Джозеф Хеллер - Поправка-22
— То-то я и подумал: очень, думаю, подозрительный факт — человек выпрыгивает из окна в красной пижаме. — Обэпэшник деловитым колобком катался по крохотному закутку. — Сначала я заподозрил вас: ага, думаю, решил, стало быть, улепетнуть, голубчик, в Мексику. Но теперь вижу, что это не вы. Ну а тот тип — не упоминал он про Вашингтона Ирвинга?
— Да вообще-то упоминал, — сказал майор. — О нем он со мной и разговаривал.
— В самом деле? — обрадованно вскинулся второй обэпэшник. — Прекрасно! Теперь-то мы, пожалуй, за милую душу расколем этот дьявольский орешек. А вы не знаете, где сейчас можно найти этого типа?
— В госпитале, — ответил майор Майор. — Он совсем разболелся.
— Великолепно! — воскликнул второй обэпэшник. — Туда-то я, стало быть, за ним и отправлюсь. Но лучше всего мне оказаться там инкогнито. Объясню-ка я у вас в санчасти, кто я такой, и пусть они отправят меня туда как больного.
— Они отказались послать меня в госпиталь как больного, пока я не заболею, — возмущенно проворчал он, вернувшись к майору Майору. — А я, знаете ли, окончательно разболелся. Мне давно уже надо было лечь на обследование, и вот подвернулся наконец подходящий случай. Пойду-ка я в санчасть, и пусть они отправят меня на обследование.
— Посмотрите, что они со мной сделали! — возмущенно проворчал он, вернувшись к майору Майору с лиловыми деснами. Его горе было безутешным. Носки с башмаками он держал в руках, а пальцы ног тоже полиловели у него от раствора горечавки. — Скажите, слыхали вы хоть раз про агента ОБП с лиловыми деснами? — простонал он.
Он вышел из палатки КП, горестно опустив голову, но все же не заметил на пути противоналетную щель, скатился туда и сломал нос. Хотя температура у него не повысилась, Гэс с Уэсом, в виде исключения, выписали ему сопроводиловку в госпиталь и даже отправили его туда на машине «Скорой помощи».
Майор Майор солгал, и солгал во благо, но на этот раз уже не удивился. Он понял, что ложь, углубляя в человеке изобретательность и целеустремленность, помогает ему добиться успеха. Скажи он правду второму обэпэшнику, и ему несдобровать. Но он солгал — и мог теперь успешно продолжать свою работу.
Правда, после визита второго обэпэшника майор Майор стал работать гораздо осторожней. Расписывался исключительно левой рукой, всегда в темных очках и с фальшивыми усами, хотя ни очки, ни усы отнюдь не помогли ему вернуться к баскетбольным утехам. В виде дополнительной предосторожности он хитроумно переключился с Вашингтона Ирвинга на Джона Милтона. Это была краткая и выразительная роспись. А надоев, могла быть преобразована наоборот, как и Вашингтон Ирвинг. Она позволила ему почти удвоить производительность, потому что была гораздо короче и майора Майора Майора Майора, и Вашингтона Ирвинга. К тому же он открыл в ней странную многозначность, и, расписываясь, мысленно задавал себе полусумасшедшие вопросы: «Я майор Джон Милтон, или Джон Милтон — майор Майор? Скажи, Джон, мил тон этой бумаги или не мил?», которые обещали изгнать скуку из его работы навеки. Когда Джон Милтон вместе с полусумасшедшими вопросами ему прискучил, он вернулся к Вашингтону Ирвингу.
Темные очки и фальшивые усы майор Майор купил в Риме, наивно решив раз и навсегда вырваться из трясины неудач, которая засасывала его с безжалостной неотвратимостью. Сначала он был жестоко унижен во время битвы за великую клятву верности, когда ни один из тридцати или сорока человек, распространявших конкурентные клятвы, не дал ему расписаться. Потом бесследно сгинул, словно бы растаяв среди бела дня в чистом воздухе, самолет Клевинджера вместе со всем экипажем, и вину за это таинственное несчастье целиком возложили на майора Майора, потому что он ни разу не подписал клятву верности.
