Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Онъ призадумался.
— Хотите, можетъ — быть, красивую синьору? Очень скромная, молодая, а?
— Къ чорту!
— Открытокъ не надо ли? Вотъ хорошія есть. Эй, Джузеппе! Иди сюда, вотъ господамъ нужны открытки.
— Къ дьяволу! Ничего намъ не нужно.
— Ага! Я знаю, что вамъ показать… Хотите видѣть школу святой Елизаветы?
— Это интересно, — сказалъ Крысаковъ, обращаясь къ намъ. — Мнѣ очень хотѣлось бы видѣть, какъ у нихъ поставлено ученіе… Ведите!
Мы послѣдовали за гидомъ.
Онъ привелъ насъ въ какое-то помѣщеніе, одна часть котораго была занята венеціанскимъ стекломъ, а другая — нѣсколькими десятками рабочихъ, копавшихся надъ какими-то мраморными статуэтками и мозаикой.
— Вотъ, — сказалъ гидъ, подмигивая хозяину, — эти господа хотятъ что-нибудь купить.
— Это что такое? — сурово спросилъ Мифасовъ.
— Школа святой Елизаветы!
— Это такая же школа, какъ ты честный человѣкъ. Ахъ ты, мошенникъ! Какая это школа?! Развѣ такія школы бываютъ.
— Я не понялъ, синьоровъ, — сказалъ гидъ, сверкая зубами. — Школу желаете? Пожалуйте, я проведу васъ въ школу. Школу святой Маргариты! Синьоры останутся довольны.
Онъ повелъ насъ, треща, какъ попугай, приплясывая и безпрестанно оборачиваясь.
Привелъ… Среди десятка манекеновъ сидѣли и плели кружева нѣсколько прехорошенькихъ дѣвушекъ.
— Вотъ, — сказалъ гидъ. — Настоящія венеціанскія кружева.
Меня удивило, что никто изъ насъ не разсердился. Наоборотъ, всѣ подошли къ красавицамъ и съ захватывающимъ интересомъ стали слѣдить за ихъ работой.
Крысаковъ настолько заинтересовался проворствомъ маленькихъ ручекъ, что взялъ одну изъ нихъ и поцѣловалъ.
— Нѣтъ, — сказалъ гидъ. — Я только хотѣлъ предложить вамъ купить кружева.
Въ другомъ углу Сандерсъ внимательно разсматривалъ плетенье, остановивъ работу самымъ примитивнымъ способомъ: взялъ обѣ руки работницы въ свои.
— Мифасовъ! — печально сказалъ я. — Только мы съ тобой и отличаемся суровой нравственностью и закаленнымъ сердцемъ.
— Да, да… Послушай… Тебѣ не нуженъ тотъ цвѣточекъ, что торчитъ въ твоей петлицѣ? Дай мнѣ. Я приколю его къ груди той вонъ, высокой, черной…
— Боже, — подумалъ я съ отвращеніемъ. — Эти люди, какъ тигры, набросились на беззащитныхъ дѣвушекъ…
Глубокое чувство сожалѣнія охватило меня. Я нѣжно, покровительственно обвилъ талію ближайшей работницы и шепнулъ:
— Не бойтесь! Я не подпущу ихъ къ вамъ.
— Пойдемъ, синьоры, — сказалъ гидъ, лицо котораго вытянулось. — Я вижу, что вы ничего не купите…
Дѣйствительно, мы вышли изъ «школы св. Маргариты», не купивъ даже аршина кружевъ.
— Все-таки, — задумчиво сказалъ Крысаковъ. — У нихъ школьное дѣло обставлено недурно.
Когда наступилъ назначенный заранѣе день нашего отъѣзда изъ Венеціи, мы съ Сандерсомъ снова заболѣли.
Поѣздъ уходилъ въ пять часовъ вечера, и мы аккуратно пролежали до 4½ часовъ вечера.
