Соня Сойер-Джонс - Крыса-любовь
— Потеря смысла жизни — еще не конец, — сказал я. — Скорее начало.
— Начало чего? — выдавила Джули. — Полной бессмыслицы?
На некоторые вопросы нет готовых ответов. Вопрос о смысле жизни — один из них. Мой личный опыт многому научил меня по части бездн и пропастей.
Пока тебе нет тридцати, нежданная пропасть — это приключение. В нее можно соскользнуть по канату или ухнуть на «тарзанке». В пропасти можно даже устроить тусовку и сообща попробовать какое-нибудь новое зелье. Но если ты уже промахнул тридцатник… Гигантская воронка, что высасывает смысл из жизни, лишь вчера исполненной значения, — это кошмар.
Многие пытаются заслониться от бездны — воздвигнуть что-нибудь на краю, чтобы больше ее не видеть. Например, новый гараж или огромный гардероб индивидуальной конструкции. Когда мы с Марлен поняли, что живем на краю обрыва, мы купили заброшенную старую фабрику и с головой ушли в ее реконструкцию. Несколько месяцев мы выбирали новые краны и светильники, лишь бы не смотреть на растущую трещину у наших ног.
Если бы я не застал Марлен, когда она пыталась получить кое-что от мистера Муфуфу, мы наверняка перешли бы от попыток заслонить пропасть к попыткам заполнить ее. Так делают многие. Младенец — другой может оказаться прекрасным наполнителем. Или хотя бы новая работа. Смена карьеры в состоянии заполнить бездну на долгие годы.
Но в конечном итоге никакие меры не решат проблему кардинально. Бездна никуда не денется. Как большой знаток пропастей, могу заверить: она будет только расти.
— А как насчет моста? — спросила Джули. — Почему нельзя перебросить через бездну мост?
— О! Вы еще здесь! — воскликнул я с энтузиазмом. — Замечательно!
Джули сидела рядом, но от нее уже давно не было слышно ни слова.
— Разве нельзя попробовать пройти над бездной? — Она наконец повернулась ко мне. Глаза у нее покраснели и повлажнели; взгляд метался туда-сюда, отражая мучительную умственную работу. — Мост наверняка помог бы, разве нет?
Как только она это сказала, я понял, с чем имею дело. Джули по-прежнему лелеяла надежду, что у них с мужем все исправится. А значит, надо действовать осторожно и доносить правду маленькими порциями.
— Начнем с главного, — сказал я. — Из того вашего рассказа можно смело заключить, что ваш муж действительно завел роман. Или рассчитывает завести. Выключенный мобильник — серьезная улика, солнышко.
— Думаете? — вскинулась она. — А может… ему просто нужен отдых? Ему ведь постоянно названивают с работы. По вечерам, в выходные… Вдруг он просто устает от звонков?
Смотреть на Джули было грустно. У нее дергалась нога — вверх-вниз, вверх-вниз, а руки на коленках комкали мокрый белый платочек. Ей совсем не нужна была горькая правда, а у меня не было желания эту правду сообщать. К тому же я давно заметил: то, что ты говоришь, и то, что слышит собеседник, — очень разные вещи. Настолько разные, что иногда мне непонятно, зачем мы вообще разговариваем.
Однако я все-таки решил попробовать. Во-первых, у меня возникло чувство долга по отношению к Джули. А во-вторых, мне стало ее жалко. Особенно когда я узнал, за кого эта бедолага вышла замуж.
За час или два до этого разговора, когда Джули еще только села ко мне в машину, она вдруг стала рыться в своей сумочке.
— Голова болит, — объяснила она. — Можно включить свет?
Я потянулся через ее коленки и открыл бардачок. Внутри загорелась лампочка. Тускловатая, не спорю, но все же какой-никакой свет! А в салоне освещение испокон веков не работало.
— И это все? — недоверчиво поинтересовалась Джули.
Терпеть не могу, когда ругают мою машину.
Джули достала из сумки карманный фонарик, и салон «ситроена» озарился ярче, чем «Макдоналдс» в субботу вечером. На полу лежала фотография — выпала из сумки Джули.
— Это Хэл. — Она подняла снимок и протянула мне.
— Это Хэл?
На меня смотрел тот самый телефонный трепач, что ловко расправился с какой-то подружкой. Так-то вот. Теперь, когда я знал, с кем связалась моя клиентка, отступать было некуда. Оставалось только назвать вещи своими именами.
— Я бы не стал отбрасывать ваши первые подозрения насчет телефона. Смена привычных схем поведения — верная наводка. Женатики никогда и ничего не меняют просто так.
