Ильдиго фон Кюрти - Сердечный трепет
Говорила ли я уже о подруге моих студенческих лет Бигги и ее дружке? Когда он узнал, что она изменила ему с его лучшим другом, то сел в машину и помчался из Гамбурга в Кассель, чтобы трахнуть там сестру Бигги. После чего почувствовал себя намного лучше.
Оливер поднимает бокал с калифорнийским шардонне, улыбается еще нежнее и говорит:
«Кто ты, что делаешь, где ты живешь? Я хочу знать о тебе все, что только можно о тебе узнать».
Симпампушка. В каком фильме он это услышал? Похоже, у знаменитого знатока женщин Ричарда Гира.
Я слегка наклоняюсь вперед, поглаживаю моего принца пальчиком по щеке и смотрю на него проникновенным томным взором — примерно как это делает темнокожая красавица с безумными кудрями в рекламе «Нескафе». И говорю таким неожиданно глубоким голосом, что сама удивляюсь:
«Впереди еще долгая ночь, Оливер».
Я пытаюсь произнести его имя, как будто речь идет о каком-то райском местечке в Гваделупе: «Ооо-лии-вер».
«У меня много времени, — говорит он. И затем — Зови меня Олли».
Как глупо с его стороны. «Олли» звучит абсолютно не по-мужски. У него такое прекрасное имя, и надо было сильно постараться, чтобы его добровольно испортить. Мне нравятся разные прозвища, например: носопырка, плюшка или любимый медвежонок. Но уменьшительные формы имени, данного при крещении, я совершенно не признаю. Это грех. В крайнем случае, еще можно использовать уменьшительные имена, которые удлиняют имя, например, Дирк — Дирки, Пауль — Паульхен, Надья — Наддэль или, наконец, Надэльхен.
Я говорю: «Нет, спасибо. Оливер нравится мне больше. Мы же, в конце концов, взрослые люди, не так ли?» Это была я? Мой ли голос произнес сейчас эти слова?
Оливер смотрит на меня ошарашенно и благоговейно, как я смотрела бы на себя, сидя напротив.
Bay! Я на верном пути к классной, соблазнительной, обворожительной, необузданной, опасной, вульгарной, сногсшибательной женщине. Откуда это во мне? Какие таланты так долго скрывались?
Я прошу официанта принести мне пачку «Житан» без фильтра. Затем продолжаю:
«Я Саския, — говорю я и заправляю окрашенный локон за ухо. — А если тебе хочется знать больше, ты должен меня спросить».
К стыду своему должна сознаться, что никогда еще в жизни так много не врала. Раньше я была слишком честной и трусливой. Ну да, собственно, я и сегодня такая. Например, у меня очень здоровые зубы, потому что в детстве я никогда не врала, говоря, что почистила перед сном зубы. В начальной школе считалась довольно ленивой, потому что зачастую не делала домашние задания. Но я твердо знаю, что многие мои одноклассники были еще ленивее меня, — просто никто из них не признавался, когда учительница спрашивала: «Кто из вас не сделал домашнее задание?»
Чтобы не быть неправильно понятой: вру я, конечно, постоянно. Но это не мужественная, упрямая, корыстная ложь во имя карьеры. Моя сфера — трусливая, удобная, но по-человечески все-таки ценная неправда.
Я всегда отвечаю: «Спасибо, очень хорошо», когда официант спрашивает, понравилось ли мне. Даже если еда была ужасна и противна и я все оставила на тарелке, я все равно говорю: «Было очень вкусно, но слишком много».
Когда Ибо покупает платье, в котором выглядит так, будто нацепила на себя двухместную палатку, я не решаюсь сказать правду. Я говорю: «Ничего. Но красное, которые ты мерила до этого, нравится мне больше». Педагогически завуалированная ложь. С какой стати мне делать Ибо несчастной? Платье уже куплено, поменять его невозможно, потому что оно уцененное. Ибо вообще частенько делает покупки во время сезонных распродаж.
Меня, честно говоря, абсолютно не волнует, как выглядит Ибо. Она считает это проявлением невнимания. Я — настоящей дружбой. Мне безразлична ее прическа, ее полнота, ее сумасшедший вкус, ее бледно-голубые тени для век, которые вышли из моды так давно, что скоро опять войдут в моду.
Все — все равно. Она моя подруга. И точка. Я люблю ее всем сердцем такую, как есть. Надень она противогаз, я все равно пошла бы с ней в лучший ресторан города — между прочим, еще и потому, что противогаз я бы, скорее всего, не заметила…
Филиппа я в этом отношении не обманываю. Хотя я люблю его отнюдь не такого, как он есть. Пару ужасных штанов, с которыми он ни за что не хотел расставаться, я просто потихоньку выкинула. Он и поныне их ищет, а я помогаю ему с невинным выражением лица. Я всегда даю ему понять, если мне не нравится, как он со мной обращается или когда его характер оставляет желать лучшего. Насколько в других случаях я ценю умение избегать конфликтов, настолько мало значения я придаю так называемой гармонии партнерских отношений. Совсем недавно Филипп…
Ах нет, лучше не думать о Филиппе. Он этого не стоит.
