Евгений Дрозд - ПРО ЖИЗНЬ СОВСЕМ ХОРОШУЮ
Должен сказать: стесняются, пока одеты. Потом чувствуют себя просто голыми людьми.
Зимой хорошо: и плевок, замерзая, не портит природу!
Дураком быть не стыдно. Стыдно казаться…
Депутат — это петух, который несет золотые яйца.
Все большевики болеют одной неизлечимой болезнью — ленингитом. Открытие, за которое и Нобелевскую не стыдно получить.
В Москве цунами совершенно не бывает. А ведь порт пяти морей!
Стоять в очереди довольно интересно. Ибо вот — парадокс: ты стоишь, а она движется…
Дефлорация девушек сопряжена с известным неудобством — слово трудное, к тому же и не наше.
У всякой демократии есть предел, за которым наступает прославление этой демократии.
Если пришел в оперу, самому петь в зале неприлично. Бывают в жизни озаренья!..
Спортивный век недолог. Вот почему так быстро бегают спортсмены.
Ночь ли, день ли, а жить надо, пока не помрешь.
Самому умное сказать — не сложно. Но услышать от других — проблема.
Всенародные святыни нужно время от времени бережно топтать. Тогда, слегка испачканные, но целые, они обретут ореол нетленных.Говорят, будто нынче каждый четвертый на Земле — китаец. Отчего ж у нас столько лиц кавказской национальности?
Демократия по–русски — это когда ты воруешь, а те, у кого своровал, радуются, что ты их не убил.
Почему китайцы до сих пор не чемпионы мира по футболу? Вероятно, только потому, что их ни разу не напутствовал Патриарх Российский. А ведь мог бы!..
Никто не спорит: Москва город большой. Но что проку от этого городам поменьше?
Молитвой геморрой никак не устранишь. Обидно за молитву.
Да, нам надо всех любить. Но — очень избирательно.
И пигмеи могут всем показывать язык. По–пигмейски…
Так, бывало, говорил в народе Цокотухов, всем подряд надоедая.
Исключительно достал людей.
А были разные…
И вот однажды захотел опять чего–то там сказать, но в лоб — как дали!
Чтобы умного не корчил, а то ведь такое наблюдать — врагу не пожелаешь.
Через месяц только оклемался.
И ничего — всю память начисто отшибло, разучился говорить, хотя и умный.А предупреждали!..
— Це–ка–ту–хоу, — представляется теперь он. А порой и этого не помнит.
И тогда:
— Це–ка, це–ка…
Зацикливает его, значит.
И все понимают: хорошей живет жизнью человек, полезной для людей.
И многое прощают, что б он там еще ни говорил.
А он и сам не знает, может ли еще…
И — ничего…
