Мартти Ларни - Рассказы
— Но если я не могу жить?
— Это совсем другое дело. Но все-таки повешение слишком неизящно, да и старомодно. Вы не пробовали утопиться, отравиться газом, вскрыть себе вены или напиться лизолу?
— Не проб…
— А другие средства: броситься под машину вашего приятеля, ходить с непокрытой головой в тридцатиградусный мороз, слушать пять часов подряд игру на железной проволоке или танцевать твист ночь напролет?
— Что? Это вы бросьте. Что за бред сивой кобылы? Вы что, с приветом? Не темните, я этого терпеть не могу. А нет ли у вас подымить?
— Закуривайте. Вот, пожалуйста.
— Тэкс… Не надо, огонь у меня свой.
Пока разочарованное в жизни существо раскуривало сигарету, я потихоньку разглядывал его нежное, без единой морщинки лицо.
— Сколько вам лет, барышня? — спросил я отечески, без всякой задней мысли, ведь я нисколько не похож на охотников заигрывать с девушками.
— Какая барышня?
— Да вы же. Вы ведь еще очень молоды.
— Я не барышня, я мужчина.
— Мужчина? Простите…
— Как же я могу быть барышней, если я мужчина?
— Да, да… Совершенно верно… Теперь я, конечно, вижу… но эта ваша лисья горжетка и каблуки-шпильки…
— Это модно. Вы просто пенсионер. Старая ворона.
— Да, похоже, что я… но ваша прическа, эта «Бабетта» или как ее называют…
— Уй!.. И вы заметили? Да, черт побери… Тут я дал маху. Ох, черт, как мне тошно!
— Так почему бы вам не остричь волосы?
— Вы окаменелость. Ой, елки-палки, почему я вчера пропустил передачу по телику? Это насмешка судьбы. Теперь мне нельзя жить.
— Почему же?
— Не могу. Я отстал от моды. Я старая тряпка, бабушкин чепчик…
Он схватил веревку и прижал ее к груди, как любимую девушку. Потом он поведал мне свою потрясающую историю, более плачевную, чем история страданий молодого Вертера, рассказанная некогда стариком Гете. Часа два тому назад он пошел на вокзал покрасоваться на людях своей рыжей лисой и взбитой прической, на которые истратил накопленные за неделю карманные деньги, Он рассчитывал произвести впечатление на всех стиляг, на всех стиляжек и на постового полицейского. Но тут ему пришлось столкнуться с жестокой реальностью и социальной несправедливостью. Ни один уважающий себя молодой человек не носил больше лисьих боа и взбитых причесок. Мода изменилась вчера вечером, и в поздней передаче по телевидению успели объявить об этом.
— О, дьявол, как же я пропустил вчера передачу по телеку! — воскликнул юноша в отчаянии, страстно прижимая к сердцу веревку.
Я пытался успокоить его. Но вы же знаете, как трудно утешить человека, отвергнутого собственным веком. Я сказал, между прочим, что его прическа просто очаровательна, и очень ему к лицу, и что он наверняка должен иметь успех у женщин. Но мой собеседник ответил мне с горьким вздохом:
— Чувихи меня не волнуют! Они и так увиваются за мной хвостом. Но парни… парни засмеяли меня вдрызг за то, что я отстал от моды.
Я поинтересовался, какова же эта новая мода.
— Разве нынче уже не носят длинные волосы? — спросил я, думая о том, как это должно отразиться на парикмахерах и на музыкантах.
— Вы ничего не понимаете, — ответил мой юный собеседник. — Вы отсталый человек. Конечно же, черт побери, длинные волосы модны, но теперь их собирают в узел на затылке. И, кроме того, теперь вместо этой лисы на шее носят бусы. И еще теперь у каждого стильного парня должна быть соска во рту и серьги в ушах. Да к тому же у меня и губная помада, оказывается, не того цвета… Я несчастный…
Я тихо встал и отдал скамейку в распоряжение бедного страдальца. Было бы просто бесчеловечно не уступить ему общественную садовую скамейку в столь решительную минуту. Я пожелал ему счастливого пути в лучший мир, а сам поспешил на вокзал, чтобы посмотреть на молодых людей, одетых по новой моде.
Приступ ишиаса
Я редко езжу в трамвае. Только когда у меня много времени или когда я почему-либо не в духе. Вчера выдался как раз такой день. Я имел полтора часа на то, чтобы доехать до центра города — Мессухалли. Спешить было некуда. А был я не в духе по той причине, что с утра почувствовал в пояснице прострел (хотя я и не укрывал огнестрельного оружия), а в левой ноге — острую боль ишиаса.
