Ярослав Гашек - «Борьба за души» и другие рассказы
Он был весь драный, точно боевое знамя, которое несут в день трехсотлетия какого-то очень драчливого полка.
Я спросил его, что бы я мог для него сделать. Ганушка ответил, что был бы очень рад, если бы я сводил его в пивную «У Флеков».
Итак, в тот день я привел Ганушку в общество чавкающих чешских чревоугодников, привел туда своего верного друга, горевшего одной страстью, испытывавшего одно-единственное желание — побывать «У Флеков», у истоков чешской политики, в колыбели чешских буржуев.
Я увидел там несколько знакомых лиц, на которых было написано явное непонимание того, что и Ганушки заслуживают подобных радостей. Когда я его привел, они решили, что, наверно, это пари. А потом Ганушка удивил мир, совершив нечто великое.
В то время как эти преуспевающие обыватели совали по грошику в кружку для сбора пожертвований на одежду бедным школьникам, Ганушка вытащил из своих лохмотьев целых десять геллеров, последнее свое достояние, и бросил монету в кружку со словами:
— Пусть их оденутся, бедняжки!
Я хотел, чтобы он шел ночевать ко мне и сказал, что дам ему старый костюм. Ганушке это доставило безмерную радость и, всласть наглядевшись на довольные лица пражан, этот вечно гонимый малый вышел со мной на улицу.
На углу Мысликовой улицы нам повстречались двое, один из них (все тот же агент Гатина) похлопал его по плечу:
— Идемте со мной, Ганушка, мы уже вас ищем из-за маргарина!
Так 27 августа в пол-одиннадцатого ночи я снова потерял своего друга Ганушку.
Сербский поп Богумиров и коза муфтия Исрима
Большой и Малый Караджинац — две соседние деревни. Казалось бы, и тут и там интересы одни, а на самом деле ведь сколько разного! Дело в том, что Малый Караджинац лежал на сербской стороне, а Большой — принадлежал султану. Деревни высоко в горах, и их жители изнурительным трудом старались вырвать у этой гористой пустыни все, что она могла дать. На скалах волновался овес. По горным выступам резво скакали козы.
Когда в Малом Караджинаце продавали коз, их продавали, чтобы уплатить подати своему сербскому королю. В Большом Караджинаце коз продавали на десятину падишаху. В общем одно и то же, только и разницы, что в названии. Православных сажали за недоимки по податям, турок — по десятине.
На храме в Малом Караджинаце желтел покрытый дешевенькой бронзой восьмиконечный крест. И такой же бронзой покрыли полумесяц на мечети в Большом. Бронзу и те, и другие покупали в лавке армянского купца Рекована в недалеком пограничном местечке. Но как гордились и православные, и магометане этой дешевенькой позолотой!
Когда же турки в Большом Караджинаце однажды побелили свою мечеть, православные в Малом тоже выкрасили свою церковь в белый цвет известкой. И как вызывающе она сверкала на сербскую и турецкую стороны своими куполами!
А когда вечером в церкви ударяли во все колокола, муфтий на противоположной стороне пытался с минарета перекричать их звон возгласами, что аллах есть аллах и что аллах велик.
Прокричав положенное, муфтий Исрим спускался вниз, закуривал трубку и отправлялся на беседу с православным попом Богумировым. Встречались они у водопада, отделявшего Оттоманскую империю от Сербского королевства.
Поп Богумиров тоже курил трубочку. Их беседа обычно начиналась с переругивания:
— Ты чего хромаешь, турецкая собака?
— Ну и круги у тебя нынче под глазами, христианская твоя душа проклятущая!
Затем тон становился более спокойным. Аллаха и Вседержителя оттесняли на задний план козы.
Дело в том, что и Исрим, и поп держали коз и любили ими похвастать друг перед другом. В их глазах то были, упаси боже, не просто козы, а козы магометанские и козы христианские, православные.
— Мои козы тучней твоих, муфтий, — торжествовал поп.
— Тучней? Видел ты уже где-нибудь такую красавицу, как моя Мири?! Ну, знаешь, ту… которая вся черная. Вот это красавица, поп! А рога у нее? Как у венгерской коровы.
И это была правда. Козлята, которых она приносила, были один краше другого.
Как утверждал муфтий, глаза у нее прекрасней, чем у Кюлют, дочери старосты. А приходя в совсем неописуемый восторг, Исрим даже говорил о своей любимице, что она — зачарованная гурия из свиты пророка Гавриила.
Вот об этой козе и мечтал поп Богумиров.
