Леонид Яровенко - Так все и было..., или рассказы бывалого одессита
Они меня совершенно не слушали. Размахивая руками и брызжа слюной, они были целиком поглощены выяснением отношений. Причем комическое зрелище представляла собой эта пара: подпрыгивающий и старающийся дотянуться до носа тети Мани щуплый дядя Шурик со всклокоченными волосами, очень похожий на потрепанного бойцовского петушка, и оправдывающаяся великанша, зло вытягивающая шею вниз, к уровню противника, похожая на шипящую дородную гусыню.
— Я тебе говорил, у Мойши ничего не бери?! Там все поломанное! Что Мойша может тебе продать? Что?? «Евреи друг друга не обманывают»... Какое мы друг друга не обманываем? Ты этим евреям веришь, которые уехали туда 20 лет назад ?! Сволочи! Подонки!
— Так меня же твой брат туда отвел!
— Мой брат? Да, гавнюк этот мой брат! Он еще заработал на мне!
В общем, мне ничего не оставалось, кроме как тихонечко извиниться и уйти.
Спустя неделю я продал эту клавишу. Вернее, мы продали вдвоем со старым спекулянтом Целиком. Целик — это кличка, он старый биржевик, его многие знают. В общем, мы продали эту клавишу за 1600 рублей.
Прошла еще неделя. Вдруг стук в дверь ко мне, рано утром — в 6 часов. Я открываю дверь — стоит тетя Маня с дядей Шуриком.
— Что такое? — спрашиваю я. — Что случилось? Что вы так рано? Как вы меня нашли?
— Мы вас так искали! Мы всю биржу спрашивали, где вы, что вы!
— Да что такое? Что случилось?
— Вы представляете себе?! Такой ужас, такой ужас!
— Что такое?
— Мы же эту клавишу брали не для себя, а для внучика! Внучек, его тогда не было — он был в гостях в России, в Воронеже. Сейчас он приехал вместе с моей дочерью, и я ему показала картинку, которая у меня осталась от этой клавиши. И он стал так плакать, так плакать!! Он так расстроился, попал в больницу, у него нервный шок, у него началась рвота, позвоночник, печень. Врачи говорят, что состояние его практически безвыходное. Он лежит в реанимации неделю, у него в легких трубки, в носу трубки, и вообще, везде...
— Так в чем же проблема?
— Он же так расстроился из-за этой йоники! У него же такие маленькие пальчики, он хотел этими пальчиками играть на ней. Что делать? Я не знаю что делать! Я возьму канат, я повешусь!
Дядя Шурик топтался рядом и все время трагически повторял: «Да, да, да...». Больше он ничего не говорил.
— Ну, хорошо... — Я, честно говоря, не знал, что говорить, и усиленно пытался что—либо сообразить. — Ну-у.... Раз такая ситуация, конечно...
— Вот, я, кстати, 400 рублей вам принесла. — Деловито вмешалась в мой поток сознания тетя Маня. — Вы не подумайте, что мы какие-то...
— Да, но, понимаете... — я лихорадочно развивал мысль. — Конечно, если ребенок так лежит, в таком состоянии — в реанимации, в коме...из—за этой клавиши... Делать нечего... Тут только единственный нюанс. Мы же ее отремонтировали, и потратили... Вы ж помните, сколько я сказал? 700 рублей на ремонт.
— Да, проблем нет. Мы дадим 400 + 700, т.е. 1100 рублей.
— А...Ну, вопросов никаких нет. Ну, там ничего, что там микросхемы стоят наши от телевизора, некоторые от магнитофона?
— Не-е, нам все равно.
Видимо, они с кем-то проконсультировались, и поняли, что оказались полными профанами. Так что надо было мне срочно «разруливать» создавшуюся ситуацию, и я, стряхнув остатки сна, включился в импровизацию:
— Ну, хорошо. Только я-то ее продал. Вот тому инвалиду, который играет.
— Так можно же к нему подъехать, к тому инвалиду? Забрать у него?
— Да, в принципе можно... Но он сейчас играет на свадьбе.
— Какая ж свадьба? Сегодня ж среда!!
— ...Правильно, сегодня среда,...а цыгане свадьбу делают в среду—четверг. — (Это чистая правда! У них нет субботы, воскресенья. И как я вовремя сориентировался!} — И, как только он отыграет свадьбу — я ж не знаю, куда он к цыганам поехал на свадьбу, — як нему приду.
— Хорошо, а когда это будет?
