Марк Твен - Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.
Трейси постарался скрыть свою радость, хотя в душе был бесконечно признателен столяру за его речь. Тут ему вдруг пришла в голову новая мысль, и он поспешил ее высказать.
— Послушайте, — сказал он, — я, право, не могу понять, к чему сводятся ваши взгляды, ваши принципы, если только это принципы. Вы непоследовательны. Вы против аристократии — и тем не менее приняли бы графский титул, если б представилась возможность. Следует ли это понимать так, что вы не осуждаете графа за то, что он граф и остается графом?
— Конечно нет.
И вы бы не осудили Томпкинса, или себя, или меня, или кого угодно, если бы кто-либо из нас принял графский титул?
— Безусловно нет.
— В таком случае, кого же вы бы осудили?
— Народ в целом, население любого города, любой страны, всех тех, кто мирится с этим позором, оскорблением, бесчестием — существованием наследственной аристократии, иначе говоря: касты, куда большинству закрыт доступ и куда вы не можете вступить на равных основаниях с остальными.
— Послушайте, не путаете ли вы мелкие отличия с коренными различиями?
— Нисколько. У меня на этот счет совершенно ясные представления. Если бы я мог положить конец существованию аристократии как системы, отказавшись от чести принадлежать к ней, я был бы мерзавцем, вступив в ее ряды. Больше того: если бы достаточное количество народа поддержало меня и помогло положить конец этой системе, я был бы мерзавцем, откажись я присоединиться к ним.
— Мне кажется, я понял вас… да, я уловил вашу мысль. Вы не вините тех немногих счастливчиков, которые, естественно, отказываются уйти из уютных гнездышек, уготованных им от рождения, но вы презираете всемогущую темную массу народа, которая позволяет этим гнездышкам существовать.
— Вот именно, вот именно! Вы, оказывается, можете усвоить и простые вещи, если как следует постараетесь.
— Благодарю вас.
— Не стоит благодарности. И я хочу дать вам один разумный совет: если, вернувшись к себе, вы увидите, что ваш народ поднялся и готов сбросить с себя вековой гнет, помогите ему; но если ничего подобного не происходит, а вам представится случай получить графский титул — не будьте дураком, берите.
— Клянусь, именно так я и поступлю! — восторженно откликнулся Трейси.
Бэрроу расхохотался.
— В жизни не видал такого парня! Я начинаю думать, что у вас неплохо развито воображение. Для вас самая дикая фантазия в мгновение ока превращается в реальность. У вас был такой вид, точно вы нисколько бы не удивились, если б вдруг оказались графом. — Трейси покраснел. А Бэрроу продолжал: — Графом! Конечно, надо хватать титул, если он вам подвернется, а пока будем продолжать наши скромные поиски, и если нападем на место колбасника за шесть — восемь долларов в неделю, я бы советовал вам забыть о графском титуле, как о прошлогоднем снеге, и заняться изготовлением сосисок.
Глава XV
Трейси лег спать со спокойной душой, снова чувствуя себя счастливым. Рассуждал он при этом так: он взялся за смелое предприятие — это он может поставить себе в заслугу; боролся с жизнью как только мог в неблагоприятных для него обстоятельствах, — это тоже он может поставить себе в заслугу; потерпел поражение — что же в этом позорного? А поскольку он потерпел поражение, он имеет право отступить, не роняя своего достоинства, и, нисколько не терзаясь, вернуться на то место, которое он занимал в обществе и которое было уготовано ему от рождения. И почему бы ему не вернуться? Даже такой рьяный республиканец, как столяр, и тот не стал бы раздумывать. Да, совесть его может быть вполне спокойна.
Проснулся он свежий, счастливый, исполненный нетерпения поскорее получить от отца каблограмму. Он родился аристократом, побыл некоторое время в демократах и теперь вновь стал аристократом. Удивляло его то, что перемена произошла не только в его сознании, но и в чувствах: у него, например, исчезло ощущение искусственности, которое он испытывал уже давно. Он мог бы также заметить, если бы понаблюдал за собой, что его осанка за одну ночь стала более надменной, а подбородок слегка задрался кверху. Спустившись в нижний этаж, он только было хотел войти в столовую, как заметил в плохо освещенном углу передней старика Марша, который пальцем поманил его к себе. Кровь медленно прилила к щекам Трейси, и он спросил с надменностью герцога, оскорбленного в своем достоинстве:
— Вы это меня?
— Да.
— Для какой цели?
— Я хочу поговорить с вами… наедине.
— Для меня и здесь достаточно уединенно.
