Святослав Сахарнов - Сын лейтенанта Шмидта
Они вышли из дома. По проспекту русского фельдмаршала, взявшего когда-то в плен Емельку Пугачева, мчалась, обгоняя друг друга, разная моторизованная сволочь. Рядовые граждане перебегали проспект вне зоны перехода. Из переулка выступила демонстрация гомосексуалистов. Они шли на митинг и несли огромный надувной презерватив. Резиновое изделие пропускало воздух. Демонстранты то и дело останавливались и подкачивали изделие насосом.
— Однако вернемся к нашим бумажкам, — сказал Николай. — Что, если нам прямо сейчас махнуть в мэрию? Незачем откладывать дело в долгий ящик. Американский паспорт при вас? Это обеспечит хороший прием. Может, и повезет.
Глава тринадцатая ВАКХ И ВАКХАНКА
Мэрия, куда направили свои стопы два члена товарищества, помещалась в бывшем дворце бывшей великой княгини. Дворец был недавно отремонтирован. Помещения лучились. Горели начищенной бронзой приделанные к стенам на каждом углу светильники. Сияли отполированным дубом двери, косо вниз отражали дневной, льющийся из зеркальных окон свет, плафоны. На них сиротливо жались притерпевшиеся ко всему ангелы и купидоны. Они видели и балы, которые устраивала в прошлом великая княгиня, и перепоясанных пулеметными лентами матросов, и чинных, в белых сорочках и черных галстуках депутатов советов трудящихся, молчаливых, вежливых, со спрятанными на груди красными книжечками, и шумных, скандальных народных депутатов без книжечек, но с такими же галстуками и, наконец, теперь наблюдали деловито вышагивающие, увешанные учеными бородами комиссии и делегации, а также бесшумно скользящие группки «новых русских», шепотом произносящих заветные слова «лицензия» и «квота».
Да, ремонт был произведен на славу. Со стен и дверей были тщательно соскоблены надписи «Председатель исполкома», «Партбюро» и «Комната депутатов Верховного Совета». Самый придирчивый взгляд уже не мог обнаружить под двуглавым орлом в большом зале крамольные серп и молот. На том же месте в фойе, где 70 лет подряд смотрели друг на друга два основоположника, уже год, как были прикреплены горельефы, привезенные из запасников музея — два гримасничающих сатира.
— А ничего, что они — гм, гм! — тоже с бородами? — спросил было мэр, когда ему показывали после ремонта фойе.
— Ничего, у этих бороды клином, а у тех были лопатой, — успокоили подчиненные.
Впрочем, некоторые фривольные детали дворца пережили все власти. Так, в приемной начальника департамента недвижимого имущества, куда так стремился Николай, сохранилась в неприкосновенности скульптурная группа «Вакх и вакханка». Игривая пара была застигнута врасплох, когда разбитной бог пытался поднять подол у предмета своей страсти.
Показывая расставленным на всех поворотах молодым людям в штатской одежде одолженную у Малоземельского коричневую писательскую книжечку и повторяя каждый раз про Сэма: «Этот со мной!», председатель товарищества поднялся путаницей коридоров на второй этаж и там отыскал массивную дубовую с медью дверь с табличкой «Департамент недвижимого имущества». Уступая чугунному плечу сына лейтенанта, дверь нехотя приотворилась и открыла огромную, под стать ей, приемную, где за большим канцелярским столом на фоне резвой вакхической пары сидела секретарь — сухопарая дама в больших белых очках.
— Вы, граждане, что? — с неудовольствием спросила она.
— Милая вещица, — подмигнув в сторону веселой скульптуры, сообщил Николай. — Золотой век человечества. Мы по делу.
— Короче, — в лице секретаря не дрогнул ни один мускул.
— Видите ли, правление организации, которую я представляю, заинтересовали некоторые документы, которые в настоящее время находятся у вас.
— К Якову Зевсовичу предварительная запись. Сегодня он не сможет вас принять.
— Но мы — это особый случай. Я, как видите, не один. Со мной иностранец. Гражданин Соединенных Штатов. Самюэль Михайлович, покажите, пожалуйста, ваш паспорт.
Сэм, достав из нагрудного кармана серо-синюю книжечку, протянул ее секретарю. Вид этого заурядного типографского издания произвел ожидаемое впечатление. Бережно раскрыв его, мельком взглянув внутрь, девица пробормотала: «Извините, минуточку», — и бросилась ко второй массивной двери с Горгоной Медузой на бронзовой ручке, которая могла вести только в обитель таинственного Якова Зевсовича.
