Владимир Кунин - Дорога к звездам
Воспользовавшись тем, что Водила еще разговаривал с Вебером, я, никем не замеченный, быстро вылез на крышу кабины и уже совершенно отработанным путем проник внутрь фургона.
В нос мне сразу ударил тонкий запах кокаина. Голова закружилась, дышать стало трудно, и мгновенно потянуло в сон... Видно, в приливе той, самой первой, психопатической и безотчетно яростной реакции на этот запах я, наверное, здорово разодрал плотный полиэтилен, в который была запаяна эта пачка «фанеры»! От такой концентрации запаха этой дряни те Собачки, смахивающие на Шуриного японца, должны просто сойти с ума!
Только бы мне не заснуть от этой гадости, как тогда...
Я проскакал по верхним пачкам поближе к задней части фуры — как называет Водила этот фургон, — где, хоть не намного, кокаиновый запах был слабее.
Я прильнул носом к щели и стал ждать дальнейшего хода событий...
... Я слышал, как съехал с досмотровой ямы грузовик Лысого... Слышал, как мой Водила влез в нашу кабину. Как захлопнул дверцу. Как завел двигатель...
А потом я услышал, как он внезапно выключил двигатель и завопил на весь морской кильский порт:
— Кыся! Кыся!!! Кыс-кыс-кыс!.. Кыся-а-а-а!..
Я слышал, как он выскочил из кабины, как стал бегать вокруг своего грузовика... Я даже представил себе, как он — здоровенный мужик, чуть ли не двухметрового роста, на карачках ползает под машиной, заглядывая под колеса!..
Слышно было, как он рванулся назад, туда, где выстроились другие грузовики, ждущие своей таможенной проверки. На бегу он продолжал, истошно и тупо «кыскать», пока, наверное, его не перехватил испугавшийся пожилой Вебер и взволнованно спросил его на двух языках:
— Вас ист лос?! Вас ист пассирт?! Что такое? Что случилось?!
И я отчетливо услышал, как Водила отчаянно, почему-то тонким голосом, прокричал:
— Да кот у меня сбежал!.. Такой кот!!! Елочки точеные, бля! Он, наверное, ваших собак испугался... Что же делать?! Мужики, вы кота не видели?! Майне капе нихт гезеен?.. У него еще ухо рваное... Кыся! Кыся-а!.. Как же я без него?! Кыся-а-а-а!!!
Сердце у меня разрывалось от жалости. В голосе Водилы было столько неподдельного страдания, что я чуть было не откликнулся.
Но я сдержал себя. Я сдержал себя ВО ИМЯ ВЫСШЕГО СМЫСЛА, как сказал бы Шура Плоткин.
Мои тщетные попытки установить немедленно с Водилой наш контакт не увенчались и малейшим успехом. Хотя я напрягался как только мог, чуть ли не до обморока.
«Успокойся, Водила! Немедленно возьми себя в руки!!! Я здесь, не паникуй!.. Успокойся сейчас же и садись за руль! Я рядом и никуда от тебя не денусь! Так надо. Ты слышишь? Так надо, черт бы тебя побрал!!!» — внушал я ему.
А сзади уже сигналили на разные голоса десятки грузовиков. Они вытянулись за нами в длиннющую вереницу и были страшно раздражены такой длительной задержкой. Какой-то кретин даже включил тревожную аварийную сирену!
Я слышал, как на эту сирену из помещения таможни выскочили несколько полицейских с Овчаркой. То, что это были полицейские, я сразу понял пo запаху оружия. А Овчарка у меня будто перед глазами предстала — так она пахла Овчаркой!
Но Вебер стал всех успокаивать и объяснять, что один русский водитель потерял свою любимую кошечку, и, кажется, даже помог моему вконец расклеившемуся Водиле подняться в кабину, откуда убитый горем еще пару раз сипло и слабо выкрикнул:
— Кыся, а Кыся!.. Ты где?..
— Не надо всех задерживать, — мягко проговорил Вебер. — Поедешь обратно, я приготовлю тебе очень хорошего дойтче каца. Маленького. Киндеркаца. Бэби. Окей? Лос! Лос!..
Водила снова завел мотор и въехал на досмотровую яму. Остановился над ней, выключил двигатель, и я услышал, как Вебер сказал парням в яме:
— Отдыхайте. Мы эту машину знаем. — А Водиле добавил уже по-русски: — Покажи фургон. У нас сейчас новый очень строгий приказ. А ты наделал столько шума, что даже полиция прибежала. Видишь?
— Кайн проблем... — горестно прошептал Водила, и я услышал, как он принялся расшнуровывать заднюю стенку фуры.
