Борис Штерн - Повестка
«Наверно, дело в том, — думает Нордост, — что Смирный был в плену, и с тех пор он как бы контуженный на всю жизнь. Как он выжил — никогда не рассказывает… Наверно, повезло, что был хорошим плотником… И смирным».
Михаил Борисович, думая не о том, наконец ошибается и пропускает шестерочный дубль, но Смирный не отваживается его упрекнуть. Выдра победоносно рычит и кончает сразу двумя камнями:
— Козлы!!!
«Все-таки не следует мне играть, — расстраивается Михаил Борисович. — Заведующий отделом культуры — и вдруг козел! Несолидно».
Смирный мешает камни, а в это время во дворе появляется отставной майор Воскобойников с орденскими планками на груди. Он их никогда не снимает и, наверно, жалеет, что зимой их нельзя носить на пальто. Сейчас Воскобойников возвращается из райвоенкомата, где околачивается круглые дни, мешая сотрудникам работать и выполняя общественные поручения, которые сам же себе придумывает. И еще: у него самая толстая шея из всей компании.
Все места за столом заняты, но Воскобойникову хочется сыграть. Он глядит на Смирного, что-то вспоминает и вытаскивает из кармана повестку.
— Слышь, Смирный, — говорит он, с размаху хлопая Смирного по плечу. — Тут тебе повестка, распишись.
— Ну? — пугается Смирный. — Куда?
— Повестка, — сурово повторяет Воскобойников. — Приказывают явиться сегодня в семнадцать ноль-ноль в военкомат. Вот, гляди… читать умеешь?.. Читай: явиться для со-бе-се-до-ва-ния.
— Как в семнадцать? — пугается Смирный. — Сейчас уже половина шестого!
— Этого я не знаю, — отвечает Воскобойников, немного смутившись, потому что повестку должен был вручить Смирному еще позавчера, но забыл.
Смирный недоверчиво разглядывает повестку и не знает, что думать. Он подозревает, что Воскобойников попросту хочет выселить его из-за стола, потому что в военкомат Смирного не вызывали уже лет восемь, с тех пор, как сняли с воинского учета.
— Скажи, что меня нет дома, — решает Смирный в сгибается над костяшками.
— Как же это я скажу? — удивляется Воскобойников. — Давай расписывайся, мне расписка нужна! Видишь написано: «приказано явиться».
— Слышь, приказ! — подмигивает Выдра Смирному.
И Смирный твердо решает никуда не ходить. Мало того что не предупредили заранее, так еще приказывают, а он не военнообязанный.
— Так и скажи, что меня нет, — огрызается Смирный.
— А где же ты?
— Уехал. Умер.
— Ребята! — возмущается Воскобойников. — Вы все свидетели! Не берет повестку!
— Ага, — подначивает Выдра. — Не исполняет свой долг перед Родиной.
У Смирного темнеет в глазах, он пытается объяснить:
— Я все свои долги давно отдал. Я сейчас на пенсии. Я свое отвоевал.
— Кто отвоевал? Ты? — переспрашивает Воскобойников.
— Да, я.
— Где ж ты воевал?! — искренне удивляется Воскобойников. — Ты же в плену сидел!
Воскобойников выпячивает грудь, но в последний момент ему хватает ума не похвастаться орденскими планками. Он переводит взгляд на Нордоста и показывает на того пальцем:
— Возьми хоть Михаила Борисовича… Он с войны вернулся — иконостас, полна грудь орденов! А ты?.. Полна эта самая огурцов!
— Ребята, ребята… — наконец не выдерживает Нордост. — Причем тут ордена, зачем все это ворошить?
— Он воевал! — не утихомиривается Воскобойников. — Мы пахали!
Если бы Смирный умел говорить, то он спокойно объяснил бы Воскобойникову, что тот всю войну отсидел в военкомате и не ему рассуждать об орденах… Но вместо обстоятельного ответа Смирный сгребает со стола и швыряет в лицо Воскобойникова полную горсть костяшек. Тот хватает Смирного за ворот рубахи и начинает душить. Разлетаются пуговицы. Выдра и Михаил Борисович пытаются оторвать Воскобойникова от Смирного и с трудом отрывают его вместе с рубахой. Вова и Коля суетятся рядом — они хотели культурно провести вечер, а тут такое…
— Да меня сам маршал Жуков… — вырываясь кричит Воскобойников так, что слышно на улице.
— Ну что маршал Жуков, что? — кричит Смирный.
— Чуть не расстрелял, — подначивает Выдра.
Массивного Воскобойникова трудно удержать, а тут еще Смирный вновь загребает горсть костяшек и опять и швыряет ему в лицо. Из дома с визгом вылетает Воскобойникова жена и начинает царапать Смирного. Вова с Колей наконец-то находят себе работу — хватают бабу и держат. Нордост пытается объяснить, что всю эту карусель пора кончать, потому что стыдно.
— Пусть подпишет повестку! — вопит Воскобойников. — А то я приведу его в военкомат с милицией!
— Молча-ать! — вдруг диким голосом кричит Федя Крюков, хватает пустую бутылку и дном бьет ею по столу. К всеобщему удивлению бутылка не разбивается, а пробивает трухлявый стол и застревает в нем.
На этом все начинают успокаиваться. Жена уводит Воскобойникова домой. Вова с Колей ползают по двору, подбирая костяшки, и никак не могут найти дубль-шесть. Смирный собирает рубаху и утирает слезы.
Михаил Борисович начинает разъяснять, что Воскобойников не прав. Слава богу, давно прошли те времена, когда людей попрекали пленом. И надо быть стоеросовой дубиной, чтобы никак не измениться и мыслить какими-то бериевскими категориями одна тысяча девятьсот сорок девятого года.
Но и Смирный тоже не прав — в военкомат надо пойти. Перед сорокалетием Победы туда вызывают всех ветеранов и уточняют адреса для всяких там благ и льгот.
И Выдра тоже неправ — зачем подначивать? У всех свои внутренние психологические комплексы. Черт возьми, не все ли равно, где ты был на войне, если честно исполнял свой долг? А награды такое дело…
— Так они же могли вежливо пригласить, — довольно складно объясняет Смирный. — Зачем приказывать? Пусть соплякам приказывают. И ветеранам. А я не ветеран.
— Как не ветеран? — удивляется Михаил Борисович. — А, ну да…
— Вот так. Не пойду! Пусть как хотят. Меня дома нет.
Вечер безнадежно испорчен. Дубль-шесть так и не нашли, а без него какая игра?
Пенсионеры разбрелись по домам. Их место за столом с торчащей бутылкой водки заняли уже лысые послевоенные сопляки. Они играли в карты и снаряжали Вову с Колей в магазин. Смирный весь вечер чинил рубаху и смотрел в окно. Под столом лежала скомканная повестка. Детишки прыгали через резинку. Ушел к кому-то в гости разодетый Воскобойников с женой. Глухонемой художник под наблюдением дворничихи красил заново ворота, замазывая свою готическую ошибку. Стемнело. Смирный починил рубаху, вышел во двор, подобрал известку, разорвал и выбросил в алебастровую урну. Вернулся домой и стал смотреть программу «Время».
Утром Смирный отправился в гости к Выдре на лодочный причал ловить рыбу. Весь день он сидел на пирсе, дергал бычков и вспоминал, как ехал на подводе, выбираясь из окружения, как был контужен, как пошел куда-то за всеми и вдруг остался один. Бродил два дня не евши, пока не подозвали его немцы и, очень вежливо отняв винтовку, подсадили в грузовик. А там — как сельдей в бочке!.. Вот. А что было потом три с половиной года он к самом деле плохо помнит. Помнит последний день «до», когда подозвали его немцы и подсадили в грузовик, и помнит первый день «после», когда веселые негры на танке проломили ограду и подкатили к бараку. С тех пор негры Смирному симпатичны. А между «до» и «после» было тяжелое сновидение. Так что в самом деле — кому ордена, а кому в морду на.
Выдра с утра тоже на удивление был задумчив и не подначивал Смирного. Во-первых, он вычитал в женском календаре, что домино придумали монахи доминиканского ордена в средние века, и собирался вечером поделиться этим археологическим открытием на заседании генерального штаба; во-вторых, Выдра угрюмо думал о том, что лекарство, верно служившее ему тридцать лет, перестало помогать — вернее, его требуется все больше и больше, и уже не только перед обедом, а и утром, и днем, и вечером, и что без лекарства он, конечно, загнется, но с лекарством загнется еще быстрее; в-третьих, он примеривал к себе сухой закон и недоумевал: как это — совсем ничего не пить? Совсем и ничего… Как это?
За весь день Смирный надергал десяток бычков и собрался уходить, как вдруг на причале появился Нордост.
— Я вас везде ищу, — сказал Михаил Борисович. — Я только что был в военкомате… По своим делам. Просили передать вам записку.
Смирный, пугаясь, развернул записку и прочитал:
«Уважаемый товарищ Смирный! Убедительно прошу Вас зайти сегодня в военкомат в любое удобное для Вас время в комнату N12 для выяснения некоторых личных обстоятельств. Страшный лейтенант Курнаго».
В записке так и написано: «страшный».
— А в чем дело? — пугается Смирный.
— Увидите сами, — уклончиво отвечает Нордост. — Видите: вам не приказывают, а убедительно просят.
Ну, раз просят, думает Смирный. Если просят, то он согласный.
Смирный возвращается домой, открывает шкаф и долго вспоминает, что туда положено одевать. Костюм? Галстук? Думал, думал, а когда надоело думать, отправился в военкомат в чем был — во вчерашней рубахе с разными пуговицами.
