Ласло Варгаши - Котёл
— Эх, было бы нам по двадцать, мы бы уехали… куда бы ты хотела уехать?
— В Швейцарию, там говорят, воздух пахнет розами… круглые сутки, — сказала Лена, оставаясь без простыни, которая еще с полчаса тому скрывала ее наготу. Она еще была свежа и хороша собой, ее фигура вызывала в любовнике бурный восторг и хотя ему было пятьдесят с гаком, он был гораздо темпераментнее мужа и не скупился на слова, которые так радовали слух главного юриста страны.
— Руководители Евросоюза предпочитают не появляться на публике вместе со своими женами, а то я мог бы тебя увезти в Швейцарию в любое время. Но ты там не сможешь оставаться одна. А я… все уже привыкли к тому, что президент Украины появляется на публике в Европе один. Вот в чем загвоздка.
— Да я так, в шутку сказала. Мне и на родине хорошо. Летом можешь отправить меня в Крым. У тебя там есть особнячок?
— Ну, ты даешь! что это за президент такой большой страны, как Украина, у которого нет особнячка в Крыму в три этажа- У Кравчука есть, у Кучмы есть, у пчеловода есть, а я что — рыжий- Мне осталось унитаз поменять. Он там у меня серебряный, а я хочу золотой, как здесь, под Киевом.
— Ну, ты просто Фараон.
— А кто такой Фураон?
— Так звали моего воспитателя, когда мне было двенадцать лет, — расхохоталась Лена.
— Я, знаешь, очень рад, что эта бодяга с Майданом закончилась, — сказал Виктор Федорович, потягиваясь. — А то эти хорьки так надоели, не знаю, куда деваться от них. А Кролик требовал моей отставки, представляешь. Сидит эта тройка в президентском кабинете, как в кафе и нагло требует уступить им место.
— Самый опасный из них Тянивяму. Это фашист. За свои антиконституционные призывы он и Кролик требуют ареста.
— Да я думал об этом, но, знаешь, может не стоит накалять обстановку, может как-то так мирным способом ее разрядить, договориться там, в чем-то уступить, даже предложить сотрудничество. Тем более у меня уже есть опыт. Взять хотя бы Портнова. Портнов раньше был моим злейшим врагом, а когда я ему предложил хорошую должность, стал соратником. И Пердуске я тоже брал к себе на работу, но Пердуске совершенно бездарный чиновник. Тупой, недисциплинированный и амбициозный, а в деле — баран.
— А мной ты доволен- Я хороший министр юстиции?
— Из тебя превосходный министр, сочетающий в себе чиновника и женщину, а это бывает очень редко. Ты даришь главе государства то, что ему не может подарить никакое богатство.
— И даже этот роскошный дворец, в котором мы находимся?
— И он тоже. Я все думаю о том, как бы нам сделать так, чтоб мы всегда были вместе. У меня дети уже взрослые, супруге моей уже ничего не надо, если я уйду из семьи, никто не пострадает.
— А мне что делать, у меня дети еще маленькие. Как я их брошу? — спросила Лена.
— Так давай возьми их с собой, я их буду любить, так же как и тебя. Попробуй, а- У тебя двое- Ну, вот и хорошо. Ты видишь, места здесь полно.
— Я подумаю над твоим предложением.
— Чего там думать- детей в охапку и сюда. Ключи от дома я тебе отдам и охрану предупрежу, чтоб вас беспрепятственно пропускали.
Новый год Виктор Федорович встречал вместе с Леной и ее детьми. Это еще не было окончательное решение Лены воссоединиться с возлюбленным, а только знакомство с детьми. А они были рады. Обе дочери уже ходили в школу, а в школе в любом классе на стене, над классной доской висел портрет Виктора Федоровича.
— Мама, — спросила старшая дочь Лена, когда они обе готовили завтрак, — мы гостим у самого президента- Я его узнала. Его портрет висит в каждом кабинете школы, где я учусь. Он наш родственник- А где мой папа- почему его так давно не видно?
— Леночка, не задавай мне вопросов, на которые я сейчас не могу ответить так же как ты в школе по тригонометрии, — сказала мама, чувствуя, как у нее внутри что-то щелкнуло и сердечко забилось как колокольчик на шее козы, когда она догоняет стадо овец.
— Мама, ты не финти, а то я все расскажу Тоне. Тоня тебе все лицо разрисует фломастером. Ты станешь некрасивой, и дядя нас прогонит.
— Не болтай глупости, лучше смотри за яичницей, чтоб не подгорела. Виктор Федорович, он не любит подгоревшую яичницу и еще не любит таких болтушек, как ты. Поэтому помолчи, пожалуйста.
После хорошего обеда вчетвером, все пошли в концертный зал, где уже начал выступление детский хор, а потом стали выступать лучшие певцы и певицы.
— Мама, а мама, а сколько стоят билеты на этот концерт, — шепотом спросила младшая дочь Лены Тоня.
— Много, — ответила мама, поцеловав дочку в лобик.
