Петр Бормор - Игры демиургов
— Что это ты тут делаешь? — спросил демиург Мазукта демиурга Шамбамбукли.
— Варю первичный бульон, — ответил демиург Шамбамбукли, сосредоточенно помешивая ложкой в кастрюльке.
— Первичный… погоди, а зачем?
— Хочу, чтобы всё было по науке.
— По науке. Угу. — Мазукта двумя пальцами приподнял со стола потрепаный учебник биологии для шестого класса и понимающе хмыкнул. — Тебе что, делать нечего?
— Очень даже есть чего! — возразил Шамбамбукли. — Я творю жизнь! По науке… — добавил он после короткой паузы.
— Да? Ну-ну.
Мазукта сел в сторонке и закинул ногу на ногу. Удобно уместив учебник на коленке, он принялся громко с выражением читать:
— «Семь триллионов тонн аминокислот, биополимеров и метана нагрейте до кондиции, добавьте серы и фосфора по вкусу и поместите под жесткое излучение до появления накипи». У тебя уже появилась накипь?
— Нет еще.
— А в этом случае рекомендуется шандарахнуть молнией. Тебе помочь или ты сам?
— Я сам.
— Ага. А когда появится накипь, дай ей настояться три миллиона лет.
— Знаю. Я так уже несколько раз делал.
Шамбамбукли снял кастрюльку с огня, привязал к ручке полотенце и принялся крутить над головой, считая вслух обороты: «один, два, три… сто пятьдесят… сто восемьдесят…. миллион двести тысяч… три миллиона!»
Он поставил кастрюльку на стол и заглянул под крышку.
— Ну? — спросил Мазукта.
— Ничего, — разочарованно протянул Шамбамбукли и выплеснул первичный бульон в мойку. — Но почему? Я же всё делал по рецепту! А там прямым текстом написано, что всё должно получиться!
— Здесь немного не так написано, — возразил Мазукта, водя пальцем по тексту. — Здесь написано, что если вы будете настойчивы и старательны, нигде не ошибетесь ни на йоту и в точности будете следовать инструкциям, то с высокой степенью вероятности жизнь зародится сама собой… минутку, тут сноска. Ага, «высокая степень вероятности» — это примерно одна двухсотмиллионная. Сколько ты уже попыток предпринял?
— Восемь тысяч, — убитым голосом произнес Шамбамбукли. — Приблизительно.
— Осталось еще сто миллионов девятьсот девяносто две тысячи! — ободрил его Мазукта. — Продолжай в том же духе. И жизнь возникнет сама собой.
* * *— А чем это там люди занимаются? — с интересом пригляделся демиург Шамбамбукли.
— У них там стройка века, — пренебрежительно отозвался демиург Мазукта. — Строят большой телескоп.
— Да? А зачем?
— Чтобы найти братьев по разуму, — Мазукта фыркнул. — Можно подумать, им собственных братьев мало! Нет, ты подумай: ну что они с этими братьями по разуму будут делать? Ведь, кажется, сколько раз я им давал такую возможность…
— Какую возможность? — удивился Шамбамбукли.
— Ну, эту. Братьев по разуму. Смотри сам, сколько есть частей света. И в каждой — своя раса. Разные культуры, разные языки, даже цвета все разного. Идеальные условия для контакта!
— Да какие же это братья по разуму? — засмеялся Шамбамбукли. — Это же всё люди!
— А люди друг другу, значит, не братья? — огрызнулся Мазукта. — Они что же, думаешь, мечтают встретить в космосе каких-нибудь членистоногих с рогами и хвостом? Неет, им подавай гуманоидов, и чтобы обязательно симпатичные. И свободно скрещивались. Ну вот, я им и дал, даже далеко ходить не надо, всё тут же, рядом, на родной планете. Так нет же, перегрызлись… И в космос вылезут — всех перегрызут. А вот не выпущу я их в космос! И телескоп им испорчу. И вирус в компьютер запущу.
— А это-то зачем?!
— А, ты не знаешь? Они работают над созданием искусственного интеллекта! Со своим еще не разобрались, а туда же… Ну посуди: я же наделил людей способностью к деторождению, верно?
— Верно.
— Они тратят годы — да что там годы, всю жизнь на это кладут! — чтобы сделать из своих детей, то есть разумных вообще-то существ, послушные машины. И ведь преуспевают, в большинстве случаев. Так при этом они еще надеются воспитать из машины разумное существо?
— А может, им просто тоже хочется почувствовать себя демиургами? — предположил Шамбамбукли.
— Перебьются! — жестко отрезал Мазукта.
* * *Демиурги Мазукта и Шамбамбукли сидели на кухне и пили чай.
— Атеизм — это хорошо, — сказал демиург Мазукта.
— Правда? — не поверил демиург Шамбамбукли.
— Конечно! — ответил Мазукта. — Вот ты в детстве из дома убегал?
— Четыре раза! — гордо заявил Шамбамбукли.
