Айдар Павлов - Олеся и Арлекин
- Готов ли сценарий. Арлекин? - подал голос ассистент Тряпушкин.
- Вы так молоды, - ответил Арлекин. - Я сам начинал в вашем возрасте. - Режиссер добродушно потрепал ухо ассистента Тряпушкина.
- Ты выучила роль, девочка? - улыбнулась Асклепия, закурив третью сигарету подряд.
- Размалеванная пепельница, - сказала Олеся.
Совершенно неожиданно компания засмеялась.
- Счастливое дитя. Совсем как я, - тонко и ранимо сострила Дарья, нечаянно уронив пепел с манерно подрагивающей сигареты.
- Мы будем снимать кино или не будем снимать кино? - спросил кто-то.
Любой в этой необычной компании мог в первых же словах сказать столько, что дальше можно было не слушать. Собственно, большего не требовалось, поэтому мы прерываем необычный разговор киношников с тем, чтобы продолжить его, когда у героев прорежутся самые первые признаки общего языка, и они с удивлением начнут, ну, хоть что-то понимать друг в друге. Случится это в мастерской художницы Дарьи, в нее Олеся и Арлекин заглянут, чтобы ознакомиться с набросками предстоящего фильма.
Признаться, мастерская художницы Дарьи Арлекина разочаровала. Но вида он, разумеется, не подал. Он мужественно блуждал от одной бессмысленной картины к другой, что-то глухо бубнил под нос и мучительно придумывал хотя бы несколько слов для комплимента, которого требовало от него элементарные эстетские формальности.
Ревниво наблюдая за реакцией режиссера, Дарья с печалью заметила:
- Да, гениальных художников становится всё меньше. Нас легко ранить, легко убить. Ван Гога свели в могилу. Бетховен глух как стена. Генрих фон Клейст как бы застрелился. Микельанжелло… Антониони… Вы не слышали, что с Микельанджелло Антониони? Арлекин, послушно разглядывавший полотно "Уединенное свыше…" цвета армейского бронетранспортера, вздрогнул:
- Нет. Я ничего не знаю. Что-нибудь серьезное?
- Он очень стар, - нервно произнесла Дарья. - Он плохо себя чувствует!
Арлекин беспомощно развел руками:
- Я как бы сожалею. Но чем я могу помочь Микельанджелло Антониони?
- Вы?! - Художница издевательски усмехнулась, ее передернуло. - Вы слишком бездарны, чтобы даже упоминать себя рядом с Микельанджелло Антониони!
Болезненным движением потушив сигарету о батарею, Дарья кинула окурок на пол, охватила плечи сухими пальцами, отвернулась и опустила ресницы на глубоко печальные глаза.
Вот вам и ранимость элитных художников.
Арлекин подавлено молчал. Он чувствовал себя тяжеловесным бараном в курятнике и не представлял, чем утешить ранимую рисовальщицу.
- Может, ты должен извиниться? – предположила Олеся.
- А что я такого сказал? – Арлекин пожал плечами.
- Может она… - Олеся покрутила пальцем у виска.
- Гм… Послушайте, Дарья! – Арлекин хлопнул ладонями. – Не берите в голову. Поправится ваш Микельанджелло.
- Микельанджелло-то, может, поправится, - ядовито заметила Дарья. – А вот на счет вас я не уверена.
- Ладно, если это кого-то утешит, я соглашаюсь с тем, что бездарен. Я как бы стадо баранов, Дарья, вы совершенно правы. Я не богемен, не элитарен, не эстетичен, не раним… Господи, Дарья, что происходит?!
В руках художницы появился изящный пистолет.
Олеся спряталась за мольбертом, Арлекин в момент заткнулся.
- Сколько раз... - сдавленно сказала Дарья, - я пыталась сделать это... как бы с собой. А теперь я, наконец, понимаю, почему у меня как бы не хватало на это решимости.
- Почему-почему? - выпалил Арлекин.
- Потому что эта пуля принадлежит вам! - Дарья серьезно разошлась и прицелилась в левый глаз режиссера. - Потому что я должна это сделать с вами!
- Нет-нет! Вы что-то перепутали! - попытался возразить Арлекин перед смертью. Аргументов катастрофически не хватало. - Я как бы не тот, за кого...
- Это вы все перепутали! - усмехнулась Дарья, сжимая двумя руками пистолет. - Вы бездарный, плохой! Сами признались, что вы как стадо баранов, Арлекин! Почему вместо вас должен умереть кто-то талантливый, кто-то, кто... Вы не чувствуете в этом несправедливости?
- Арлекин - гений, - сказала вдруг Олеся за мольбертом.
Дуло пистолета дрогнуло.
Минуты две в ранимой душе Дарьи шла жуткая борьба. Что-то в ней сопротивлялось, а что-то поддакивало… Наконец, она опустила пистолет, закурила очередную тонкую сигарету и загадочно шепнула:
- А говорят, не бывает двух гениев под одной крышей...
