Андрей Ломачинский - Курьезы Военной Медицины И Экспертизы
Гуревич: «Да за базар отвечу. У меня в моей каморе спирта хоть залейся, хоть утопись!»
Зек: «Ну давай, пошли по маленькой.»
Гуревич проводит зека в предоперационную. Реаниматолог убегает, и там остается только операционная сестра Тамара. Тётка молодая и очень симпотная, хоть и форм Рубенсовских. Гуревич показывает на неё пальцем: «О, это моя начальница, бугриха здешняя. Щас у неё спиртягу будем клянчить. Тамарочка, золото, вишь ситуация — друг закадычный ко мне зашёл, выдай нам спирта литра два.»
Тамара впадает в предобморочное состояние, бледнеет, молча показывает на стеклянный шкафчик с бутылью и пулей выбегает из предоперационной. Гуревич лезет в шкаф, достает здоровенную бутыль литров этак на пять и почти полную. Открывает пробку и нюхает: «Чистый спирт! Самый лучший, самый медицинский, садись Жорик на стульчик, а я огурчики и стаканчики организую.»
Выходит он из предоперационной как будто ничего не происходит. Все к нему, на мордах немой вопрос: «Что делать?» Гуревич голосом дежурного хирурга говорит: «Пустую литровую банку, пару соленых огурцов и два стакана.» И без всяких дальнейших объяснений шмыг назад в предоперационную. Оттуда слышно: «Жорик, моя бугриха добро на спирт дала. Сказала, что бухать можно столько, сколько захотим. Только ее на стрём твоя рана поставила. Что было-то? Пока нам стаканЫ и закусь принесут, ты забазарь всю историю. Ну чо за кипеж был, в натуре?»
Зек: «Да в натуре подляну кинули! Падлы — перо в спину.»
Гуревич: «Сознанку не терял?»
Зек: «Ты чо, в натуре? Они б меня затоптали! Не-ее, я продержался. Хреново было, но вниз сошёл, а там контролер внутреннего порядка, падла, скорую вызвал. Типа грузись, блатата, а то назад в зону отчалю. Ну я, понятно, лучше сюда, чем на лесоповал. Чо свистеть-то, вот и все дела.»
Гуревич: «Жора, ну ты молодец, в натуре!»
Зек: «На молодцах нормы списывают, а я, в натуре, с понятиями!»
Гуревич: «Жора, так ведь и я о том же! Ты же с понятиями, сразу видно, что не фраер. Так вот я тебе по понятиям скажу: что тебе перо в спину всунули, это или дешёвые беспонты, типа не фиг суетиться. Или тебе труба через час — ласты склеишь даже на обидку ответить не сможешь. В натуре так, век воли не видать! Наверняк тебе эти падлы почку прошили.»
Зек: «Ты чо, Айболит, в натуре?»
Гуревич: «Да в натуре, Жора, сказал же — век воли не видать. Сейчас нам закусон принесут и банку. Так вот, ты в эту банку пописай. Если там одна моча — то тогда мой базар — пустой прогон и холостые беспонты. Бухнем спиртяшки, помажем ранку йодом и пойдешь себе домой. Ну а если что серьёзное, то я тебе листочек и карандашик дам — может успеешь прощальную маляву мамане или там друганам накатать.»
Зек: «Ты чо, Айболит, в натуре? Ты — на воле, да и бабы через дверь смотрють, мне так ссать западло. Неси банку и вали в калидор!»
Дежурный реаниматолог, опасливо поглядывая, вносит пластмассовый поднос. На подносе литровая банка, два стакана и блюдце с нарезанными огурцами. Гуревич берет поднос, ставит на свою табуретку и выходит. Дверь в предоперационную остается открытой. Зек недовольно смотрит на собравшийся в коридоре персонал клиники: «Вы чо, в натуре? Чо театр? Чо не ясно? Не, ну в натуре!»
Затем зек берет с подноса банку и в своих грязнючих ботинках идет в стерильную зону операционной. Дежурная бригада заглядывает в дверь. Зек: «Не, ну вы чо, в натуре?! Щас мОзги вышибу!»
С этими словами зек захлопывает двери в операционную, да и ни у кого уже нет особого желания смотреть, что там происходит. Проходит минуты три-четыре. Дежурная бригада начинает волноваться. В основном теоретические предположения крутятся вокруг шкафов с медикаментами группы А. Наверное зечара их уже разгромил и морфином колется. Или выбил окно и смылся со всем запасом наркотиков. Делать нечего — майор Гуревич, как дежурный хирург, подкрадывается к дверям и чуть приоткрывает одну створку.
Голос Гуревича в момент становится властным голосом ответственного хирурга: «Санитарка, приберите. Вынести все и быстро дезинфицировать пол! Бригада — мыться. Пенетрационное ранение правой почки, кровопотеря. Сестра, быстро кровь на группу и кровь на гематокрит!»