Марш удивился: ответ этот не очень ему понравился.
— Ну, если вы предпочитаете говорить на людях, — заметил он, приближаясь к своему постояльцу, — извольте. Только запомните, что не я этого пожелал.
Привлеченные громким разговором, остальные постояльцы тотчас окружили их.
— Говорите же, — сказал Трейси. — Что вам угодно?
— М-м, не кажется ли вам… м-м… что вы забыли кое о чем?
— Я? Нет, мне этого не кажется.
— В самом деле? Ну а если вы минутку подумаете?
— Я отказываюсь думать. И вообще это меня не интересует. Если же это интересует вас, то объясните, в чем дело.
— Прекрасно, — сказал Марш, слегка повышая голос: чувствовалось, что он рассердился. — Вы вчера забыли заплатить за пансион… Вам ведь так хотелось, чтобы я сказал это при всех.
Ну конечно, наследник годового дохода в миллион фунтов унесся мечтами в заоблачные выси и забыл заплатить какие-то жалкие три или четыре доллара. И в наказание ему грубо объявили об этом в присутствии всех этих людей — людей, на чьих лицах уже начало отражаться удовольствие при виде затруднительного положения, в какое он попал.
— Только и всего? Забирайте ваши гроши и успокойтесь.
Возмущенным жестом Трейси решительно сунул руку в карман. Но… обратно ее не вынул. Краска постепенно исчезла с его лица. Окружающие взирали на него с возрастающим интересом, а кое-кто — с несомненным удовлетворением. Последовала неловкая пауза, затем он с трудом выдавил из себя:
— Я… меня обокрали!
Глаза у старика Марша вспыхнули, как у истинного испанца.
— Обокрали, значит! — воскликнул он. — Вот что вы запели! Старо! Слишком часто поют эту песенку в нашем доме, все поют — кто не может получить работу, хотя хочет работать, и кто не желает работать, хотя имеет ее. Эй, сходите-ка кто-нибудь за мистером Алленом: посмотрим, что он запоет. Его очередь следующая, он тоже забыл вчера заплатить. Я жду его.
Тут с лестницы стремительно скатилась одна из негритянок, — лицо ее, перекошенное от ужаса и возбуждения, так побледнело, что она из темно-шоколадной стала светло-кофейной.
— Мистер Марш, мистер Аллен удрал!
— Что?!
— Да, сэр, и начисто обобрал всю комнату; и оба полотенца прихватил и мыло!
— Врешь, мерзавка!
— Все точно так, как я вам говорю. И еще нету носков мистера Самнера и второй рубашки мистера Нейлора.
Тут мистер Марш, уже дошедший до точки кипения, повернулся к Трейси.
— Отвечайте немедленно: когда вы намерены со мной расплатиться?
— Сегодня, раз вам так не терпится.
— Сегодня, вот как! А сегодня воскресенье, и вы, насколько мне известно, без работы! Мне это нравится! Ну-ка, откуда же вы возьмете деньги?
Трейси снова вспылил. Ему захотелось показать окружающим, с кем они имеют дело.
— Я жду каблограмму из дому.
Старик Марш от изумления разинул рот. В первую минуту у него дух перехватило — таким грандиозным, таким удивительным было то, что он услышал. Когда же он вновь обрел способность дышать, то с ядовитым сарказмом произнес:
— Каблограмму, значит! Нет, вы только подумайте, леди и джентльмены, он ждет каблограмму! Он ждет каблограмму — этот мошенник, это ничтожество, этот жулик! От своего папаши, конечно? Ну, несомненно. Доллар или два за слово — о, это сущая ерунда, для них совершенный пустяк, ведь у него такой папаша. Он… м-м… по-моему, он…
— Мой отец — английский граф!
Окружающие попятились от изумления — попятились, пораженные таким нахальством безработного парня. Затем раздался взрыв громового хохота, от которого задрожали стекла. Трейси был слишком зол, чтобы понимать, какую он сделал глупость.
— Ну-ка, пропустите, — сказал он. — Я…
— Обождите минуточку, ваше сиятельство, — заметил Марш, склоняясь в низком поклоне. — Куда это ваше сиятельство изволит идти?
— За каблограммой. Пропустите меня.
— Извините, ваше сиятельство, но вы останетесь там, где вы сейчас стоите.
— Что это значит?
— Это значит, что я не со вчерашнего дня держу пансион. Это значит, что я не из тех, кого может провести сын какой-нибудь прачки, который вздумает явиться в Америку, потому что дома для него дела не нашлось. Это значит, что я не дам провести себя за нос и не позволю вам…