— Тогда должен понимать. Атеисты — это ведь те же дети. Обиделись за что-то на родителей, и убежали. И целых полчаса будут думать, какие же они крутые и самостоятельные. А потом вернутся как ни в чем не бывало и скажут «здравствуй, папа, а где мой жареный телец?»
— А что папа?
— А папа погладит блудного сына по головке и ответит: «а поворотись-ка, сынку. Экой ты смешной какой! Сейчас я тебя отдеру ремнем по заднице, потом пойди помойся и причешись, а там уж, так и быть, можешь садиться к столу и есть вместе со всеми пшеную кашу».
— А что же в этом хорошего? — не понял Шамбамбукли.
— Хорошего?.. — Мазукта мечтательно вздохнул. — Иногда они не возвращаются.
Шамбамбукли поперхнулся чаем.
— То есть как?
— Да вот так. Уходят, начинают вести свою собственную жизнь, а через некоторое время присылают телеграмму: «приезжай, мол, папа, тельцом угощу».
— И часто так бывает?
— Никогда, — Мазукта мрачно уставился в свою чашку. — Но ведь помечтать-то можно?
* * *— Ну и что мне теперь с тобой делать? — устало спросил демиург Шамбамбукли человека.
— А чего я такого натворил-то? — насупился человек.
— Да в том-то и дело, что ничего! А ведь мог бы.
— Да ну, чего я там мог…
— Хочешь знать? Ну, вот, например.
Демиург Шамбамбукли поставил на стол большую картонную коробку.
— Ты должен был прожить еще как минимум лет сорок! И нарисовать сотню картин. В том числе несколько шедевров. Вот, сам посмотри — твой почерк?
Он высыпал из коробки ворох картин и рисунков, человек ошеломленно сглотнул и протянул руку, не решаясь дотронуться.
— Вау… обалдеть! Красота какая! Ой, тут и подпись моя… А я даже не знал, что могу вот так…
— Уже не можешь, — жестко ответил Шамбамбукли. — Тебя нет. Ты не реализовался.
Он щелкнул пальцами, картины вспыхнули и превратились в кучку пепла.
— Ой! — огорчился человек. — Зачем же ты так?
— А ты зачем? — огрызнулся демиург. — Ведь тебе же ясно, человеческим языком, было сказано: «не возжигай огня перед спящим драконом». И что от тебя теперь осталось? Даже меньше, чем вот эта кучка!
— Ха! — фыркнул человек. — Да этой заповеди скоро три тыщи лет!
— Дракону, к твоему сведению, примерно столько же.
— А я и не зажигал никакого огня! Я ему только фонариком в глаза посветил. А три тысячи лет назад еще никакого электричества не знали.
— Ну и что?
— Ну и… ничего. Про фонарики — это уже не заповедь, это всякие богословы от себя потом добавили.
— Угу, — кивнул Шамбамбукли. — Значит, ты полагаешь, что я, когда творил мир, а потом, когда давал вам заповеди (кстати, я предпочитаю называть их просто «полезными советами», но это, по сути, неважно) — так ты полагаешь, что я ничего не знал про электричество? Только потому, что вы его еще не открыли?
Человек насупился.
— Всё равно, огонь — это огонь, а электричество — это электричество, и нечего тут всякие сложности выдумывать.
— Пойди объясни это дракону, которому ты посветил в глаза, — пожал плечами демиург. — Я уверен, у вас выйдет очень интересная дискуссия.
Он вытащил из кармана платок и аккуратно смел пепел со стола в высокую, почти полную хрустальную вазу.
— Какая забавная пепельница, — заметил человек.
— Это не пепельница, — отозвался демиург. — Это Чаша Гнева.
* * *— Мазукта! — сказал демиург Шамбамбукли демиургу Мазукте. — Ты меня уважаешь?
— Пожалуй, — ответил Мазукта после некоторого размышления.
— Вот видишь. А ведь ты сам демиург. Почему же тогда люди меня не уважают? Своего создателя?
— А что ты сделал для того, чтобы тебя уважали?
— Нуу… Вообще-то, всё возможное. Землю я для них создал — заглядение, климат мягкий, дожди вовремя, солнца в меру, природа изобильна. Научил их строить дома и возделывать землю, благословил здоровьем и потомством. Дал практически полную свободу воли, ни во что не вмешиваюсь, за добрые дела воздаю сторицей, к прегрешениям отношусь снисходительно… А они об меня разве что ноги не вытирают!
— Ну и правильно. А ты чего хотел? Откуда у них появится уважение, при таком-то отношении?
— Как откуда? Да я же для них всё…
— Ты для них — ничто! — перебил Мазукта. — Ну посуди сам. Вот приходит человек, например, к чиновнику. Какому-нибудь мелкому, управдому, например. Как он с ним разговаривает? Уважительно! Может, шляпу снимать и не станет, но уж за интонациями проследит. А если чиновник чуть повыше — то тут и шляпу снимут, и голову склонят. Совсем крупному чиновнику в пояс кланяются. А уж перед совсем-совсем крупным и на колени встанут, и сапоги оближут, и глаз поднять не посмеют. А всё почему?