— Теперь уже на поѣздъ не успѣешь? — осторожно спросилъ Сандерсъ.
— Нѣтъ. Пока соберемся, пока гондола доползетъ…
— Ну, значитъ, можно вставать. Господи! Какое счастье еще одинъ денекъ пожить въ Венеціи!
Мы вскочили, одѣлись и пошли бродить.
На другой день печаль разрывала наши сердца — нужно было уѣзжать.
Мы обошли всѣ уголки, простились съ Венеціей, но… случилась непредвидѣнная вещь: въ три часа дня заболѣлъ Мифасовъ.
— Плохо мнѣ что-то, — сказалъ онъ. — Знаю, что нынче обязательно нужно ѣхать, но не могу встать.
— Гм… Ну, ты полежи, а мы поѣдемъ на Лидо, купаться. Все равно ужъ, разъ остались…
— И я съ вами…
— Съума вы сошли! Смотрите-ка! У него лихорадка, а онъ — купаться!
Укутали Мифасова, пошли завтракать, побродили по переулкамъ и поѣхали на Лидо.
Раздѣлись, легли на песокъ. Вдругъ Крысаковъ поднялся на локтяхъ и, глядя въ воду, неувѣренно сказалъ:
— Гм! Если-бы Мифасовъ сейчасъ не лежалъ въ Венеціи въ жестокой лихорадкѣ, я бы подумалъ, чтоэто онъ!
— А, это вы, братцы, — пролепеталъ Мифасовъ, сконфуженно потирая тощую грудь. — А мнѣ сдѣлалось этого, знаете… какъ его? лучше! Да, сдѣлалось лучше — я и пріѣхалъ.
Признаться-ли? Всѣ мы втайнѣ были благодарны за его ловкій пріемъ. Пожить еще одинъ день въ Венеціи! Этотъ Мифасовъ всегда придумаетъ что-нибудь остроумное.
И въ послѣдній разъ вошли мы въ лазурныя воды Лидо…
У всякаго была своя манера купаться. Сандерсъ заплывалъ такъ далеко, что я, теряя его изъ вида, начиналъ подумывать о пріисканіи по возвращеніи въ Россію новаго секретаря.
Крысаковъ, повертѣвшись въ водѣ двѣ минуты и наглотавшись соленой воды, вполнѣ удовлетворенный, выбѣгалъ на берегъ и принимался за разныя гадости: бросалъ въ насъ пескомъ, завязывалъ узлы на рубашкахъ и носился, какъ сорвавшійся съ цѣпи слонъ, по всему побережью.
Мифасовъ входилъ въ воду съ такимъ лицомъ, что будто-бы онъ уже махнулъ рукой на жизнь и что морская пучина — близкая его могила. Валился на полуаршинной глубинѣ во весь свой длинный ростъ и, выпучивъ въ безумномъ паническомъ ужасѣ глаза, размахивалъ бѣшенно руками, съ видомъ человѣка, рѣшившагося дорого продать жизнь.
Со стороны казалось, что это человѣкъ среди океана борется съ гигантскимъ волненіемъ и тонетъ, одинокій… На самомъ дѣлѣ стоило ему только протянуть руку, чтобы она коснулась берега.
Въ первый разъ, когда я увидѣлъ его полный отчаянія взглядъ и бѣшенныя спазмодическія движенія на полуаршинной глубинѣ, то, обезпокоенный, спросилъ:
— Боже мой! Что это ты дѣлаешь?
— Плаваю! — прохрипѣлъ этотъ лихой малый.
— Гдѣ? Вѣдь тутъ глубины не больше двухъ футовъ.
— Что ты! Я вѣдь ногами до самаго дна достаю.
Я не хотѣлъ ему говорить, что этого же результата онъ достигаетъ на любой городской улицѣ, гдѣ воды нѣтъ. Но, взглянувъ на его покрытое предсмертнымъ потомъ лицо и отчаянный лихой взглядъ — промолчалъ.
