Николай Ватанов - Метелица
— Сколько у вас там? Только трое?! Знаете, я люблю, чтобы побольше народа. Один скажет одно, другой — другое, — пояснил он.
— Нет, Наумчик, ты не ставь меня в неловкое положение, — поддержала нас Ольга Сергеевна. — Я вчера еле упросила директора поместить тебя в эту тихую палату.
IVИ зажили мы вчетвером. Наум Львович оказался человеком «широкого диапазона», юристом по профессии. Работал он по совместительству в трех учреждениях, знал множество всяких смешных случаев и мастерски их рассказывал. Жизнерадостность и общительность его были бесконечны. Удержать его в четырех стенах, как мы предполагали, не представлялось никакой возможности. Через сутки он был знаком со всеми в санатории и на 10 километров в окружности.
— Сколько здесь собралось интересных «человеков», тьма! — говорил он вечером, рывком сдергивая с ноги полосатый носок.
— Например кто же? — вяло спросил Овод.
— Да хотя бы академик Числов с супругой здесь отдыхают. Вы разве не знали? Или этот худой, сидит в столовой у выхода — художник Резницкий, Андрей Петрович. Последняя постановка «Кармен» в Большом шла в его декорациях. А женщины?! Одна красавица Конкорда я Максимовна чего стоит. Королева какого-то подземного мрачного царства. Ее папенька не то предгорсовета, не то начальник НКВД, не разберу. Опять же Танюша очень мила, акварельная дамочка.
— Что за Танюша? — поднял я голову.
— Такая уютная, московская… Ходит со свистопляем ветфельдшером Васей. Эх вы, молодежь! Будь я здесь без жены, показал бы всем Ляпкина-Тяпкина, как говорится!
— Может на сон грядущий сыграем партию в шахматы? — предложил мне Овод. Разглагольствования Томина начинали ему действовать на нервы. — Правая или левая?
Шло время и ничего драматического не случилось, наверно не нашлось сплетника или он не был Томиным допущен к слову. Наш палатный муравейник начал было успокаиваться, но вскоре новые события привели ого в движение. На этот раз героем дня оказался доктор Бояров. В последнее время доктор был в прекрасном настроении и уделял большое внимание своему туалету.
— Что с вами, Арий Евстигнеевич, такое происходит?! Вы словно жених? — не вытерпел как-то я.
— Жених и есть: заканчиваю свою работу, два с половиной года над ней просидел, — с удовлетворением проговорил Бояров. — Уповаю, быть мне помощником столоначальника, а может быть и приват-доцентом!
Объяснение казалось правдоподобным, но не вполне. Полную ясность в дело с новыми галстуками доктора инее лишь Наум Львович.
— Знаете, товарищи, где мы сейчас были? Ха! — влетев в комнату, закричал он. — В винном совхозе Темпельгоф, в пяти километрах отсюда. Совхоз выращивает французские лозы, десятилетним сотерном нас угощали. Дамы наши нализались, супружницу свою, Ольгу Сергеевну, еле привел! И знаете кого мы по дороге встретили?! Ученого мужа Ария Евстигнеевича под ручку с прекрасной королевой Конкордией! Что вы на это скажете? Парочка хоть куда: оба рослые, видные, красивые! Дай Бог, как говорится!
Вскоре и мы с веранды стали свидетелями, как Конкордия навещала доктора в его добровольном заточении, во флигеле.
VЯ был не в духе. Так уж устроен человек, что от хорошей жизни его обыкновенно начинает тошнить и тянет повеситься. Подходя к пляжу я издали заметил Наума Львовича в небесного цвета трусиках. Он размахивал руками и что-то оживленно говорил сидящим на песке голым фигурам. Эта картина заставила меня повернуть и продолжать свой путь по дороге к открытому морю.
Здесь на берегу царил первобытный хаос: остроконечные скалы, большие камни — все вперемежку. С моря дул свежий ветер, серые волны со злобой обрушивались на камни, далеко разнося пенные брызги. Я прилег в углублении и стал смотреть вдаль, где товарный пароход долго, подобно часовой стрелке, «двигался на месте».
Вдруг мне показалось сквозь шум прибоя, что я слышу чьи-то всхлипывания. Я вскочил и с риском сломать себе шею, стал перепрыгивать с камня на камень и заглядывать в щели. Вскоре мной был обнаружен источник звуков. На дне глубокого каменного мешка сидела, обняв колени руками, Таня и горько плакала.
— Алло, что с вами там происходит?! — крикнул я, с любопытством заглядывая вниз. Таня вздрогнула и подняла на меня свои большие, заплаканные глаза.
— Я забралась сюда, но не могу выбраться, — обиженным тоном выпавшего из гнезда галченка, сказала она.
— Хорошо, но вы же там погибнете от жажды и голода!
— Погибну! — печально согласилась она.
