Сергей Козлов - Байки офицерского кафе
Тот, кому это говорилось, как лучший знаток русского языка, весьма образно и эмоционально переводил остальным суть моего предложения. Обычно за переводом следовало довольно бурное возмущение, суть которого мне переводили кратко:
— Нэ может быть!
— Ставьте три бутылки армянского коньяка и «закусь» и увидите, — парировал я.
Когда спорщики соглашались, я начинал уговаривать Миндубая. Он для приличия ломался, но потом соглашался. После этого пятеро совсем не худых мужиков забирались в «Волгу». Один оставался вместе со мной и исполнял роль судьи. После того, как все было готово, Руслан подходил, поворачивался к капоту спиной, подсаживался, брал машину за бампер и резко вставал с ней.
— Ну что, колеса оторвались? — спрашивал он обалдевшего судью.
Тот согласно кивал.
Что после этого начиналось, трудно передать словами. Проигранный коньяк и закуска были лишь малой толикой того, что выставлялось перед нами.
Кто пережил хоть раз грузинское гостеприимство и застолье, тот понимает, о чем я говорю. Поэтому, сохраняя здоровье, мы не очень часто злоупотребляли грузинским простодушием. Но слава, слава летела птицей.
Не отступать перед трудностями
Пиво в Грузии, в отличие от вина, было довольно поганым. Но, как говорил И.С.Тургенев в своем бессмертном творении «Муму»: «Ко всему привыкает человек». Вот и мы постепенно привыкли к этому напитку, который работники питейных заведений безбожно разбавляли обычной водой. Причем делалось это открыто, и, что нас удивляло в первый год службы на Кавказе, никто при этом не возмущался. Все понимали, что человек таким образом зарабатывает «свою копейку». А почему бы и нет? Хуже было то, что для того, чтобы пиво пенилось, хинкалыцик (а пиво продавалось именно в хинкальнях[6]) добавлял в него соды или обычного стирального порошка. После этого включался компрессор, и в бочку нагнеталось давление. Сам же кран для разлива имел весьма хитрую форму. Хитрую не смысле сложности, поскольку это была обычная тонкая медная трубка припаянная к крану, которая шла сначала сантиметров на двадцать-двадцать пять вверх, а затем также опускалась вниз. Хитрость заключалась в том, что пройдя по этому пути, да еще сквозь такое тонкое сечение, пиво вырывалось из трубки с бешеной силой. Ударяя в дно кружки, которую «хинкалыцик» специально опускал ниже крана сантиметров на пятьдесят, пиво заполняло кружку пеной, которая даже переливалась через край. «Требовать отстоя и долива» в Грузии было не принято. Правда, некоторые «хинкалыцики» изображали долив, плеснув в кружку еще граммов по сто пены. После отстоя в кружке оставалось, дай Бог, полкружки пива. Причем в разных пивных разбавляли по-разному и пенящиеся добавки также употребляли не везде. Славилась этим пивная на автовокзале и «У Роланда», находившаяся также недалеко. Видимо, хозяева пользовались тем, что место было бойкое, а контингент, главным образом, приезжий.
Коренные жители и офицеры пили пиво в хинкальнях «На рынке» и «За парком». Причем последняя пивная отличалась лучшим качеством напитков и закусок. Хозяин, понимая, что пивная у него самая дальняя, пиво не разбавлял и, соответственно, не пенил искусственно. Да, он не доливал, но пиво не портил. За это его очень уважали. У «Роланда» пили крайне редко, в случае крайней необходимости.
Такая необходимость возникла однажды у Мишки Узорова, с которым мы навострились «За парк» попить пивка. Перед этим Мишка здорово «рванул кольцо», и поэтому, дойдя до Роланда, он решил, что без дозаправки до места отдыха не дойдет. Заглотив кружку, он ожил. Я был в более выгодном положении и «пойло имени рыцаря Роланда» проигнорировал.
Выйдя из пивной, мы поспешили к конечному пункту нашего следования. Мишка оживился и весело рассказывал о своих вчерашних похождениях. Как вдруг он внезапно остановился и выматерился. Я тоже остановился и настороженно посмотрел на своего спутника. Он стоял, как будто к нему пришла какая-то мысль. Видя это, я озабоченно спросил, не забыл ли он дома рыбу к пиву. Узоров буркнул, что нет, и исчез за каменным забором, шедшим вдоль дороги.
Спустя минут пять он появился и, спокойно улыбаясь, сообщил, что дело вовсе не в рыбе, она была при нем. Просто по дороге его с «роландова пива» стало пучить. Борясь с этим чувством, он попытался неслышно выпустить газы, но вместо этого выпустил в штаны жидкую струю.
