Александр Стефанович - Париж ночью
Словом, любил меня Артурка страшно. Подали мы заявление на официальную регистрацию брака и даже оплатили венчание в русском православном храме на рю Дарю. Но все сорвалось из-за совершенно дурацкого случая, когда он меня просто не понял.
Дело было так. За три дня до нашей свадьбы Артурка убежал доставать деньги на мой подвенечный наряд, а я зашла к художнику Милану Зарубеку, нашему общему приятелю. У него сидели двое заезжих русских музыкантов — муж и жена. Мы курнули травки и решили заняться коллективной любовью. Просто так, чтобы время убить. Делать-то было нечего, обед уже прошел, а до ужина далеко. Когда это занятие нам надоело, я позвонила Артурке и назначила свидание в кафе «Бобур», потому что там дают совершенно потрясающие блинчики с малиновым вареньем, а меня после секса всегда тянет на что-нибудь сладкое.
За блинчиками я, конечно, рассказываю своему жениху Артурке, как мы весело скоротали время с Миланом и этой парочкой русских сексуальных маньяков. И, представляешь, Артурка первый раз в жизни устраивает мне скандал. Выхватывает из кармана свой пистолет и с жуткими криками бежит убивать Милана. Я просто не понимаю, чего он так взъелся. Мне, конечно, стало жалко Миланчика, которому сейчас сделают дырку в голове ни за что. Я звоню ему по телефону и спрашиваю:
— Ну, как тебе понравился наш секс?
— Секс был потрясающий, — говорит он.
— Ты его запомнишь навсегда, ведь это был последний секс в твоей жизни, — грустно добавляю я.
— Почему? — удивляется Милан.
— Потому что мой жених Артур в ближайшие десять минут тебя застрелит.
— С какой стати? — все еще не понимает Зарубек.
— Видишь ли, он не совсем адекватно отреагировал на информацию о нашей сегодняшней «коллективке». В последнее время он вообще какой-то стал странный, дерганый. Ты не знаешь, у мужчин всегда такая реакция на предстоящую счастливую семейную жизнь?
Но Милан не отвечает на мой вопрос, бросает трубку и сразу звонит в полицию. Когда Артурка ворвался с пистолетом в мастерскую Зарубека, его уже ждала засада из трех полицейских, которые скрутили моего бедного жениха и доставили в участок. Там полицейские по компьютеру стали проверять его личность и выяснили, во-первых, что он никакой не Артур Порт-Артуров, потомок русских дворян из Доминиканской Республики, а Изя Куршниц из Винницы; во-вторых, что он не художник-фотограф, а рэкетир украинской мафии; и в-третьих, а это самое главное, что он давным-давно объявлен в розыск Интерполом по делу Педро Рибейры, бесследно исчезнувшего в Лиме четыре года назад.
Все эти подробности я узнала несколько дней спустя, когда меня пригласили в полицию для очной ставки с бывшим женихом.
Я прослезилась, увидев его в наручниках, спросила, хорошо ли кормят в тюрьме, не нужно ли принести ему что-нибудь вкусненькое. Также посоветовала не ссориться с полицейскими, а брать пример с меня, то есть всегда говорить только правду. В ответ он тоже прослезился и сказал, что проклинает день и час, когда встретил меня на своем жизненном пути. А напрасно. Я уже присмотрела в «Галери Лафайет» очаровательную плетеную корзинку, годную для тюремных передач. Она так замечательно подходила к моему голубому платью. Ну, и поделом ему. Сам виноват. Пусть ест теперь всякую тюремную бурду, а не питается, как все приличные люди, из магазина «Фошон», что на площади Мадлен.
В общем, я решила выбросить его из своего сердца и заехала ненадолго в Москву, где только летом можно терпеть этот жуткий русский климат. Но в городе, согласись, душно, и душа моя запросилась на природу. Тем более что есть повод выпить шампанского — я поступила в Литературный институт.
— Куда-куда? — изумился я.
— В Литературный институт, — подтвердила Жиляева и одарила меня своей очаровательной улыбкой. — Я теперь писательница.
— С каких это пор?
— Уже четыре месяца. Это началось в Париже. Как курну травки, меня тянет на секс, а если рядом нет партнеров, то моя шаловливая ручка «тянется к перу, перо к бумаге» — дальше ты знаешь. Между прочим, вышли уже две книжки с моими рассказами, одна в Париже, а другая в Нью-Йорке. Правда, пока только в десяти экземплярах. Друзья отпечатали на принтере. Хочешь, подарю?
— Хочу.
— У меня с собой нет экземпляра. Но если на даче есть бумага, я тебе на память рассказ напишу, а ты его потом можешь набрать на компьютере и распечатать.
