею в пушистый «меховой воротник» сумрачный гриф, в другом бестолково топталась самка африканского страуса и чинно, крыло к крылу, прогуливалась пара африканских рогатых воронов с ресницами невероятной длины, в третьем молодой человек (судя по одежде тоже сотрудник зверинца) оборонялся прозрачным, как у омоновцев, пластиковым щитом от ударов клюва огромного журавля.
— Ничего не попишешь — весна, — глядя на этот гладиаторский бой сказал Корнет, поднаторевший в науке этологии. — А к весне, не только шизофрения у людей, но и территориальное поведение и агрессивность у птиц обостряются.
В подсобном помещении слоновника царила густая смесь запахов коровника и конюшни. В широком коридоре стоял огромный деревянный ящик. Сквозь редко прибитые доски этой тары было видно, что внутри ящика кто-то шевелился.
— Вот, — с гордостью сказала Юля. — Позавчера слоненка из Индии привезли.
Как бы в подтверждение этого, из щели в деревянной клетке показался гибкий, серый, покрытый редкими длинными черными волосами метровый «шланг» и, не торопясь, начал обшаривать новую пассию Корнета такими ласковыми движениями, что таксидермист сначала смотрел на это с неодобрением, а потом с ревнивым негодованием отодвинул ищущую конечность от бюста девушки.
— Это он морковку просит, — сказала сотрудница и коснулась корнеплодом конца «шланга».
Хобот вместе с морковкой исчез в клетке, а через секунду вынырнул снова и стал так же нежно искать морковку по всей Юле.
— Пойдемте, новый слоновник посмотрим. Его на прошлой неделе сдали, — пригласила девушка. Она поставила ведро с овощами на пол подальше от слоненка и пошла по коридору.
Корнет, еще раз с подозрением посмотрев на клетку, откуда высовывался серый хобот слоненка, поспешил за ней. За ними двинулся было и Ваня, но почувствовал, что его кто-то держит за рюкзак. Это был слоненок. Ваня достал из ведра морковку и, откупившись таким образом, поспешил за удаляющейся парочкой.
Проходя мимо невысокой бетонной стены, верх которой был утыкан толстыми заостренными стальными шипами, Юля начала рассказывать о нравах хоботных.
— Когда строили новый слоновник, — начала она, — директор лично проверял качество заостренных кованых стальных кольев, которые вмуровывали в бетон ограждения для слонов. Колья должны были торчать ровно на 10 см. Если он будет чуть ниже — слоны забросают пространство между ними песком, камнями, навозом и таким образом наведут переправу. А если будет выше — слоны эти колья хоботом раскачают, а потом и повыдергивают их и тоже смогут выбраться на волю.
Вокруг слоновника была трехметровая ограда из мелкой сетки.
— Это вовсе не для того, чтобы зрители не бросали в животных камни и булки, начиненные иголками, — объясняла Юля. — Наоборот, слоны бросают в людей кусками бетона и пометом. Бетон они добывают, круша пол, а помет они специально прячут от сторожей на высоких балках.
В высоком и светлом, как авиационный ангар, новом слоновнике медленно бродил огромный слон.
— Мыть его надо чаще, с зимы никак отмыть не можем, — сказала девушка и повернула какой-то вентиль. Из-под потолка на слона полился дождь. Слон вздрогнул и отошел в сторону.
— Слоновий душ — это наше ноу-хау, — сказала не без гордости служительница. — Но не привыкло еще животное к такому обращению. — Девушка повернулась к музейным работникам. — А вообще-то, его действительно надо чаще мыть. Видите, какой он снизу грязный. Прямо копченый. В буквальном смысле слова.
Ваня увидел, что все складки на брюхе слона действительно черные от копоти.
— Словно зебра и леопард вместе, — сказал Корнет. — Кто это его так разрисовал?
— Туркмены, — ответила Юля. — Из города Мары. Мы его им на зиму напрокат давали. А там взял и ударил мороз. Ночью — минус пятнадцать. Туркмены почти всеми имеющимися в городе одеялами укрыли — слон-то дорогой! А под его брюхом небольшой костер развели. Животное умное, оно все сразу поняло. Ноги расставило и простояло над костром всю ночь. А к утру получился копченый слон, — Юля опять кивнула в сторону животного. — А если бы, кстати дурной слон был, он бы всех туркмен поубивал, одеяла раскидал, а сам бы в конце концов замерз. Даже у этого мирного слона на счету один покалеченный есть. От большой любви, — и Юля со значением посмотрела на Корнета.