— Ну и что? — озабоченно спросил я.
— А ничего, — ответил Мишка. — Пришлось выбросить трусы и надеть брюки на голую задницу. Ну что, встал? Пошли! Не отступать же перед трудностями!
Место встречи изменить нельзя
Городишко Лагодехи находился в Восточной Грузии, в Кахетии, в знаменитой Алазанской долине, и этим все сказано. Вино здесь текло рекой, и литр этой реки стоил всего один рубль пятьдесят копеек. При этом качество вина было отменным.
Кстати сказать, после Грузии я надолго прекратил даже пробовать вино, продаваемое в магазинах. Даже марочное, разлитое на приличных заводах. Как сказал герой одного из рекламных роликов: «Простите великодушно. Качество не моей мануфактуры». Глупо было бы не пользоваться случаем и не употреблять этот эликсир богов внутрь.
В силу молодости и неопытности, а также наличия богатырского здоровья частенько прекрасное кахетинское вино переливалось через отметку нормы, определенную каждому отдельному индивидууму Господом. Поэтому, несмотря на то, что продукт был высокого качества и, как теперь принято говорить, экологически чистым, по утрам бывало нехорошо. Кстати, не только нам, грешным и бесшабашным лейтенантам и старлеям.
Как-то раз, улучив время и озадачив каким-то образом своих подчиненных, мы в рабочее время, что было безусловным нарушением, в компании вчерашних собутыльников из четверых офицеров поспешили в пивную, имевшую негласное название «У Роланда». Как я уже рассказывал, это было не самое лучшее пиво в городе, но самая близкая пивная. Взяв по кружке пива, мы уселись за столом. Первая ушла «как в песок». Налили по второй и только пригубили, как услышали звук остановившегося у пивной автомобиля. Саня Косинцев выглянул в окно, и по тому, как вытянулась его физиономия, всем стало ясно, что увидел он на улице совсем не того, кого хотел бы в данной ситуации видеть. Вскоре и мы смогли лицезреть предмет Саниного огорчения. Дверь в пивную распахнулась, и в нее стремительно ворвался заместитель командира части майор Ульянов, прозванный за свою стремительность «майором Вихрем». Он уже наливал кружку, когда вслед за ним вошел начальник штаба бригады Пак Валерий Матвеевич. Увидев этих начальников, мы поняли, что взыскания нам не миновать. Пак также, не глядя по сторонам, проследовал к стойке. Видно, что начальству было хуже, чем нам, потому что они, не утруждая себя движением к столу, отпили по полкружки сразу. С попаданием внутрь организма пива жизнь, зрение и другие органы чувств видимо, стали функционировать нормально. Поэтому, оглядевшись, они к своему немалому удивлению увидели нас в углу зала.
Ситуация была весьма двусмысленной. С одной стороны, командование, уличив нас в нарушении и употреблении и появлении в форме в неположенном месте в рабочее время, должно было задрать нас «со всей пролетарской ненавистью». Но в то же время, оно само было уличено нами же за тем же занятием. Стало интересно, как они выйдут из столь щекотливого положения. Поняв, что «правая и левая руки комбрига» еще не определились, что им делать в создавшейся ситуации, мы расслабились и заказали еще по одной. Начальство поморщилось. Ясное дело, что на нашу компанию они не рассчитывали. Допив пиво, «отцы-командиры» поднялись из-за стола и направились к выходу. Пак перед уходом подошел и обиженно сказал фразу, ставшую потом классической:
— Товарищи офицеры. Надо совесть иметь. Ну, ё…нули по клузоцке[7] и хватит».
К чести Пака и Ульянова, нам это ни разу не напомнили и никак не упрекнули.
Не злите диверсанта
Однажды комбриг меня все-таки достал. В части проводилась очередная учебная тревога. Бойцы соседней роты волокли какие-то ящики. При этом вид их был отнюдь не молодцеватый, как этого требует устав. Бушлаты были расстегнуты, ремни ослаблены, ну и еще что-то, что усугубляло картину, уже не помню, что именно. Поискав глазами их начальство, Фисюк воззрился на меня, особо им «любимого».
— Это ваши люди, товарищ лейтенант? — рявкнул он.
— Нет.
— А чьи это люди? И где тогда ваши, если это не ваши? — понес он какую-то чушь.
— Вообще, советские, а, в частности, ваши.
— Что? — заорал комбриг и с ходу объявил мне взыскание.
Это был явный перебор. Что называется, придрался к столбу: «Почему не так стоишь?».
Вечером мы с другом Саней дернули «по-малень-кой» из большой фляжки с чачей, настоянной на тархуне. Изумительная, должен сказать, вещь. Постонали песен под гитару. Дернули еще.