Я небрежна и соблазнительна. И сегодня вечером у меня появилась возможность наврать с три короба, чего я не делала ни разу в жизни. Итак Амелия Штурм, вперед. В эту ночь я покажу себя с новой стороны.
«Саския, — говорит Оливер, — можно, я буду называть тебя Сасси?»
Он улыбается смущенно, а я радуюсь, что небольшое чувство юмора у него все же есть. Что делает ситуацию гораздо занятней.
Юмор собеседника необходим для удачного вечера.
«Нет, если ты хочешь, чтобы я чувствовала, что нравлюсь».
«Саския (мммм, мое новое имя из его уст, как трюфели в масле, тающие на языке), — чем ты занимаешься, когда не зависаешь на острове?»
Черт, проклятье. Эти молодые люди выражаются так, что диву даешься. «Зависать» — говорят обычно деревенские подростки или старые болваны, которые считают, что именно так разговаривает молодежь. С тех пор как я вышла из юного возраста, я не пользуюсь молодежным сленгом. «Отпад», «не парься», «где ты будешь тусить на уикенд?» — такие словечки не слетают с моих губ.
Но Оливер так улыбается, у него такая милая щербинка между верхними зубами. Ах, не надо бы мне так близко на это смотреть. Он не нужен мне на всю жизнь. Я всего лишь собираюсь с ним разок переспать, симулировать парочку-тройку представительских оргазмов — и позаботиться, чтобы об этом стало известно Филиппу. Месть сладка.
«Когда я не провожу на Силте весь уикенд», — я строго смотрю на него, может, он заметит и в будущем будет выражаться более изысканно, — я живу в Берлине и Нью-Йорке. Я занимаюсь рекламой».
Даже не знаю, как это у меня получилось. Но насколько мне известно из романов о работающих женщинах, которых зовут Саския, они всегда занимаются рекламой. А Нью-Йорк пришел мне в голову, потому что Нью-Йорк приходит мне в голову первым, когда я думаю о городах, в которых хотелось бы побывать. Я никогда там не была. И из всех, кого я знаю, я единственная, кто там не был.
«Как называется агентство? Может, я его знаю?»
«Вряд ли. Люди должны замечать саму рекламу, а не название фирмы. Мы называемся "Юргенс и партнер"».
«А ты "партнер"»?
«Я Саския Юргенс».
Теперь понятно, почему я выбрала имя Юргенс. Из-за Нью-Йорка. И из-за песни, которую всегда слушаю с удовольствием: «Я еще никогда не была в Нью-Йорке…» Каждый знает, что это песня Удо Юргенса.
Оливер смотрит на Саскию Юргенс так растерянно, что я спешу умерить свой пыл. Чего доброго, он еще так напугается, что у него возникнут проблемы с эрекцией. А нам этого ни в коем случае не надо.
«А чем ты занимаешься, — я обворожительно улыбаюсь, — когда ты не зависаешь на Силте»?
Нужно приспособиться к его лексикону, чтобы добиться доверия, которое впоследствии приведет к сексуальному контакту.
«У моего отца здесь дом. Кроме того, я изучаю юриспруденцию в Кёльне. А в следующем году я на целый семестр еду в Бостон, в Юридический колледж».
Он явно горд. Малыш. Или он с самого начала хочет дать понять, что мне нечего рассчитывать на длительные отношения, потому что он так и так уедет.
То, что он изучает право, мне несколько мешает. Напоминает о Филиппе, юристе, которому я доверяла до сегодняшнего утра.
Ах, если бы я могла видеть себя сейчас. Субботним вечером в «Занзибаре» за лучшим столиком. Свободная. Флиртующая с молодым человеком, который чуть не на двадцать лет моложе Филиппа и чье имя здесь известно.
В какой-то миг я так сильно пожелала, чтобы Филипп вдруг возник из небытия, что почти поверила, что действительно вижу его. Вот он подходит к нашему столику. Прядь волос падает на лоб. На нем белая рубашка и стираные джинсы. Таким я больше всего люблю его в летние вечера. В его руке пурпурно-красная роза на длинном стебле, которая стоит по меньшей мере семь с половиной марок. Он смотрит сверху вниз на испуганного Оливера и говорит: «Неплохая попытка, малыш. А теперь пойди поиграй в песочек».
Оливер вскакивает, бурчит что-то вроде «собственно говоря, это мой стол» и пытается удалиться, по возможности сохраняя достоинство.
«Куколка, любовь моя, — Филипп берет мою руку, и я закрываю глаза, как это делают все дивы, когда хотят изобразить неприступность, — пожалуйста, выслушай меня, позволь мне все объяснить».