Можетъ быть, кто нибудь спроситъ, какъ плаваю я?
Боже мой! Да конечно — превосходно.
ФЛОРЕНЦІЯ
Мнѣніе путеводителя. — Испорченный механизмъ Мифасова. — Фьезоле. — Катанье въ странномъ экипажѣ. — Человѣкъ, перещеголявшій Сандерса. — Мы растерялись. — Поиски. — Остроумный плакатъ. — Опять Фьезоле.
Въ путеводителѣ — о Флоренціи сказано:
— Этотъ городъ можно назвать самымъ красивымъ изъ всѣхъ итальянскихъ городовъ.
А о Венеціи въ томъ же путеводителѣ сказано:
— Этотъ городъ считается самымъ красивымъ изъ всѣхъ итальянскихъ городовъ.
Къ Риму составитель путеводителя относится такъ:
— Римъ можно назвать самымъ красивымъ изъ всѣхъ итальянскихъ городовъ.
Можно сказать съ увѣренносіью, что жена составителя путеводителя въ своей семейной жизни была не особенно счастлива. Каждую встрѣтившуюся женщину увлекающійся супругъ находилъ «лучше всѣхъ».
Венеція — царица, а Флоренція — ея красивая фрейлина, поддерживающая царственный шлейфъ. Въ Венеціи нужно наслаждаться жизнью, во Флоренціи — отдыхать отъ жизни.
Благороднымъ спокойствіемъ обвѣяна Флоренція.
Улицы безъ крика и гомона, роскошная зелень недвижно дремлетъ около бѣлыхъ дворцовъ, а солнце гораздо ласковѣе, нѣжнѣе, чѣмъ въ пылкой Венеціи.
Едва мы умылись въ гостинницѣ и переодѣлись, я спросилъ:
— Что хотѣлъ бы каждый изъ васъ сейчасъ сдѣлать?
— Меня интересуетъ, — нерѣшительно сказалъ Мифасовъ, — постановка ихъ школьнаго дѣла.
Крысаковъ пожалъ плечами и взглянулъ на часы:
— Поздно! Онѣ же, навѣрно, кончили свои кружевныя дѣла. Меня интересуетъ — ѣдятъ ли здѣсь что-нибудь? Я хочу ѣсть.
— А вы, Сандерсъ, чего хотите?
Онъ вздохнулъ, поглядѣлъ въ окно, передвинулъ ногой чемоданъ и сказалъ:
— Я…
Мы терпѣливо подождали.
— Ну, ладно! Выскажетесь по дорогѣ. Некогда.
— Надо, господа, ѣхать во Фьезоле, — предложилъ Мифасовъ. — Полчаса ѣзды въ трамваѣ. Тамъ прекрасно. Красивое мѣстоположеніе, зелень.
Совѣтъ Мифасова поставилъ насъ въ затруднительное положеніе. За часъ передъ этимъ я заглядывалъ въ путеводитель и нашелъ такое свѣдѣніе: «Фьезоле, полчаса ѣзды отъ Флоренціи въ трамваѣ; прекрасное мѣстоположеніе, масса зелени».
Но разъ это же самое утверждалъ Мифасовъ, я усумнился: нѣтъ ли ошибки въ путеводителѣ? Потому что не было большаго неудачника въ подобныхъ случаяхъ, чѣмъ Мифасовъ. У него была прекрасная память, но какая-то негативная: все запоминалось наоборотъ.
— Можетъ быть, Фьезоле не около Флоренціи, а около Рима? — спросилъ, колеблясь, я.
— Нѣтъ, здѣсь.
— Можетъ быть, это какая-нибудь скверная дыра? Не спуталъ ли ты, Володинька… А? Ну-ка, вспомни.
— Нѣтъ, тамъ хорошо.
И что же… Не успѣлъ трамвай доѣхать до мѣста назначенія, какъ мы убѣдились, что это Фьезоле и что оно, дѣйствительно, прекрасно.