Мы вваливаемся в предоперационную. Сквозь распахнутые двери стерильной зоны нам предстает следующая картина: на операционном столе на животе лежит абсолютно голый зек. Вся его одежда аккуратно сложена на полу, и венчают эту кучку его громадные грязные ботинки. Рядом стоит литровая банка, почти до краев наполненная кровью. Зек медленно поворачивает голову: «Друганы, режьте меня!» А затем обращается персонально к майору Гуревичу: «Слышь, братан! Ты же свой, паря, не надо письмо мамане. Спаси, бля буду, век воли не видать. Да я за тебя везде впишуся, бля буду! Спаси, братан!!!»
Операция прошла успешно. Но это мелочи, главное — индивидуальный подход к больному!
ЦЕНТРИФУГА
Этот случай произошел на Кафедре Биохимии Военно-Медицинской Академии им. С.М. Кирова в самом начале 80-х. Историю эту мне поведал однокурсник, курсант с моего отделения Серега Власов. Он тогда на Биохимии в научном кружке плотно ошивался и все вечерние дела, что там творились, знал. Ну а меня всегда новые инженерные решения привлекали, так что я с самой центрифугой тоже был знаком не понаслышке.
Часть первая. МЫТАРСТВО ПРИОБРЕТЕНИЯ.
Академик генерал-майор медицинской службы Борис Федорович Коровкин давно мечтал дополнить свои старенькие и слабенькие центрифуги на 1 MG для седиментации белка чем-нибудь более серьезным. Захотелось ему и тонкие фракции осаждать по тогдашнему последнему слову техники. Заказал он кучу зарубежных каталогов и выбрал самую-самую продвинутую центрифугу на 5 MG. Кто забыл, напомню — G это сила тяжести. Ротор таких центрифуг так быстро крутится, что за счёт этой силы позволяет фракционно осадить, что хочешь. Очень нужный для исследований в современной биохимии белка аппарат.
Самые лучшие центрифуги в то время делала немецко-американская компания Сименс. Ну с валютой для науки, тем более военной, в Советские времена намного проще было — раз надо, значит дадим. Направили все заявки и вот с Внешторга приходит ответ — центрифугу вам продать не могут, так как оная попадает под санкции КОКОМ (тогда высокие технологии СССРу Запад не продавал).
Началась бюрократическая переписка — инструмент вроде не для прямых военных целей… Надо отдать должное советским юристам, что они нашли факт, что какая-то центрифуга уже передавалась в СССР, но почему-то в рамках Советско-Американского проекта «Союз-Апполон» 1975-76 годах. Кафедра Биохимии в этой волоките не участвовала. Академик-генерал Б.Ф. Коровким написал что-то умное в ЦВМУ и выше в МО, типа без такого инструмента Советской Военной Медицине Америку не перегнать, ну и всякие там МИДовские агенты вкупе с военными атташе включились в работу. Пришла бумажка из Москвы, что центрифуга в Академии будет, но по цене в несколько раз большей от указанной. А вот устанавливать ее придется самим — КОКОМ импортных наладчиков не пропускает.
Приходит долгожданный день. МинФин платит валюту, и на склады Академии подъезжают несколько большегрузных немецких фур-грузовиков. Сверяются документы — по документам все нормально. Сверяется заявка. Кроме слова «Центрифуга» ничего не совпадает. Центрифуга оказалась чуть великовата и предназначалась для ВВС — лётчиков-космонавтов в ней крутить!
Налетело комиссий, давай выяснять, кто такую глупость сотворил и на каком этапе верхняя бюрократия свихнулась. Виновных нашли быстро где-то в Москве, но даже вроде не наказали, так как за эту машинку сразу три ведомства друг другу за глотки схватились — Институт Авиационной Медицины, Звездный и Байконур. Куда же ее в конце концов отослали, я забыл.
Ну а генерал Коровкин ходит в великом гневе и печали. Опять бумажки в верхние инстанции сочиняет: «Где моя крутилка! Советская Армия боеготовность теряет не по дням, а по часам! Гоните срочно центрифугу, она утверждена в плане обязательных закупок.»
Возымели действие бумажки — покупают теперь уже «правильную» центрифугу. И опять КОКОМ не пропускает — на той центрифуге стоит супер-секретный воздушный подшипник. Сам ротор весит около полутонны, а на тех скоростях, что он крутится при сотнях тысяч оборотов в минуту, его ось никакой материал удержать не сможет — любая композитная супертвердая керамика сгорит, оплавится, растрескается, изотрётся и взорвётся, а любой металл не только расплавится, но и испарится…
Так что имелось только одно техническое решение — держать эту махину в воздухе. Точнее на специальном потоке-подушке фильтрованного и сильно охлажденного воздуха под гигантским давлением. Это узел и назывался аероламинарный несущий воздушный подшипник ультра-высокого давления. Сам же ротор крутился за счёт электро-магнитного силового момента банальных проволочных обмоток по его периметру и на внешних контурах — по типу обычного электромоторчика, а баллансировался специальной системой электромагнитов. Ко всей этой махине прилагалась куча трансформаторов, каскадных турбин, компрессоров, вакуумных насосов, фильтров и систем охлаждения. Ну и весь этот комплекс мульёна на три-четыре долларей того времени тянул. Дорогая игрушка штучного изготовления.
