Феликс Кривин - Антология Сатиры и Юмора России ХХ века
Но нашлась все-таки сила, которая погасила Костер. Ударила гроза, и деревья роняли тяжелые слезы — слезы по Костру, к которому привыкли и который угас, не успев их сожрать.
И только позже, гораздо позже, когда высохли слезы, они разглядели огромное черное пепелище на том месте, где бушевал Костер.
Нет, не Костер, Пожар. Лесной пожар. Страшное стихийное бедствие.
ЛЮБЕЗНОСТЬ
— О, простите, я не одето! — улыбнулось Солнышко и натянуло на себя тучку.
— Ну, не сидеть же вам в темноте! — нахмурилась Тучка и зажгла молнию.
— К вашим услугам! — сверкнула Молния. — Что бы такое вам зажечь?
И она зажгла домик.
— С вашего позволения, я сгорю, — зарделся Домик. — Но вы не беспокойтесь, я оставлю по себе пламя…
И Домик поджег соседние домики.
— Рады стараться! — загорелись Соседние Домики и подожгли весь город.
Земля была растрогана.
— Вы очень любезны, — сказала она и посыпала голову пеплом.
ОБВАЛ
Горные породы несутся с горы, увлекая за собой широкие породные массы. Главное, говорят, стабилизировать положение. Пока еще наш обвал движется вниз, но мы этот процесс остановим.
— А как? — сомневаются породные массы.
— Остановим, стабилизируем. А потом — не сразу, конечно, а постепенно, наращивая мощности и скорости, двинемся вверх по склону.
По законам физики такое невозможно, а другие законы пока не работают. Уже приняты, но еще не работают.
Однако хочется верить, что они заработают. Хочется мерить, что процесс будет остановлен, положение стабилизировано, а потом весь этот обвал двинется вверх по склону. Не сразу, конечно, а постепенно, наращивая мощности и скорости.
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Вышел на свободу Запретный Плод, и очень ему там не понравилось. Прежде, когда он в запрете сидел, все им интересовались. Ах, говорили, как он сладок, Запретный Плод! Вот бы его попробовать!
А теперь вообще внимания не обращают. Если же обратят как-нибудь ненароком, то тут же воскликнут: «Это еще что за фрукт?»
Сортом интересуются. Свежий, спрашивают, или не свежий. Прежде вся его свежесть была в запретности, а теперь им настоящую свежесть подавай!
А он, откровенно говоря, порядком подгнил у себя в запрете. Условия там — сами понимаете. Да и за столько-то лет! Под семью замками, без свежего воздуха. И теперь во всей этой гнилости, прелости, затхлости — на свободу. Конечно, они носы воротят. Ничего себе, говорят, фрукт!
Взмолился бедняга:
— Верните меня обратно в запрет! Я вам на свои деньги замки куплю, только никуда меня из запрета не выпускайте!
Но кто ж его вернет обратно такого? Запрещать нужно что-то хорошее, чтоб оно стало еще лучше от запрета. А запрещать плохое, никому не интересное — какой смысл? От него и так носы воротят.
С тех пор как поубавилось запретных плодов, жизнь уже не кажется нам такой сладкой.
СОСЕДКИ
Вот здесь живет Спесь, а через дорогу от нее — Глупость. Добрые соседки, хоть характерами и несхожи: Глупость весела и болтлива, Спесь мрачна и неразговорчива. Но — ладят.
Прибегает однажды Глупость к Спеси:
— Ох, соседка, ну и радость у меня! Сколько лет сарай протекал, скотина хворала, а вчера крыша обвалилась, скотину прибило, и так я одним разом от двух бед избавилась.
— М-да, — соглашается Спесь. — Бывает…
— Хотелось бы мне, — продолжает Глупость, — отметить это событие. Гостей пригласить, что ли. Только, кого позвать — посоветуй.
— Что там выбирать, — говорит Спесь. — Всех зови — а то, гляди, подумают, что ты бедная!
— Не много ли — всех? — сомневается Глупость. — Это ж мне все продать, все с хаты вынести, чтоб накормить такую ораву…
— Так и сделай, — наставляет Спесь. — Пусть знают.
Продала Глупость все свое добро, созвала гостей. Попировали, погуляли на радостях, а как ушли гости — осталась Глупость в пустой хате. Головы приклонить — и то не на что. А тут еще Спесь со своими обидами.
— Насоветовала, — говорит, — я тебе — себе на лихо. Теперь о тебе только и разговору, а меня — совсем не замечают. Не знаю, как быть. Может, посоветуешь?
— А ты хату подожги, — советует Глупость. — На пожар — то они все сбегутся.
Так и сделала Спесь: подожгла свою хату.
Сбежался народ. Смотрят на Спесь, пальцами показывают.
Довольна Спесь. Так нос задрала, что с пожарной каланчи не достанешь.
Но недолго пришлось ей радоваться. Хата сгорела, разошелся народ, и осталась Спесь посреди улицы. Постояла, постояла, а потом — деваться некуда — пошла к Глупости:
— Принимай, соседка. Жить мне теперь больше негде.
— Заходи, — приглашает Глупость, — живи. Жаль, что угостить тебя нечем: пусто в хате, ничего не осталось.
— Ладно, — говорит Спесь. — Пусто так пусто. Ты только виду не показывай!
С тех пор и живут они вместе. Друг без дружки — ни на шаг. Где Глупость — там обязательно Спесь, а где Спесь — обязательно Глупость.
ПОРТЬЕРА
— Ну, теперь мы с тобой никогда не расстанемся, — шепнула Гвоздю массивная Портьера, надевая на него кольцо.
Кольцо было не обручальное, но тем не менее Гвоздь почувствовал, что ему придется нелегко. Он немного согнулся под тяжестью и постарался поглубже уйти в стенку.
А со стороны все это выглядело довольно красиво.
ФОРТОЧКА
Любопытная, ветреная Форточка выглянула во двор («Интересно, по ком это сохнет Простыня?») и увидела такую картину.
По двору, ломая ветви деревьев и отшибая штукатурку от стен, летал большой Футбольный Мяч. Мяч был в ударе, и Форточка залюбовалась им. «Какая красота, — думала она, — какая сила!»
Форточке очень хотелось познакомиться с Мячом, но он все летал и летал, и никакие знакомства его, по-видимому, не интересовали.
Налетавшись до упаду, Мяч немного отдохнул (пока судья разнимал двух задравшихся полузащитников), а потом опять рванулся с земли и влетел прямо в опрокинутую бочку, которая здесь заменяла ворота.
Это было очень здорово, и Форточка прямо-таки содрогалась от восторга. Она хлопала так громко, что Мяч наконец заметил ее.
Привыкший к легким победам, он небрежно подлетел к Форточке, и встреча состоялась чуточку раньше, чем успел прибежать дворник — главный судья этого состязания.
Потом все ругали Мяч и жалели Форточку, у которой таким нелепым образом была разбита жизнь.
А на следующий день Мяч опять летал по двору, и другая ветреная Форточка громко хлопала ему и с нетерпением ждала встречи.
ГЛИНА
Глина очень впечатлительна, и всякий, кто коснется ее, оставляет в ней глубокий след.
— Ах, сапог! — киснет Глина. — Куда он ушел? Я не проживу без него!
Но проживает. И уже через минуту:
— Ах, копыто! Милое, доброе лошадиное копыто! Я навсегда сохраню в себе его образ…
ПУГАЛО
Обрадованное своим назначением на огород. Пугало созывает гостей на новоселье. Оно усердно машет пролетающим птицам, приглашая их опуститься и попировать в свое удовольствие. Но птицы шарахаются в сторону и спешат улететь подальше.
А Пугало все машет и зовет… Ему так обидно, что никто не хочет разделить его радость.
ПАМЯТЬ
У них еще совсем не было опыта, у этих русых, не тронутых сединой Кудрей, и поэтому они никак не могли понять, куда девался тот человек, который так любил их хозяйку. Он ушел после очередной размолвки и не появлялся больше, а Кудри часто вспоминали о нем, и другие руки, ласкавшие их, не могли заменить им его теплых и добрых рук.
Вскоре пришло известие о смерти этого человека…
Кудрям рассказала об этом маленькая, скрученная из письма Папильотка…
ЮБИЛЕЙ
Юбилей Термоса.
Говорит Графин:
— Мы собрались, друзья, чтобы отметить славную годовщину нашего уважаемого друга! (Одобрительный звон бокалов и рюмок.) Наш Термос блестяще проявил себя на поприще чая. Он сумел пронести свое тепло, не растрачивая его по мелочам. И это по достоинству оценили мы, благодарные современники: графины, бокалы, рюмки, а также чайные стаканы, которые, к сожалению, здесь не присутствуют.
ГИРЯ
Понимая, что в делах торговли она имеет некоторый вес, Гиря восседала на чаше весов, иронически поглядывая на продукты:
— Посмотрим, посмотрим, кто перетянет!
Иногда вес оказывался одинаковым, но чаще перетягивала Гиря. И — вот чего Гиря не могла понять! — покупателей это вовсе не радовало.
«Ну, ничего! — ободряла она себя. — Продукты приходят и уходят, а гири остаются!»
В этом смысле у Гири была железная логика.
ПУФ