На остановке Алекси собралась толпа, обычная для четырех часов дня. Подошедший трамвай был полон, но впереди еще оставалось место. Сорок человек втиснулись на площадку заднего вагона. Создался мощный напор, и меня тоже втянуло в вагон. Я пытался оберегать больную ногу, но безуспешно. Какой-то юноша спортивного вида принялся массировать мой ишиас тугим баскетбольным мячом. Я попытался избавиться от этого соседства, но вдруг получил резкий удар в самое чувствительное место: солидная дама везла в сумке цветочные вазы сложной формы.
— Пожалуйста, проходите вперед! Впереди есть место, — простонал кондуктор.
Начался штурм. Какой-то атлет с бычьей шеей расправил свою богатырскую грудь и шутя подмял под себя несколько женщин, трех детей и одного мужчину.
— Какая наглость! — воскликнула одна молодая пассажирка. — Вы утащили мою шляпу!
— В такой давке шляпа только мешает, — ответил атлет.
— Ай! Мои мозоли!.. И мои новые туфли… — донесся женский вопль из-под какой-то скамейки.
— А с мозолями не надо лезть в трамвай, — заметил атлет.
— У меня исчезла сумочка, — всполошилась третья женщина.
— А у меня пропала детская коляска, — заголосила четвертая.
— Университет! — объявил кондуктор. — Пожалуйста, проходите вперед! На передней площадке совсем просторно.
— Даже просторно!.. — прохрипел жилистый мужчина средних лет с мрачным лицом спирита и большими оттопыренными ушами.
— Кто еще не платил за проезд? — спросил кондуктор.
— Заплатили… — прошипел человек, похожий на спирита. — Я еще с вас потребую платы!.. Мне наступили на шляпу, а на пальто не оставили ни одной пуговицы… Проклятый Френк…
Он не договорил последнего слова, потому что какая-то дама нечаянно сунула ему в рот свой зонтик и в это время плечом выдавила окно. Трамвай остановился. Сразу же через заднюю дверь начали прорываться внутрь полтораста человек, собравшихся на остановке. Один тащил громадный чемодан, другой — садовый стул, третий — стиральную машину, четвертый — пенопластовый тюфяк, а пятый — бельевую корзину. У других был мелкий багаж: портфели, торты, букеты цветов и оконные жалюзи.
Ранее упомянутый атлет снова выпятил свою богатырскую грудь и рванулся вперед. На этот раз он продвинулся до середины прохода, подмяв под ноги каких-то мелких налогоплательщиков. В этот миг я взвыл от боли. Какой-то честный горожанин вонзил мне в бедро что-то длинное, завернутое в бумагу: то ли сверло для камня, то ли металлическую штангу для подвески портьер. Я пошатнулся, насколько позволяла теснота, и тогда другой почтенный горожанин поставил мне на плечо ящик с инструментами, протянув руку за билетом. Попробуйте представить себе, что чувствуешь, когда стальным буравом тычут тебе в бедро, как нарочно, в самый центр ишиаса и в то же время испытывают больную поясницу, навьючив на тебя сундук весом в полцентнера. Тут уж поневоле что-нибудь скажешь. И я не удержался от горестных восклицаний.
Веселый атлет рассмеялся от души:
— Не надо лезть в трамвай, если у вас ишиас и прострел. Хотя кто его знает. Пожалуй, здесь у вас скорее пройдет любая хворь, если она не смертельная, конечно. Тут ведь такая теплая обстановка. Тут, будь ты даже вдребезги пьян, и то не упадешь, потому что со всех сторон тебя поддерживают.
Настроение разрядилось, и все чувствовали себя почти как дома.
— Стеклянный дворец! — объявил кондуктор. — Будьте добры, проходите вперед! На передней площадке совсем свободно!
— Проклятый Френк… — попытался было снова заговорить человек с лицом спирита. Но опять его прервали на полуслове. Трамвай дернуло, и какой-то пассажир, беспомощно качнувшись, запихнул ему в рот пакет свежевыстиранных простынь.
Атлет же сказал примирительно:
— В трамвае не надо ругаться. Так приятно чувствовать близость людей…
Как изучить латынь
Многие полагают, что легче шилом кашу есть или бутылку завязать узлом, нежели выучить какой-нибудь иностранный язык. Латынь, как известно, язык мертвый. Поэтому, очевидно, на многих могилах надписи делаются по-латыни. И все же язык этот живет. Он продолжает жить в медицине. Врачам необходимо знать латынь: чтобы мертвым языком писать свидетельства о смерти. Это знак сочувствия к усопшим, так что снимем шляпу перед врачами.
Некоторые из моих друзей спрашивали, где я обучился латыни. Они, конечно, не знают, что от школьных лет мне запомнились лишь переменки да сидение без обеда. Если вы, друзья мои, располагаете временем и согласны выслушать меня, я расскажу вам все как можно короче.