— У меня есть два рубля, — сказала Тоня. — Отдай их дяде. А то нехорошо получится.
Концерт длился, как положено почти два часа. Исполнителям дарили цветы, их угостили хорошим ужином и выделили по пятьсот долларов каждому.
— Отдай дяде два рубля, — настаивала Тоня, — а то дядя, который уносил инструменты со сцены, ничего не получил, видать не хватило. Мам, ну, отдай.
— Поди, сама отдай.
Тоня обрадовалась, достала два рубля и подбежала к Виктору Федоровичу.
— Возьмите, дядя. Я накопила эту сумму за две недели. Я давно хотела попасть на концерт, а этот мне очень понравился, особенно гномики.
Лена в это время успела моргнуть, и Виктор Федорович сдался.
Он сказал Тоне:
— Тонечка. Это много. Давай сделаем так. Одну бумажку я у тебя возьму за концерт, а вторую обменяю на зеленую, идет?
— Я согласна.
Он вытащил сто долларов, и они с Тоней произвели обмен.
22
Галичане, пославшие своих лучших сынов в Киев делать революцию под знаменами Степана Бандеры, и сами не сидели, сложа руки. Первые с фашистскими знаменами вышли на улицы жители Ивано-Франковска. Под криками «Долой» они подошли к областной администрации, и ни того, ни сего стали бить стекла. Просто так, куражились. Им казалось, что стекла скрывают какую-то тайну, и эта тайна автоматически летела из Киева с космической скоростью и оседала в душах молодых людей, которые не знали, куда девать свою энергию. В звоне стекла слышался голос Музычко или Сашко Билого, который звал на Красную площадь, причем этот голос призывал быть беспощадными и все это вместе взятое еще больше подзадоривало горных пастухов овец и тех мужей, кто крутил коням хвосты и вычесывал блох. Здание рушилось на глазах. Это рушилась власть в Киеве, она переходила в Ивано-Франковск, и делала его великим западным городом, а здание проветриваемым, в котором больше не пожелают поселиться мухи так не любящие сквозняков.
Великие люди бывшего польского города Станислава, назначенные Виктором Федоровичем, сразу же вздрогнули и сунули умные головы под еще не разбитые столы. Дежурная милиция на первом этаже тут же подняла руки вверх, она перепутала дубинки, как средство защиты с кистями рук. А кисти рук замерли в вышине. Головы ушли под бушлаты и куртки лишь тогда, когда революционные массы стали поколачивать о них дубинками.
Входные двери запросто открылись, даже не скрипнули, они просто загрохотали от взлома, и толпа ринулась по широкой лестнице вверх. Первым подвергся нападению губернатор области Пробка. Он сразу поднял руки вверх, сидя в роскошном кресле. Но толпа революционеров не удовлетворилась этим. Надо было сделать что-то такое необычное, но не бить же человека с поднятыми вверх руками за то что он добровольно сдается, признает силу, а значит и правоту местных бандитов, которые еще вчера никак не могли попасть на прием к Пробке.
— Пановы, — призвала одна бритая голова. — Все зло в технике. Крушите ее нещадно и выбрасывайте в разбитые окна на улицу, глядите, чтоб падающая техника не упала кому-то на голову из наших бойцов, что стоят внизу.
Тут же были сграбастаны Ноутбуки, копировальные аппараты, аппараты видео и другие средства связи на пол, а молодцы, у кого в руках находился топор, безжалостно уничтожали это и топтали ногами. Один компьютер даже загорелся. Дым стал разъедать глаза.
— Разрешите мне покинуть свой кабинет! — взмолился Пробка.
— Это не твой кабинет, это кабинет Степки Бандеры. Пока ступай, Степка милостив к тебе.
В кабинет губернатора стали заглядывать и другие революционеры.
— Чего рыла суете- спросил командующий бандой, генерал Крючок.
— Мы не знаем, шо робыть-?
— Посмотрите сюда. Видите, во что мы превратили кабинет губернатора- То же самое делайте и вы в остальных кабинетах. В случае сопротивления, смутьяна привязывать к ножке стола и нещадно лупить.
Ничего, даже иголки не осталось живой, все было разбито, поломано и подожжено.
— Поехали во Львов — цитадель бандеровщины. Мы подскажем им шо надо робыть.
Пока революционеры добрались до Львова, там уже работа кипела. Уже стекла на здании областной администрации все были выбиты, оно зияло черными дырами. Только внутри еще шла опустошительная война. Здесь, как и положено столице бандеровцев, было всего больше и первоклассной мебели, и техники. Здесь революционеры поджигали кабинеты, вспаривали диваны, молотками разбивали дорогую технику, снимали занавески, привязывали губернатора к ножке кресла и писали ему на лысину. Особенное старание проявила бандекрка, начиненная ненавистью и злостью, учительница начальных классов, а ныне депутат Верховной Рады Ирина Форион. Когда в мочевом пузыре ничего не было, она села голым оттопыренным задом на лысину губернатора чтобы выдуть из себя фекалии, но и того у нее не было.
