Саид Насифи - На полпути в рай
Нахид-ханум грубо оборвала его:
— Ну и что?
— Что! Я не виноват, что ты глупа. Мы сегодня потратим семьсот туманов, но зато получим десять-двенадцать разрешений на ввоз и вывоз товаров, да и ещё кое— что нам перепадёт. А потом положим в карман несколько тысяч чистоганом. Тебе этого мало?
Такие доводы могут убедить человека и поглупее Нахид-ханум, но Нахид привыкла в любом случае извлекать выгоду для себя.
— Значит, мы окупим нашу поездку в Америку? — спросила она.
— Разумеется, окупим. Почему бы и нет? Бог даст, ты вернёшься осенью в новом манто и с кадиллаком последнего выпуска.
Когда Нахид услышала эти ласкающие сердце обещания, глаза её так и засверкали.
Уму непостижимо, как сложна душа у этих избалованных, самодовольных представительниц верхушки иранского общества. Одной из особенностей такой путаной души является её двойственность. Эта новоявленная знать, которая вершит судьбы древнего государства, очень низка по своему происхождению. Поэтому не удивительно, что и у Нахид-ханум Доулатдуст всегда дрожат руки, когда она что-нибудь покупает, будь это грубые ботинки для её слуги Рамазана Али, копеечная чадра для бедной служанки Омм-ол-Банин из Демавенда или лекарство для её больного ребёнка. Когда она раз в неделю платит один туман за баню и полтумана банщице, рассчитывается в конце месяца за мёд, молоко и другие продукты, её душа словно расстаётся с телом. Зато Нахид, не задумываясь, покупает манто за три-четыре тысячи туманов, автомобиль самого последнего выпуска и расплачивается за всё это с лёгкостью.
Не раз случалось, что Нахид-ханум никак не могла сговориться с торговцем и, не выторговав одного крана, со злостью хлопнув дверью, уходила в свою роскошную квартиру на проспекте Шах-Реза. Сколько раз лавочники с проспектов Стамбули и Лалезара говорили ей: «Какая вы, ханум, машалла, прижимистая!»
Многие хозяева магазинов на великолепных аристократических улицах Тегерана, завидя у своих дверей блестящий кадиллак и вылезающую из него коротышку Нахид, делали кислую физиономию. Уж они-то очень хорошо знают, как эта разодетая коротышка умеет торговаться из-за одного риала, уходить, возвращаться, снова уходить и возвращаться, чтобы выторговать этот несчастный риал. Раскрыв наконец свою нейлоновую или из змеиной кожи сумочку, она так неохотно достаёт деньги, словно они прилипли к её коротким толстым пальцам.
Но чем дороже вещь, тем легче покупает её Нахид. Готовая из-за одного крана со злостью уйти ни с чем из лавки зеленщика или кондитерской, она с какой-то непостижимой лёгкостью и даже удовольствием платит за дорогие шелка, перстни, ожерелья, браслеты. Её любимый и верный муж господин Манучехр Доулатдуст прекрасно использует это противоречие в характере своей супруги Когда ему нужно заставить её что-нибудь сделать, он обещает ей самый дорогой подарок и прежде всего поездку в Америку, манто, машину новой марки и необычайной раскраски, то-есть именно то, что особенно волнует её сердце.
Больше всех в доме от Нахид достаётся Рамазану Али — старому слуге с седеющей бородой, которую он подкрашивает хной раз в две недели, в каскетке, которую он не снимает с головы даже ночью. Каждый день, когда Рамазан Али отчитывается в покупке льда, сахара, мыла, гороха, фасоли, жёлтого имбиря, соли или перца, ханум за какие-нибудь полриала выматывает ему душу, вызывая из могилы всех его предков.
Сколько оскорблений и унижений претерпел от Нахид этот бедняк, в заплатанных, вылинявших штанах, в истлевшей рубахе, в дырявых гиве, из которых вылезают голые пальцы.
Лучше всего характеризует Нахид Доулатдуст старый дымчатый костюм в полоску, который по торжественным дням надевается на Рамазана Али. Сын Нахид — Фарибарз — когда-то сшил себе этот костюм у портного Амбарцума. Но носил он его всего два-три месяца. Однажды Фарибарз поехал в нём в Пехлеви на чёрном восьмицилиндровом бьюике. По дороге лопнула камера. Чтобы блеснуть перед майором Шахинния, другом сестры Виды, которая сидела тогда за рулём, Фарибарз выскочил из машины, поднял домкратом заднее колесо и заменил его другим. Но во время работы домкрат сорвался и испачкал светлый костюм Фарибарза. Никакая чистка не могла вывести тёмные масляные пятна. Тогда этот костюм превратился в домашний инвентарь, как рукомойник или кувшин для ритуального омовения. Когда приходили гости, ханум доставала его и приказывала надеть Рамазану Али. Но, едва гости уходили, слуга должен был снять костюм и, аккуратно сложив, вернуть ханум.
И каждый раз, забирая у Рамазана костюм после званых обедов, ханум ругала старика, злобно приговаривая: «Ты можешь провалиться в тартарары, но этот прекрасный костюм, который я тебе купила, уносить с собой не имеешь права». И в припадке ярости она срывала с головы Рамазана Али его каскетку — он не расставался
С ней ни днём ни ночью, — обнаруживая единственную тайну старого слуги Али — плешь от парши размером в ладонь, которую этот забитый бедняк так тщательно скрывал от всех. Тогда болячки бедного Рамазана могли видеть всё, даже шарлатанка Мах Солтан и невинное создание Омм-ол-Банин. Если послушать скорбь этих трёх преданных ханум Нахид слуг, можно написать большую книгу. Ведь она так ловко их обставляла, или, как говорят журналисты, злоупотребляла их доверием, а по новой терминологии — просто эксплуатировала.
Омм-ол-Банин была недалёкой деревенской женщиной, которая знала свою госпожу и её дорогого мужа Манучехра Доулатдуста уже много лет, не говоря уже об их обворожительных детях Фарибарзе и Виде. Тридцать лет назад отец или мать, а может быть и оба вместе, бросили на дороге девочку. Покойный Хаджи Мохаммед Али, да помилует его аллах, сколотивший небольшой капиталец от продажи разрезанных шнурков для штанов, в то время только вернулся из Мекки. Тогдашний Мортаза, а нынешний господин Манучехр Доулатдуст был двенадцатилетним сорванцом, который лишь тем и занимался, что без конца ругался, весь день гонял голубей и играл в бабки, орехи и ещё бог знает во что. Он был способен только на дурные поступки. Стоило матери отвернуться, как он тащил из дома какую-нибудь вещь, продавал её и деньги проигрывал в карты. Промышлял он и по лавкам. Зазевается на минутку лавочник, и Мортаза уже что-нибудь стащил. Так он позорил имя своего отца, несчастного хаджи, который честным путём заслужил этот титул.
Однажды Амине Солтан, мать господина Манучехра Доулатдуста, которую только три дня как стали называть «жена хаджи», возвращаясь от своих родственников, на улице Странников услышала плач ребёнка. Подойдя, она увидела бледное, полуживое существо, облепленное мухами. Когда Амине Солтан увидела, что это девочка, она тут же решила взять малышку к себе и вырастить её… Ведь Мортаза в конце концов образумится, захочет обзавестись семьёй, и им не нужно будет тогда давать калым за невесту.
Тут надо сказать, что во время паломничества в Мекку хаджи по пути к храму господню встретил одну вдовушку и безнадёжно влюбился в неё. Понравилась ему вдовушка то ли потому, что она была очень пышной, то ли потому, что на её шее висело золотое ожерелье. Любовь хаджи осталась неудовлетворённой: какой-то ловкий араб увёл вдовушку. И теперь хаджи решил в память о своей безответной любви назвать ребёнка Омм-ол-Банин.
Через несколько лет, когда у бледной, худой и полуживой девочки наступил переходный возраст и тело её стало приобретать некоторые формы, в одну из ночей ей молча накинули на голову вуалевый платок, прикрыв жёлтое, худое лицо, выщипали, не обращая внимания на её рыдания, волосы на щеках, и спустя два часа девочка поняла, что её выдали замуж за того самого проклятого Мортазу, которого теперь уже стали величать господином Мортазой,
Из всех событий, связанных с этим неожиданным, богом данным браком, самым незабываемым было то, что произошло на следующее утро: свекровь позвала девочку, но муж не позволил ей уйти. К сожалению, радость была недолгой: жена хаджи ворвалась в комнату молодых, как всегда, с заткнутыми за пояс концами чадры и веником в руках. Пять раз подряд ударила она девочку по голове, покрытой свадебным вуалевым платком, своим грязным, жёстким веником, приговаривая: «Чтоб тебе сгореть, проклятая, или ты решила, что раз стала моей невесткой, то можешь теперь прохлаждаться? Я для тебя не мать твоего мужа, а всё та же жена хаджи. Найди ты хоть семь лазеек, всё равно от меня не уйдёшь! Я сделала тебя своей невесткой, чтобы иметь помощь, а не обузу. Понимаешь ты это или нет?» И для большей убедительности она ещё три раза ударила её веником.
Живя со своим супругом, Омм-ол-Банин должна была во всём ему подчиняться. Выполняя священные обязанности жены, соблюдая законы шариата и орфа, она была обязана быть ему во всём помощницей и сообщницей, то есть тащить, что плохо лежит, а уж он делал из этого деньги. Хаджи, да помилует его аллах, старел, терял зрение и рассудок, и руки у него стали дрожать, особенно когда он выдавал своим домашним деньги. А взращённая в доме счастливая сноха, пользуясь каждым удобным случаем, лезла украдкой в карман кафтана хаджи, вытягивала оттуда деньги и передавала их Мортазе.