Как бы он улучшил с ее помощью свое стадо, которое прыгало сейчас со скалы на скалу, то исчезая за валунами, то вновь появляясь на неуютном сером фоне горных склонов, пощипывая скудную траву и большие заячьи лапки…
Водопад шумел, первые звезды взошли над Балканами.
Наступила минута, когда люди проникаются особой близостью один к другому.
— Послушай, муфтий, — начал поп Богумиров, — твоя коза не такая уж красавица, но мне бы она пригодилась. Моя коза, которую я держал на племя, волею божией сдохла. Господь призвал ее к себе.
Поп перекрестился.
— Аллах велик, — воскликнул муфтий, — но моя коза не продается!
— Послушай, муфтий, — продолжал поп, — твой аллах не такой великий, как православный бог. Творил он где-нибудь чудеса или посылал вам когда чудотворцев? А вот будь на то воля моего господа, я тоже могу превратиться в чудотворца. Ты же так и останешься глупым муфтием, язычником. Повелит отец небесный, и я стану воскрешать мертвых, а ты до самой смерти только и будешь орать с минарета «аллах есть аллах!» и крутиться на месте как овца, когда у нее вертячка!
Муфтий аж поперхнулся.
— Ты — безмозглый гяур, — вскричал он, — наш Магомет, наоборот, не велит воскрешать мертвых! Какой-то странный у вас бог, даже мертвым не дает покоя. Провозгласи торжественно, что не умеешь воскрешать мертвых, и я продам тебе козу.
Задумался поп. С одной стороны, конечно, коза Мири — предмет его вожделений… а с другой, опять же, — брать свои слова обратно перед этим псом, басурманом?
Муфтий спокойно попыхивал своей трубкой. Синеватый дымок вился в тихом воздухе приближающихся сумерек и стлался по скалам. Великая борьба началась в поповской душе. Скотовод бросился в схватку с православием.
— Муфтий Исрим, жалкий, неверующий басурман, — подал, наконец, голос поп, — допускаю, что не умею воскрешать мертвых. Беру свои слова обратно. — Поп перекрестился. — А за сколько же ты отдашь свою козу?
Начался долгий торг. Муфтий заломил за нее две других козы и сто пиастров. Поп давал одну козу и пятьдесят. Наконец он сказал, что пойдет на условия муфтия, но если тот заявит, что его аллах — не аллах.
На сей раз поп довольно попыхивал турецким табаком в своей трубке.
— Аллах — не аллах! — сказал муфтий, ибо сто пиастров — немалые деньги.
Так поп Богумиров откупил у муфтия Исрима его любимицу. На другой день неверующие собаки привели попу козу Мири.
Стоял ясный солнечный день, какими славится осень на Балканах. В такой день, глядя на голубое небо, так и хочется петь.
Горный поток течет сверху от Малого Караджинаца к Большому, чистый и прозрачный, как небосвод, который отражается в нем.
В такой день у человека легко на душе. А особенно легко попу Богумирову…
Он идет и ведет на веревке свою новую козу Мири, гордость своего козьего стада. Он идет с ней от истоков ручья, берущего начало в горном роднике, что бьет из-под земли под вершиной горы Мегадище. И на душе у него легко и весело.
Только что он выкупал ее в роднике, свою козу, которая прежде принадлежала муфтию Исриму. Он столкнул ее в воду и пропел:
— Господи помилуй, господи помилуй!..
Не могла же его коза остаться мусульманкой.
Кое-что о судебных экспертах
Когда бы мне ни довелось услышать выступление судебного эксперта, я всегда вспоминаю пана Шпалу, эксперта по керосину и крупам.
Все, кто ходил в то же кафе, что и он, не могли его терпеть, потому что пан Шпала относился к ним с нескрываемым презрением, смотрел на них сверху вниз. В его глазах они были этакими ничтожными козявками, ибо ничего не смыслили в керосине. Он их считал за ограниченных, недалеких людей, полуидиотов, ибо они в равной степени ничего не смыслили и в крупах.
Пан Шпала был убежден, что эти люди — совершеннейшие нули, лишние индивиды, над которыми он высится, как Гималаи над достопамятной горой Ржип.
Свое окружение, складывающееся из такого множества невежд, над которыми он сиял точно солнце, пан Шпала переносил с величайшим трудом. Его взгляд был холодным, даже ледяным. Он отлично понимал, что столь выдающаяся личность, стоящая много выше окружающих, не может дружески и приветливо улыбаться всякому, имея в кармане визитные карточки, на которых начертано: «Вацлав Шпала, судебный эксперт по керосину и крупам, коммерции советник и…»
Ну что значит какая-то там наука или искусство по сравнению с керосином и крупами?!