— Начальник департамента рад принять зарубежного гостя, — сообщила она, появившись снова в дверях.
Если секретарша Якова Зевсовича была воплощением суровости и неприступности, то ее начальник представлял собой полную ей противоположность. Его гладкий череп был покрыт веселым пушком, цвет щек говорил о хорошем пищеварении, и весь он походил на биллиардный шар, на котором вместо головы укрепили розовый персик. Увидев входящих, персик заколебался, глазки и небольшой рот пришли в движение, радостная улыбка осветила лицо Якова Зевсовича. Он вышел из-за стола и так стремительно протянул руку заморскому гостю, что стало очевидным — его первыми словами будут:
«Ну, вот, наконец-то и вы. Что же так долго задержались?»
Но начальник департамента продолжал улыбаться молча, и Николай представил:
— Мистер Наседкин Самюэль, гражданин Соединенных Штатов, эмигрант…
«Очень рад», — написалось на лице начальника.
— Живо интересуется делами родного города. Приехал по приглашению наших писателей.
Творческие планы — инвестиции в небольшое совместное издательство. Петроградский андеграуд, рукописные сборники, издаваемые в мрачные времена «Госиздата».
При слове «инвестиции» начальник департамента в восторге развел руками.
— У вас прекрасная секретарша, — сказал Николай. — Еле смогли прорваться. С такой можно даже руководить выдачей квот на нефть и алмазы.
Персиковый человек порозовел еще больше.
— Что вы, что вы! Какие квоты! Наш профиль — пустяк, домишки…
— Между прочим, — жестко прервал его Николай, — мы к вам тоже с безделицей и тоже дом. Будущее издательство интересуют письма свидетелей Серебряного века, в частности тех, кто жил по адресу Старовоздвиженская, 17.
— Ну, как же, как же! — Яков Зевсович радостно вскинул руки, — бывший Фаберже. Кто же не знает! Вы на нашей последней выставке антиквариата в музее не были? Было много экспонатов зарубежных фирм.
— К сожалению, не смог, но как-то проездом в Лондоне присутствовал на аукционе «Сотби»…
И Николай выразительно пересказал начальнику недвижимости содержание виденной когда-то ленты.
— Завидую, завидую… Вы тоже писатель?
— В общем, да. По совместительству возглавляю правление тамошнего кооператива.
Для того чтобы оценить объем будущего издания, мы хотели бы ознакомиться кое с какими документами. Мистер Наседкин будет вам очень благодарен.
— Как дела в Штатах? — поинтересовался персиковый человек, поворачиваясь лицом к заморскому издателю. — Имеете широкий круг авторов? Поэтов издаете?
— Чейза недавно выпустили, — неуверенно произнес Сэм, который впервые был в таком представительном учреждении и у которого в голове по этому случаю образовалась каша из прозаиков и поэтов.
— Чейз разве поэт? — удивился его собеседник.
— Набоков новую книгу принес, — продолжил слесарь-референт, и тут же стальной каблук Николая Шмидта опустился ему на ногу.
— Наследники замучили. До сих пор разбирают сундуки. Покойники написали столько, что возник книжный демпинг, — вмешался глава галеасцев. — Так как насчет нашей просьбы? В Литературном архиве сказали, что письма взяты вами. Нам всего на день-два.
— Что за вопрос? Рад оказать такую пустячную услугу. Можете считать, что письма у вас.
Лицо персикового человека затуманилось, отчего стало понятно — аудиенция окончена.
— Сейчас распоряжусь. Их вам дадут немедленно. — Он снял трубку аппарата и произнес: — Томочка, у меня господа… Да, они. Распорядитесь, чтобы то, что они просят, нашли и выдали… Именно так, как обычно. — Он снова лучезарно заулыбался.
Николай сурово наклонил голову и направился к двери.
— Телефон вашего правления у меня есть, — сухо сказала секретарь, когда председатель нетерпеливо замер у ее стола, — как только письма будут найдены, я вам позвоню.
— Но они нам нужны сейчас. Яков Зевсович так вам и сказал. Идемте сейчас же к нему. — Он рванул на себя бронзовую ручку с Горгоной. Дверь не шевельнулась — она уже была заперта изнутри…
Когда на столе у секретарши зажужжал телефон, мраморный божок в приемной на минуту перестал поднимать подол у предмета своей страсти и обратился в слух.
— Они ушли? — спросил полуприглушенный голос Якова Зевсовича.
— Ушли.
— Больше ко мне ни под каким видом не пускать.
Выйдя из мэрии на площадь, навстречу конным статуям императоров и сырому, косо летящему над мостовой карельскому ветру, Николай сказал:
