Карел Чапек - Год садовода
И если даже люди, которым, в общем, до всего этого дела нет, имеют столько оснований жаловаться на погоду, то как же должен чувствовать себя садовод! Выпадет мало снегу, садовод с полным правом сетует на его недостаток; навалит много — становится страшно, как бы он не обломил ветви у можжевельника и рододендронов. Совсем нет снега — опять беда: губительны сухие морозы. Настанет оттепель — садовод проклинает сопровождающие её безумные ветры, у которых скверная привычка раскидывать хвойные и другие покрытия по саду; да еще того гляди — чтоб им пусто было! — какое-нибудь деревце ему поломают. Начнет вдруг в январе светить солнце, садовод хватается за голову: кусты раньше времени нальются соком. Дождь пойдет — тревога за альпийские растения; сухо — сердце сжимается при мысли о рододендронах и андромедах. А ведь ему так мало надо: просто — с первого до тридцать первого января ноль целых девять десятых градуса ниже нуля, сто двадцать семь миллиметров снежного покрова (легкого и по возможности свежего), преобладание облачности, штиль либо умеренный ветер с запада; и все в порядке. Но не тут-то было: о нас, садоводах, никто не думает, никто не спрашивает, как нам надо. Оттого и идет все вкривь и вкось на этом свете.
Хуже всего садоводу в морозы без снега. Тогда земля затвердевает и сохнет с каждым днем, с каждой ночью все глубже и глубже. Садовод думает о корешках, замерзающих в земле, мертвой и твердой, как камень; о ветках, пронизываемых насквозь сухим ледяным ветром; о мерзнущих почках, в которые растение упаковало осенью все свои пожитки. Если бы садовод знал, что это поможет, он надел бы на свой падуб собственный пиджак, а на можжевельник — брюки. Ради тебя я с удовольствием сниму свою рубашку, черноморская азалийка; тебя, длужиха, я накрою своей шляпой; а для тебя, красноглазка, остаются только мои носки; вот возьми, пожалуйста.
Существуют разные уловки, как поладить с погодой и повлиять на неё. Например, как только я решусь надеть на себя всё, что у меня есть самого теплого из одежды, так сейчас же становится тепло. Точно так же наступает оттепель, если соберется компания для лыжной экскурсии в горы. И когда кто-нибудь напишет газетную статью, где говорится о морозе, о здоровом румянце на лицах, о хороводах конькобежцев на катках и других явлениях такого рода, то едва эту статью начнут набирать в типографии, — опять-таки сразу наступает оттепель, и люди читают статью, а на дворе снова мокреть, дождь и термометр показывает восемь выше нуля. И читатель говорит, что в газетах всё врут, морочат голову; ну вас с вашими газетами! Наоборот, проклятия, упреки, заклинания, воздевание рук, восклицания «брр!» и прочие магические действия на погоду влияния не оказывают.
Что касается январской растительности, то самой примечательной её разновидностью являются так называемые цветы на стеклах. Для пышного их расцвета требуется, чтобы у вас в комнате надышали хоть немного водяных паров; если же воздух совершенно сух, вы но выведете на окнах самой жалкой елочки, не говоря уже о цветах. Далее необходимо, чтобы в окне была где-нибудь щель, откуда дует: именно тут и распускаются цветы из льда. Лучше всего они цветут у бедняков: у богатых окна закрываются слишком плотно.
В ботаническом отношении цветы из льда отличаются тем, что это, собственно говоря, не цветы, а просто ботва. Ботва, напоминающая цикорий, петрушку и листья сельдерея; затем — всевозможные лопухи из семейства Cynarocephalae, Carduaceae, Dipsaceae, Acanthaceae, Umbelliferae и проч., её можно также сравнить с такими видами, как остропёстр или волчец, купавка, осот, нотабазис, чертополох, белица, репейник, ворсянка, дикий шафран, бадель, и еще некоторыми колючими растениями, с перистыми, зубчатыми, раздвоенными, кружевными, фестончатыми и бахромчатыми листьями; иногда она похожа на ветви папоротника или листья пальм, иногда на иглы можжевельника; но цветов не имеет.
Итак, пособия по садоводству утверждают, — видимо, для утешения, — что «даже в январе садоводу нельзя сидеть сложа руки». Прежде всего будто можно обрабатывать почву, которая будто бы крошится от мороза. И вот уже на Новый год садовод кидается в сад — обрабатывать почву. Он набрасывается на нее с заступом; после напряженных усилий ему удается сломать заступ, потому что земля тверда, корунд. Он продолжает свои попытки, вооружившись мотыгой; в результате его упорства у мотыги переламывается рукоять. Он хватает кирку и при её помощи повреждает луковицы тюльпанов, которые сам посадил осенью. Остается только одно средство: пустить в ход молоток и долото; но этот способ обработки почвы — очень медленный и скоро надоедает. Неплохо бы, пожалуй, разрыхлять её динамитом, но у садоводов редко бывает динамит. Ладно, предоставим это дело оттепели. Да вот и она! И садовод спешит в сад, чтобы завершить обработку почвы. Через некоторое время он тащит её к себе в дом, налипшую на сапоги, так как сверху она оттаяла, тем не менее он делает радостное лицо и твердит, что земля уже раскрывается. Нужно только «произвести кое-какие подготовительные работы к наступающему сезону».
«Если у тебя в подвале сухо, приготовь цветочной земли, хорошенько смешай её с прелыми листьями компостом, перегнившим коровьим навозом, и добавь немного песку». Превосходно! Только вот беда: в подвале — кокс и уголь; всюду эти женщины насуют своей домашней дребедени!.. Разве что в спальне чернозему навалить…
«Используй зимнее время для ремонта бельведерчика, павильончика, беседки». Правильно; только нет у меня ни бельведерчика, ни павильончика, ни беседки. «И в январе можно класть дёрн…» Было бы куда; может, в прихожей или на чердаке? «Главное, следи за температурой в оранжерее». И рад бы следить, да оранжереи нету… От всех этих пособий по садоводству мало толку.
Так что выходит: ждать и ждать. Господи, какой январь длинный! Поскорей бы февраль…
— Думаешь, в феврале уже можно что-нибудь делать в саду?
— Ну, не в феврале, так хоть в марте.
И вдруг, совершенно неожиданно для садовода, без того чтобы он пальцем пошевелил, у него в саду распускаются крокусы и подснежники.
Семена
По мнению одних, в землю надо вносить древесный уголь, тогда как другие это оспаривают; некоторые рекомендуют немного желтого песку — на том основании, будто бы в нем содержится железо; но другие от этого предостерегают — и как раз из тех соображений, что в нем содержится железо. Один считают необходимым чистый речной песок, другие — обыкновенный торф, третьи — древесные опилки. Короче говоря, подготовка почвы к посеву представляет собой великую тайну и колдовской обряд. К почве надо подбавлять мраморной пыли (но где её взять?), трёхлетнего коровьего навоза (причем неясно, идет ли речь о навозе коров-трёхлеток или о навозе, пролежавшем три года), щепотку свежей кротовины, толченной в порошок, необожженного кирпича, лабского (ни в коем случае не влтавского) песка, трехлетней парниковой земли, да ещё, пожалуй, перегноя золотого папоротника и горсть земли с могилы повешенной девушки. Всё это надо хорошенько смешать (в новолуние, полнолуние или в ночь под Филиппа и Иакова, на это в садоводческой литературе нет указаний), и когда вы насыпете этой чудодейственной земли в цветочные горшки (вымоченные в воде, простоявшей три лета на солнце, причем на дно каждого надо положить вываренный черепок и кусок древесного угля, против чего, впрочем, некоторые авторитеты возражают), когда вы все это проделаете, соблюдая при этом сотню предписаний, в корне друг другу противоречащих, чем весь этот обряд до крайности осложняется, можете приступить к делу, то есть к посеву.
Что касается семян, то некоторые из них похожи на нюхательный табак, другие — на светленькие, бледные гниды, третьи — на блестящих темно-коричневых блох без ножек. Есть среди них плоские, как монетки, круглые, будто налитые, тонкие, как иголки; есть крылатые, колючие, пушистые, голые и волосатые; крупные, как прусаки, и мелкие, как пылинки в солнечном луче. Могу засвидетельствовать, что каждый вид отличается от другого, и все вызывают удивление: жизнь сложна. Из того вон большого хохлатого страшилища должна появиться низенькая, сухая колючка, а из этой желтой гниды будто бы подымется огромный толстый котиледон. Что тут скажешь? Просто не верится.
Ладно, вы посеяли. Поставили горшки в тепловатую воду и накрыли их стеклом. Занавесили окна, чтобы не било солнце, и закрыли их, чтобы в комнате установилась парниковая сорокаградусная температура. Всё в порядке. Теперь для каждого посеявшего наступает пора энергичной, напряженной деятельности, то есть ожидания. Обливаясь потом, без пиджака и жилетки, затаив дыхание, склоняется ожидающий над своими цветочными горшками, словно вытягивая взглядом ростки, которые вот-вот должны пробиться