- Кто ж это сказал?! Какая нелепость! Клевета! И вы этому верите?! Господи, Дарьюшка! Да что ж это, в самом деле?! - затараторил воскресший Арлекин. - У элиты всё бывает. У богемы свои причуды. Я, вот, тоже сначала думал: не бывает, думал, двух гениев под крышей! Ни при каких обстоятельствах! Не бывает, и все! А потом - бац! - Режиссер стукнул левой рукой по лбу, а правой ухватился за дуло пистолета. - И уже обратно, бывало, думаю: сидят два гения – представьте себе! - как бы абсолютно под одной крышей, сидят, лясы точат, тусуются... - Арлекин овладел оружием. - Так приятно, хорошо. От чего бы им не потусоваться под одной крышей? Мы с вами не боги, дорогая. Мы люди. Все жить хотим. А вы сразу за пушку! Разве так можно? Ну, Дарьюшка! Кто бы подумал!
- Вы знаете… - разрыдавшись, сказала художница. – Мне так трудно… Я так страдаю, так мучаюсь, а… Вы должны знать, Арлекин… А этот наглец Тряпушкин, ваш ассистент... Я готова была убить его!
- 0, небо! - воскликнул Арлекин, спрятав пистолет. - Мой ассистент Тряпушкин наглец?! А как я ошибался! А как я ему доверял! Я был как бы слеп, но теперь как бы прозрел! Вы как бы сняли пелену с моих глаз. Теперь мне известно всё, что должен знать режиссер-постановщик культового фильма, огромное спасибо!
- Нет, не всё.
- А что ещё?
- Он сказал, - всхлипывая, продолжала Дарья, - что гений и женщина - две вещи несовместимые, понимаете, Арлекин?! Как… как у него только язык повернулся?
- Где ассистент Тряпушкин?! - яростно воскликнул Арлекин. - Дайте мне ассистента Тряпушкина!
В мастерскую постучали. Вошел никто иной, как горячо обсуждаемый ассистент Тряпушкин.
- Тряпушкин! - сразу же набросился Арлекин. - Это ты сказал художнику-постановщику, что гений и женщина - две вещи несовместимые?!
- Я, - не успев переступить через порог, сознался ассистент.
- Разве ты не знаешь, что наш художник-постановщик - женщина?
- Знаю. - Ассистент опустил глаза и надул щеки.
- Как ты мог такое сказать, ах ты, Тряпушкин?!
- Не знаю, - пожал плечами молодой человек. – Сорвалось.
- "Сорвалось"!! - Режиссер зарядил подзатыльник ассистенту Тряпушкину. - Тебе сколько лет, "не знаю"?
- Двадцать три.
- Арлекин! Отдайте мне пистолет! - взмолилась Дарья. - Я должна застрелить его!
- Только через мой труп, - объявил Арлекин. - А вам сколько лет, Дарьюшка? Впрочем, это не важно. Как бы там ни было, Тряпушкин, неужели не видно, что ты, зараза, в два раза моложе художника-постановщика?!
- Видно, - согласился ассистент, краснея.
- Она тебе в матери годится, а ты ей такое говоришь!
- Годится, - кивнул ассистент.
- "Годится"! - передразнил Арлекин. - Ой, Тряпушкин... И кто тебя только этому учит?
- Оператор Лобанов, - раскололся ассистент.
- Арлекин! - с новой силой воскликнула. Дарья. - Отдайте пистолет! Я убью оператора Лобанова!
- Да у вас крыша едет, Дарья! Что за мания, чуть что просить пистолет?! Помилуйте, гениальная моя: если вы убьете оператора Лобанова, кто нам снимет кино?
Тут как ни в чем не бывало появляется оператор Лобанов и говорит:
- Шел, видел как бы странную сцену, пейзаж, люди как бы не наши, непонятные люди, люди как бы другого мира... Ходят странно, говорят не понятно. И там же видел кусок пейзажа как из другого как бы ощущения, совсем непонятного и... Вот, просто, мои ощущения. Надо обязательно запомнить... Запомним. Все это очень странно, непонятно как бы… от ощущения, от озарения, минутного как бы озарения... Но обязательно запомним!
- Оператор Лобанов! - вывел его из углубленного состояния Арлекин. - Это вы подучиваете молодое поколение подставлять художника-постановщика?! Это ваших рук дело, что мой ассистент Тряпушкин доводит до слез ранимую и чувственную Дарью, не дает ей рисовать свободные от ущербности картины, которые она наверняка бы рисовала, если б не вы?! - Сняв со стены произведение "Исповедь", где на белом полотне красовался косо приклеенный кусок шпона, Арлекин с размаху ткнул им в лицо оператора Лобанова в качестве вещественного подтверждения групповой травли. - Каковы теперь ваши ощущения?! - строго спросил он.
- Непонятно, странно, зыбко... - признался Лобанов, потирая нос.
- Я хочу вас попросить, - сказал Арлекин. - Нет, пожалуй, я не буду ни о чем просить, а стразу вынесу вам официальное предупреждение, Лобанов: если еще раз в группе будет замечено нетоварищеское отношение, гнильца как бы или ощущение зыбкости, подставленности, перевода как бы стрелочек в сторону художника-постановщика, я вас сам подставлю, оператор-подстановщик, я вас так подставлю, что вы крепко узнаете свое место под солнцем и никуда с него не двинитесь как бы!