* * *А теперь я попытаюсь продолжить рассказ об этом аттракционе словами моего Водилы. Так, как он мне потом, по дороге, раз десять рассказывал:
—... Тут Вебер говорит: «Открывай фургон». Да Бога ради, говорю, пожалуйста... Нет проблем! И начинаю расшнуровывать эту мудянку на фуре. А в башке одна мысль— где мой Кыся? Запугали, думаю, суки, моего Кысю своими сраными собачками!.. И даже в голову не беру, что меня на этой границе так знают, что уже лет пять не досматривают. Ни смена Вебера, ни Рихтера, ни того, третьего,.. Забыл фамилию. А тут... В голове только — где Кыся?! На хипеш, мать их ети, полиция выскочила. С автоматами, овчарками!.. Эти два молодых гондона по наркотикам приготовили своих лохматых наркоманок... Сзади наши мудаки сигналят! Некогда им, видишь ли... А я ни об чем не думаю — исключительно про Кысю... Руки трясутся, никак не могу задник расшнуровать. Там такой тросик стальной идет, видел? Тут Вебер взялся мне помогать. Мужик — зашибись! Когда~то он из своей ГэДээР на надувной лодке в ФээРГэ дрыснул да так в Киле и остался...
Ну, распатронили мы с ним в четыре руки задник фуры, отдергиваем полы брезента в стороны, а там!..
Ё-моё и сбоку бантик!!! Ну надо же?!
Сидит моя родная Кыся на верхнем пакете фанеры и умывается, бля, умница!!! Да так спокойненько, что я просто охуел!.. А эти раздолбаи со своими маленькими зассыхами — специалистками по дури — стоят как обосравшиеся. Собачонки визжат от злости, а в фургон лезть боятся! Полицейская Овчарка лает, аж заходится, а все вокруг— и таможня, и полиция, и водилы разные — все ржут, как умалишенные!.. Что тут было, бля!!!
* * *Дальше шел уже такой восторженный мат, что смысл рассказа буквально тонул в ругательствах. Тем более что ничего нового Водила так и не мог сказать. Всё повторял одно и то же — как он увидел меня в фургоне и от счастья «охуел». Что означало — «обрадовался».
Поэтому рассказ продолжу я. Всё, что касается самого Водилы, — всё так оно и было. Всё же, что касается меня, — Водила, конечно, изрядно напутал.
* * *... Когда они с Вебером распахнули заднюю стенку фургона, я действительно сидел на пакете с фанерой и умывался.
Но вовсе не потому, что всем стоящим вокруг я хотел показать, какой я чистоплотный. И уж вовсе не так «спокойненько», как это показалось моему Водиле и так умилило его.
Спокойствия не было и в помине. Внутри у меня все дребезжало от дикого нервного перенапряжения. И умываться я взялся только для того, чтобы скрыть это напряжение и продемонстрировать наглую уверенность в своем абсолютном праве — плевать на всех таможенных Собак в мире!
Вероятно, это в какой-то степени их и ошарашило, но в основном они зашлись в истерике, когда на них пахнуло из фургона таким плотным кокаиновым духом, что они обе от злости чуть сознание не потеряли!.. Подозреваю, что и Овчарка почуяла этот запах. Но, судя по ее растерянной морде, она только не знала, что это такое. Когда же молодые таможенники — руководители этих маленьких наркоищеек — все-таки попытались их запустить ко мне в фургон, мне ничего не оставалось делать, как сказать этим лохматым малявкам по-нашему, по-животному:
— Только суньтесь. Я из вас такие фрикадельки наделаю, что вы маму родную забудете.
Одна Собачонка, я видел, жутко перетрусила, хотя и продолжала визжать как резаная. А вторая собралась с духом и кричит мне:
— Убирайся оттуда, идиот! Там такая концентрация кокаина, что ты через пять минут сдохнешь, самоубийца!
— Не твое Собачье дело, — говорю. — Что русскому здорово, то немцу — смерть.
Помню, Шура Плоткин так сказал по поводу какой-то там их пьянки с иностранными журналистами, и мне это страшно понравилось! Всё ждал, когда и я смогу ввернуть в разговор это выраженьице...
Тут обе Собачонки так развопились, что хоть уши затыкай! Но в фургон — ни лапой. Наоборот, шарахаются от меня, как черт от ладдна.
На подмогу этим обгадившимся микросыщикам стал ко мне рваться Полицейский Овчар. Да так настырно, что его еле на Поводке удерживают. Причем видно невооруженным глазом — морда глупая, связываться ему со мной ну смерть как неохота, но служба!.. Вот он и рвется — верность присяге показывает. Жратву свою полицейскую отрабатывает.
Я, как обычно в таких случаях, несколько раз хвостом постучал по пакету с фанерой, уши плотненько прижал к голове, верхнюю губу, приподнял, предъявил ему свои клыки, коготочки выпустил на показуху и говорю;
— А ты, говно, молчи, тебя не спрашивают. Кто ты такой, засранец?
Этот Овчар чуть от злости не перекинулся! Рвется к нашей машине — удержу нет!.. Поводок натянул так, что ошейник ему в глотку врезался. И хрипит мне полузадушенно:
— Я сотрудник немецкой полиции! Я чистокровная Немецкая Овчарка! Да я тебя в куски!.. В клочья!.. Коммунист!!!
— Лучше к моей машине не приближайся, болван, — говорю я ему. — Сейчас у меня как раз время второго завтрака, а на второй завтрак я обычно ем только Чистокровных Овчарок. Так что смотри сам, жлобяра полицейская...