Приехав на дачу, мы отметили двумя бутылками шампанского превращение Жиляевой в писательницу, после чего она, категорически отказавшись мыть посуду, улеглась голышом на солнышке и принялась сочинять рассказ «Про маленького монашка». Он был посвящен лично мне. Очевидно, Жиляеву вдохновила на этот подвиг моя благочестивая жизнь.
Как раз в это время ко мне зашел поболтать сосед по даче и друг детства Сеня Воробьев, режиссер «Мосфильма» и местный киноклассик.
— Саша, у меня завал. Я запустился в картину со съемками, между прочим в Париже, и мне нужна на главную роль умопомрачительная юная красавица. Современная, стильная, с неожиданным темпераментом. Мои ассистенты уже всю Москву перерыли и не нашли такой. А съемочный период на носу. Ты поройся в своих записных книжках и пришли мне на пробы десяток-другой претенденток, может, кого из них я прославлю.
— И копаться не буду, — отвечаю я.
— Это еще почему? — недоумевает Воробьев.
— Потому что пробы тебе не нужны, кастинг можешь отменить. Исполнительница главной роли у тебя уже в кармане. А еще она будет главным вашим гидом по Парижу.
— Где же такое сокровище? — спрашивает Сеня.
— Эй, красавица, — кричу я в сторону полянки, — с вещами на выход! Будешь играть главную роль! Ты готова?
Поднявшись из травы, Жиляева в костюме Евы подходит к потрясенному Воробьеву и протягивает ему руку для поцелуя.
Сеня смущается, краснеет, отводит глаза в сторону. Я вижу, что он уже повержен. И действительно, после символических кинопроб Воробьев берет ее на главную роль. Вывозит в Париж. Там для съемок одной из сцен фильма, где Жиляева, изображая знаменитую фотомодель, едет в открытой машине по французской столице, ее портреты развешивают на рю Риволи, авеню Шанз-Элизе и плас де ля Конкорд.
Занятая на съемках Жиляева пропадает из поля моего зрения на несколько месяцев.
Вдруг звонок:
— Саша, привет! Идем в ресторан.
— А что, есть повод?
— Разумеется. Я бросила Литературный институт.
— Почему бросила?
— Ой, там такие все дураки!
— Но ты же хотела стать писательницей.
— А Кафка, по-твоему, в Литинституте писать научился?
Крыть такой железный аргумент мне было нечем. Повел ее в ресторан.
— Ну, что, — язвительно спросил я, поднимая бокал, — выпьем за то, что Достоевского из тебя не вышло?
— Наоборот, — убежденно произнесла Жиляева. — Я много пишу, но у меня теперь новая эстетика и новые художественные принципы. Я описываю только правду жизни.
— А-а-а… — сделал я предположение, — теперь, наверное, подражаешь писателям-деревенщикам. Продалась натуралистам, сюрреалистка хренова.
— Как ты мог такое подумать?!!! — возмутилась Жиляева. — Я была, есть и буду сюрреалисткой. Ты же сам говорил, что моя жизнь — это самый потрясающий сюрреалистический роман. Теперь я описываю только ее.
— Что ж, ход интересный, — согласился я. — Только кто тебе поверит? Как ты убедишь читателей, что все это правда.
— А я придумала новый метод. Я проверяю жизнью все описываемые события.
— Ну-ка, ну-ка, поподробнее, — заинтересовался я, представив себе во всей красе подлинную жизнь Жиляевой.
— Все очень просто, — разъяснило мне юное дарование. — Вот, к примеру, после съемок в Париже я решила навестить одного своего бывшего любовника в Киеве. Еду на Украину. В поезде пишу рассказ о путешествии. Никого не трогаю. И вдруг мне приходит в голову потрясающий эпизод: будто состав остановился в поле. Мое перо тоже остановилось. Не могу больше писать. Не хватает деталей. Тогда я беру сигареты и выхожу покурить. А еду я в последнем вагоне. Там только один тамбур работает — передний, а хвостовой для пассажиров закрыт. Но я смотрю, в нем кто-то шевелится. Это молоденький прыщавый проводник пол выметает. Я говорю:
«Можно здесь покурить?»
«Не положено, — отвечает он, поднимает на меня глаза, краснеет, как светофор, и бормочет: — Но вам, девушка, конечно, можно».
Я остаюсь одна, закуриваю и думаю, как же мне выйти из творческого кризиса. И тут мне на глаза попадается красная ручка с надписью: «Стоп-кран». Недолго думая, я дергаю за нее. Жуткий скрип тормозов. Меня бросает к стене. Какая-то сирена начинает выть. Вижу, к моей площадке бегут с перекошенными лицами начальник поезда и этот прыщавый проводник, который на ходу все время причитает:
«Я так и знал… Я так и знал…»