При помощи всяких акробатических приемов удалось с большим трудом Таню вытащить. Когда мы, после перенесенных опасностей, присели отдохнуть, Таня рассказала, что хотела спрятаться от ветра, поскользнулась на отполированных волнами камнях, съехала вниз и больно ушибла ногу.
— Я спасаю вас уже второй раз. Помните тогда на лодке… А где же сегодня ваш чичероне?
— Чичероне? Что такое?! — спрашивала Таня, воюя с разлетающимися волосами.
— Ну, ваш всегдашний спутник!
— А… Вася! Он вчера уехал домой, — и после паузы, тихо и серьезно: Андрей Иванович… кажется гак? Я бы не хотела, чтобы вы с первого дня знакомства Пыли ложного мнения. Вася хороший парень, но он не мужчина. Вы меня, надеюсь, понимаете?
— Гм… признаться, не совсем! Но Аллах с ним — с Васей. Во всяком случае он бегает на двух лапах — значит человек.
— Да, на двух лапах! — подтвердила Таня и вдруг вся задрожала: — Чайка схватила рыбу. Какой ужас — гад гада ест!
— Ни чайка, ни рыба — не гад, — удивленный ее волнением и даже не вполне веря ему, проговорил я. — Потом, что же здесь такого: чайка тоже хочет есть!
— Пойдем домой, мне нехорошо, — побелевшими губами сказала Таня.
— Ну и ну, — с огорчением думал я, плетясь сзади. — Впрочем чего я ожидал? В нервном санатории так и полагается: очевидно истеричка!
Как я ни уклонялся от дальнейших встреч, случай о поди л нас опять и опять. Таня рассказала мне свою страшную биографию. Происходила она из зажиточной семьи, отец ее был из «отжившего класса», революция смела все: и она оказалась семи лет одна на улице. Пристала к банде беспризорников и вместе с нею два года путешествовала по югу России, кормясь мелкими кражами и чем Бог пошлет.
В Ростове банда была выловлена, Таня попала в интернат для дефективных, бежала дважды и снова попадалась. В конце концов все же смирилась и осела. Кончила школу, была принята в комсомол. Комсомол,- главным образом в лице «хорошего парня» Сергея, ей помог и она пробилась в Институт библиографии и библиотечного дела в Москве, его окончила.
В промежутках было разное: и ребенок (вскоре умер) вероятно от того же «хорошего- парня» и «срывы», (в чем они заключались, Таня не сказала). В результате такого «срыва», она была выставлена из комсомола. Сергей вылетел тоже и скрылся: прибился к «асоциальным элементам», с грустью пояснила Таня.
Сейчас она вполне счастлива, служит уже три года в «самом большом в мире книгохранилище» — библиотеке имени Ленина. Состоит кандидатом партии и мечтает перейти в члены, но бывшие срывы и проклятое происхождение — темные пятна на ее светлом жизненном пути.
— Спасибо за доверие, — сказал я, выслушав исповедь, и необдуманно пошутил:
— К моему огорчению, меня тоже не принимают в партию.
— Почему? — спросила Таня, сочувственно заглядывая мне в лицо.
Я осторожно отвел свой взгляд.
— Из-за крайнего индивидуализма. Люблю гулять один и любоваться природой.
Таня долго молчала.
— Есть вещи, над которыми смеяться — преступление, — наконец, смотря в сторону, сухо проговорила она.
— Ограблена, истерзана, — думал я, подымаясь к себе в палату. — Находит же, что счастлива и почему-то предана, предана бесконечно…
VIВ палате я застал всех в сборе. Доктор Бояров мерил большими шагами комнату и что-то взволнованно говорил.
— Опять созван военный совет, — пояснил мне Овод.
Суть дела заключалась в следующем: доктор допрыгался, Конкордия требует, чтобы он на ней женился, в противном случае грозит донести и угробить. Бояров имел неосторожность рассказать о себе слишком много.
— Все летит в тартары: научная карьера, душевное спокойствие — все! — говорил доктор. — Всю жизнь старался держаться подальше от «семейного счастья», и вот проклятая ведьма…
— Как же, доктор, обстоит дело с психологией: вы же с первого взгляда умеете определять человека! — спросил я.
— Не нарушил ли Арий Евстигнеевич 20-ти минутной нормы, которую джентльмен может уделять женщине? — тявкнул со своей койки Овод.
— Братцы, довольно! — знакомой нам формулой взмолился Бояров. — Я вас серьезно спрашиваю: как мне спастись от катастрофы?!
Заговорил Наум Львович:
— Это называется шантаж, классическая форма вымогательства! Ничего, не унывайте, доктор, я берусь нее уладить. Конкордия живет в одной палате с моей женой и очень меня уважает. Я ей как юрист объясню псе последствия ее поведения, она поймет, что насилием в таком деликатном деле губит себя и вас.