Мои слова задели Джули за живое. Сразу чувствовалось: она что угодно отдала бы, чтоб не знать всего, что знала теперь наверняка. Ей надо было решить — выложить все мужу или просто жить дальше. Многие на ее месте прикидываются слепыми, словно выжигают себе глаза. Лично я никогда так не смог бы. Что останется, если вычесть из отношений страсть? Духовная некрофилия.
— Итак? Зададите ему вопрос в лоб? Обещаете? — спросил я, и Джули кивнула. — Отлично. Теперь главное — решить, как вы будете реагировать на ответ.
— Откуда я знаю? Зависит от ответа.
— Э-э, нет. Зависит от того, что вы решили заранее. Если решили спасать брак, то простите его в любом случае. Признается, что завел интрижку, но это так, баловство, — вы его простите. Заявит, что встретил большую любовь, — вы и это простите.
— А если будет все отрицать?
— Солнышко, что бы он ни сказал, вы все равно его простите. Или будете думать, что простили. Главное, вы захотите простить. Прощение — залог спокойствия. Если хочешь раз и навсегда отделаться от проблемы, прости — и живи себе дальше.
— От ваших идей на душе черно. Не обижайтесь, Гордон.
— И не думал, солнышко. С другой стороны, возможно, все не так уж плохо. Хотите сохранить брак? Ладно. Но зачем же позволять вытирать об себя ноги? Надо постоять за себя. Скажите четко, чего от него ждете. Когда женщина уверена в себе, это здорово заводит.
— Правда?
— Еще бы! Женщины с убеждениями очень хороши.
— А знаете, я всегда была очень… ну… уживчивой. Мне казалось, так лучше. — Джули смотрела на меня с надеждой.
— Бывают, конечно, убогие, у которых встает на что ни попадя. Но вообще-то, солнышко, уступчивость — это не эротично.
— Вас ни разу не привлекла уступчивая женщина?
— Насколько помню, нет.
— Вас никогда не тянуло к внимательной, разумной женщине? — не унималась Джули. — К женщине, которая просто желала бы вам счастья? И себе тоже?
У нее это прозвучало так, будто нет ничего естественнее, чем влюбиться в хорошую женщину. Хорошую для тебя. Я вдруг превратился в лакмусовую бумажку. Джули видела во мне всех особей мужского пола, простейших и одноклеточных — в эмоциональном плане.
— Вас не тянет к милым и добрым? — допытывалась она. — Такие женщины для вас — вовсе не женщины?
— Вы меня в угол загнали, солнышко.
Джули была измучена и разочарована. Остаток пути она просидела, отодвинувшись к дверце, нахохлившись и обхватив себя руками, будто пыталась заменить возлюбленного, который баюкал бы ее, как умеет только возлюбленный.
Она повернулась ко мне, лишь когда мы остановились у «Львиной головы». И извинилась, что отняла много времени.
— У меня не всегда такая тоска в жизни, — тихо сказала она. — К нашей следующей встрече все встанет на свои места.
— Если и нет — не страшно, солнышко, — ответил я. — Я вам рад, даже если у вас в жизни куча дерьма.
Я наклонился и поцеловал ее прямо в губы. Поцелуй вышел как в фильмах с Кэри Грантом: губы сомкнуты, тела врозь. Я ничего от нее не добивался. Но все же целовал ее, как мужчина женщину. Я пытался сказать, что знаю, какая она храбрая. Благословлял ее своим поцелуем, и только. Ведь все мы бывали в ее положении.
Она не оттолкнула меня, но не ответила. Просто приняла поцелуй, а затем повернулась, открыла дверцу и на секунду сжала мою руку, прежде чем вышагнуть в темноту.
Целый вечер признаний не проходит бесследно. Мне нужно было выпить. Побольше. Желательно в компании.
В «Львиной голове» сидел только один парень, блондин ростом с первоклашку. Замечательно сложенный мини-мужчинка с приятным лицом. В голубом бархатном камзольчике и штанишках его нипочем не отличить бы от фарфоровой статуэтки.
Я дал бы ему лет сорок, но очень приблизительно. Невысокие люди всегда кажутся моложе. Когда я сказал ему об этом, он просиял. И ответил, что я первый, кто нашел что-то хорошее в маленьком росте.
— Наш мир принадлежит высоким, — сказал он, когда мы с ним выпили по первой пива. — Люди уважают большой рост. А как уважать человека, на которого смотришь свысока?
Он протянул мне визитку.
— Театральный агент? — удивился я.
— Нет, торгую цветами. У меня магазинчик на Финдл-стрит.
Он вежливо улыбнулся и жестом отправил бармена за новой порцией пива.
— Но вы действительно Томас Корелли?
— Конечно. А вы?
У меня в бумажнике завалялась визитка Гордона. Я протянул ее Томасу.
— Психотерапевт? — удивился Томас.