— Так, сегодня среда. Потом четверг, вы придите в пятницу.
Они приехали ко мне в пятницу, опять рано утром, опять вдвоем.
— Ну что, как дела?
— Все в порядке, нормально. Только, вы знаете, единственный момент какой: свадьба цыганская, поэтому, к сожалению, там произошла драка. Поножовщина страшная была! И, представляете, у вас какая-то клавиша заколдованная, что ли? Потому что, что негры, что цыгане...видно, из-за белого цвета! В общем, этот инвалид оборонялся этой клавишей, и тоже ударил цыгана. Но вы негра аккуратно ударили, и только половина октав не работала, а он ударил сильно, и клавиша переломилась пополам. Теперь она из двух половинок, но если вас устроит, я ее принесу обязательно.
Тут она задумалась, они с дядей Шуриком отошли. Тихонько посовещавшись, подошли ко мне и говорят:
— Ну, хорошо, пополам, так пополам!
— Не, ну, вы не переживайте,— начал я утешать их,— я ее склею, все как положено, снизу шину положу. Все нормально сделаю.
— Ну, ладно. Когда прийти?
— Завтра.
...Приходят они завтра. У меня, конечно, готова...версия, и я начинаю:
— Вы знаете, все в порядке. Она клеится, все нормально, только такой момент еще получился. Мало того, что она пополам, так еще все внутренности сгорели. Они же после этого, идиоты, её включили. Я ему говорил, этому инвалиду, не включай! Когда она поломана — никогда в поломанном виде не включай!! Что ж ты делаешь? Это ж все равно, что лампочка — она разбилась, и ее включить... Ну, куда ее включать? Проводка же и все остальное сгорит! — причитаю я.
— И что? — тетя Маня с дядей Шуриком напряженно вглядываются в мое, убитое горем, лицо.
— Всё! Всё, внутренности все сгорели. Сгорело, погорело, все выгорело там...
— Сгорело?
— Сгорело.
Тут они опять отходят посовещаться.
— Хорошо, но все равно же, можно починить? — с вызовом говорит тетя Маня.
— Ну, конечно, можно.
— Знаете, что! Не морочьте нам голову! — Теряет она терпение — Дайте, что от нее осталось.
— Хорошо, покорно соглашаюсь я. — Как, кстати, внук? Он из комы не вышел?
— Нет. Он еще в коме. Такое горе!
— Давайте, так: мы его пока успокоим. И пока дадим хоть части от этой клавиши — основное, чтобы его успокоить.
— Давайте основное, — сверлит меня взглядом тетя Маня.
— Вы тогда ко мне завтра не приходите, я сам к вам завтра приду, принесу части.
На следующий день зашел я к одному мастеру по пианино. У него от старых роялей было штук 20 клавиш, сами клавиши — белые, черные. Я собрал в кулек клавиши, приношу их тете Мане.
— Вот — говорю я.
— Что это такое? — таращится она на кулек.
— Это части.
— Какие части?
— Клавиши.
— Так это ж большие клавиши, там не такие были.
— Все правильно. Смотрите, что получается: клавиши разбиты, все выгорело, сгорело все. Поэтому сейчас мастер делает новую коробку из дерева, как для пианино, и эти клавиши он туда будет вставлять. А пока мальчик в коме, вы же можете ему эти клавиши дать, чтобы он не умер. Вы же говорите, к нему подключены все эти аппараты, трубки какие-то к глазам, к ушам... Надо же что-то пока сделать, чтобы поддержать его морально...
Наступает такая пауза... Первым вступает дядя Шурик:
— Маня, мне это надоело уже! Разбирайся сама. Ты сама продала клавишу. Я тебе сказал отдавать, когда тебе давали за нее полторы тысячи рублей, вот надо было продавать, а не четыре тысячи просить.
— Ну, да... — вздыхает тетя Маня.
— Так что будем делать? — спрашиваю я. — Тут еще момент есть: этому мастеру, который ее сейчас делает, надо еще 50 рублей дать вперед. — Тетя Маня начинает тяжело дышать, и грудь её — угрожающе колыхаться. Поэтому я спешу пояснить. — Потому что он-то ее делает! Вы ж хотите за нее вернуть деньги, поэтому надо дать 50 рублей. Чего же я буду давать, если вы ее назад забираете? 50 рублей давайте мне на её ремонт. Это же не я хочу вам ее отдать, вы же сами требуете, чтобы я вам ее отдал.