Очки были в массивной красной оправе, а усы — черные, как у типичного шарманщика-итальянца, и он нацепил их однажды, окончательно истомившись от одиночества, чтобы пойти на баскетбольную площадку. Он явился туда с нарочито развязной беспечностью, безмолвно моля Всевышнего, чтоб его не узнали. Мольба, казалось, была услышана, его приняли в одну из команд, и он уже радостно предвосхищал веселую череду будущих игр, успешно отвоеванных у судьбы с помощью невинного мошенничества, когда кто-то из игроков грубо толкнул его и он упал на колени. Вскоре его опять сбили с ног, и он заподозрил, что бывшие почти-друзья лицемерно не узнали его, чтобы безнаказанно шпынять, пинать и травить. Ему не было среди них места. Он еще не успел это как следует осознать, а игроки обеих команд уже инстинктивно объединились в сплоченную, ревущую, кровожадную толпу и обступили его со всех сторон, осыпая грязными ругательствами и злобными ударами. Он упал, и они пинали его, пока он лежал, и продолжали молотить кулаками, когда ему удалось встать. Он закрыл лицо ладонями и больше уже ничего не видел, а они роились вокруг, нетерпеливо отталкивая друг друга, в бешеной жажде пнуть его и прибить, замордовать, растерзать, растоптать, раздавить. Он слепо кружился на месте, а они лупили его, оттесняя к придорожной канаве, и в конце концов он сверзился туда головой вниз и сполз на дно. Выкарабкавшись кое-как из канавы, он, шатаясь, поплелся прочь под градом издевательских выкриков и камней, которыми они провожали его, пока он не скрылся за палаткой КП. Единственное, что ему удалось, а он только об этом и заботился, — это удержать, сохранить на лице темные очки и фальшивые усы, чтобы спасти себя от страшной необходимости предстать перед своими истязателями их командиром в полноте воинской власти.
Добравшись до служебного закутка в штабной палатке, он беззвучно заплакал; потом вытер слезы, смыл с кровоточащих ссадин грязь и вызвал сержанта Боббикса.
— Отныне, — сказал он, — сюда никто не должен входить, пока я здесь. Ясно?
— Так точно, сэр, — отозвался сержант Боббикс. — А меня это касается?
— Касается.
— Понятно, сэр. Это все?
— Все.
— А что я должен говорить людям, которые придут к вам, сэр, пока вы здесь?
— Говорите им, что я здесь, и пусть ждут.
— Слушаюсь, сэр. А до каких пор им ждать?
— Пока я не уйду.
— А что мне потом с ними делать, сэр?
— Что хотите.
— А можно мне пускать их к вам после вашего ухода, сэр?
— Можно.
— Но вас уже здесь не будет, правильно я понял, сэр?
— Правильно.
— Слушаюсь, сэр. Это все?
— Все.
— Будет исполнено, сэр.
— Отныне, — сказал майор Майор солдату средних лет, который убирался в его трейлере, — вы не должны входить сюда, пока я здесь, чтобы спросить, нет ли у меня для вас какого-нибудь задания. Ясно?
— Так точно, сэр. А когда я должен входить сюда, чтобы спросить, нет ли у вас для меня какого-нибудь задания, сэр?
— Когда меня здесь нет.
— Слушаюсь, сэр. А что я должен тут делать?
— То, что я скажу.
— Но вас ведь здесь не будет, чтобы сказать, сэр. Я правильно вас понял?
— Правильно.
— И что же мне делать?
— То, что нужно.
— Слушаюсь, сэр.
— Это все, — сказал майор Майор.
— Слушаюсь, сэр. Так это все?
— Нет, — сказал майор Майор. — И убираться тоже не приходите, пока я здесь. Вообще не приходите, пока не уверитесь, что я ушел. Ясно?
— Так точно, сэр. Только как же я уверюсь, что вы ушли?
— А вы считайте, что я здесь, если не уверены, что меня нет, и держитесь отсюда подальше, пока не уверитесь, что я ушел. Ясно?
— Так точно, сэр.
— Жаль, что мне необходимо так разговаривать с вами, но это совершенно необходимо. Всего хорошего.
— Всего хорошего, сэр.
— И спасибо вам. Спасибо за все.
— Благодарю вас, сэр.
— Отныне, — сказал майор Майор Мило Миндербиндеру, — я не буду ходить в столовую. Распорядитесь, чтобы мне приносили еду в мой трейлер.
— Прекрасная мысль, сэр, — отозвался Мило Миндербиндер. — Теперь я смогу заказывать для вас особые блюда, так что другие офицеры даже знать ничего про них не будут. Надеюсь, вам понравится. Полковнику Кошкарту, к примеру, нравится.
— Не нужно мне никаких особых блюд. Присылайте мне только то, чем вы кормите остальных. Скажите посыльному, чтоб он стукнул один раз в дверь, когда придет, и оставил поднос на ступеньках. Ясно?
— Так точно, сэр. Совершенно ясно. У меня как раз припрятаны для особого случая живые омары из Ирландского моря, превосходный салат с рокфором и два замороженных эклера, тайно доставленных вчера вечером прямо из Парижа вместе с известным французским подпольщиком. Прислать вам это на ужин, сэр?
— Не надо.
— Слушаюсь, сэр. Мне все понятно.
На ужин Мило Миндербиндер прислал майору Майору свежих омаров из Ирландского моря, превосходный салат с рокфором и два замороженных эклера из Парижа. Майор Майор досадливо разволновался. Отошли он ужин назад, все это пошло бы в помойку или кому-нибудь другому. А майор Майор очень любил приготовленных на открытом огне омаров. Мысленно каясь, он съел присланный ужин. К обеду на следующий день Мило прислал черепаховый суп по-мэрилендски и целую кварту португальского портвейна «Дом-Париньон» 1937 года, подвигнув майора Майора проглотить это все без каких бы то ни было угрызений совести.
