Пэлем Вудхауз - Псмит-журналист
— — Почему вы так решили?
— Мне мнилось, что благодетельный Закон упрячет его в уютную камеру хотя бы на недолгий срок.
— И не надейтесь, — сказал Билли. — Он докажет свое алиби.
Из глаза Псмита выпал монокль. Он вернул его на место и в изумлении уставился на Билли.
— Алиби? Когда трое зорких мужчин изловили его с поличным?
— Тридцать подручных покажут под присягой, что он в тот момент находился в пяти милях оттуда.
— И судья поверит? — сказал Псмит.
— Ага, — произнес Билли с отвращением. — Ни один судья пальцем члена шайки не тронет, разве уж его к стенке припрут. Политики не хотят, чтобы банды упрятывали за решетку, особенно когда на носу выборы в городской совет. Вы что-нибудь слышали про Монаха Истмена?
— Как будто нет, товарищ Виндзор. Или имя это изгладилось из моей памяти. Так кем был этот святой подвижник?
— Он был первым боссом ист-сайдской банды, до того как ее возглавил Малыш Твист.
—Ну и?…
— Его арестовывали десятки раз, но он всегда выходил сухим из воды. Знаете, что он однажды сказал, когда его схватили и после того, как он проломил голову кому-то в Нью-Джерси?
— Боюсь, мне это неизвестно, товарищ Виндзор. Так поведайте все без утайки.
— Он сказал: «Это меня-то арестовывать? Вы бы полегче на поворотах. Я в этом городе чего-то стою. Да половину политических шишек Нью-Йорка я на их место подсадил!» Вот что он сказал.
— Его салонная болтовня, — сказал Псмит, — видимо, чарует остроумием и отточенностью выражений. И что произошло но потом? Был ли он возвращен друзьям и родным?
— Конечно. А вы как думали? Ну, Джек Репетто не Монах Истмен, но он свой у Паука, а Паук свой у людей за кулисами. Джека отпустят.
— Мнится мне, товарищ Виндзор, — задумчиво заметил Псмит, — что мое пребывание в этом городе разорит меня на шляпах.
Пророчество Билли сбылось полностью. Полицейские сдержали слово. В урочный час они забрали импульсивного мистера Репетто, и он предстал перед судьей. И тогда последовала прекрасная сцена братской любви и испытанной дружбы. Один задругам, смущенно ухмыляясь, но показания давая с непоколебимой твердостью и истовостью, одиннадцать жирно напомаженных юношей с рыскающими глазками занимали место свидетеля и показывали под присягой, что в указанное время милый старина Джек веселился в их компании самым безобидным и законопослушным образом далеко-далеко от улицы, где произошло это прискорбное происшествие. Судья освободил арестованного, и арестованный, столкнувшись на улице с Билли и Псмитом, торжествующе усмехнулся по их адресу.
Билли встал перед ним.
— Пусть ты выпутался, — сказал он яростно, — но либо иди дальше и не пялься на меня, либо полетишь вверх тормашками через Зингер-билдинг. Катись отсюда!
Мистер Репетто укатился.
Таким образом, победа обернулась поражением, и подбородок Билли стал еще квадратнее, а глаза еще более запылали боевым огнем. И кстати: в квадратном подбородке и боевом глазном огне наметилась большая потребность, ибо начался период партизанской войны, какой ни одной нью-йоркской газете еще не приходилось выдерживать.
Первые сведения о ней редакция получила от Уилера, тощего администратора «Уютных минуток». Уилер был человеком, для которого в рабочие часы не существовало ничего, кроме его работы, а его работой было распространение газеты. О ее содержании он понятия не имел. Он пришел в «Уютные минутки» в момент их рождения, но не прочел ни единой строчки ни единого номера. Обращался с ними, как с мылом. Ученые рассуждения мистера Уилберфлосса, брызжущие весельем шутки мистера Б. Хендерсона Эшера, трепетные излияния Луэллы Гранвилл Уотермен — это лежало вне его горизонта. Он был распространителем, и он распространял.
Через два-три дня после возвращения мистера Репетто в лоно ист-сайдского общества мистер Уилер явился в редакционный кабинет с информацией и в чаянии информации.
Сначала он решил удовлетворить собственную жажду.
— Что, собственно, происходит? — спросил он, а затем начал излагать свою информацию. — У кого-то на газету зуб, это точно, — сказал он. — Не понимаю. Я, конечно, сам ее не читал, но не могу взять в толк, почему кто-то мог взъесться на газету, которая называется «Уютные минутки». Только последние дни так и кажется, что выходит она в поселке золотоискателей и ребята ее невзлюбили.
— Да что случилось? — спросил Билли, сверкая глазами.
— Ровнехонько ничего, только стоит нашим доставщикам нос наружу показать, как их избивает хулиганье. Пат Харриган угодил в больницу. Я сейчас от него. Пат сам подраться не промах. Всегда скорее выберет драку, чем футбол. Но такого даже с него хватит. Знаете, что было? Так вот, слушайте все как есть. Пат выезжает со своей тележкой. И в проулке его останавливает кучка хулиганов. Он лезет в драку, тогда шестеро берутся за него, а остальные утаскивают все до последнего номера из тележки. Приходит полицейский, от Пата на земле одни клочья валяются, а вокруг никого, только итальяшка резинку жует. Полицейский спрашивает итальяшку как и что, а итальяшка отвечает, что только сейчас из-за угла вышел и ничего не видел.
Мистер Уилер откинулся на спинку стула, и Билли, чья шевелюра взлохматилась больше обычного, а глаза горели зловещим огнем, объяснил положение дел. Мистер Уилер выслушал его с полной невозмутимостью, а когда рассказ подошел к концу, выразил мнение, что они ребята храбрые.
— Ну, решать вам, — сказал он. — Свое дело вы знаете. Да только надо бы это хулиганье осадить. Если и других доставщиков отделают, как Пата, будет забастовка. Они ж не все ирландцы, как Пат, а все больше итальяшки и вроде того и драться на стороне не любят — им хватает собственных жен лупить и ребятишек с тротуара спихивать. Я-то сделаю, что смогу, чтоб газета доставлялась, тем более что никогда ее так не брали, — но это уж ваше дело. Всего вам хорошего.
Он вышел, и Псмит посмотрел на Билли.
— Как указал товарищ Уилер, — заметил он, — это наше дело. Так что вы предлагаете? Подобного хода наших противников я не предусмотрел, полагая, что их будут занимать только наши персоны. Если же они задумали усеивать улицы нашими доставщиками, положение у нас кислое.
Билли не ответил. Он грыз мундштук погасшей трубки. Псмит продолжал:
— Естественно, это означает, что нам следует взбодриться. Если кампания затянется, они нас скрутят в бараний рог. Долгого напряжения мы не выдержим. «Уютные минутки» намордника не потерпят, но их можно придушить. Нам необходимо узнать имя человека, который прячется за этими трущобами, как можно скорее и предать его гласности. А тогда, если нас ждет гибель, падем, выкрикивая это имя.
Билли признал здравость плана, но пожелал узнать, как его можно осуществить.
— Товарищ Виндзор, — сказал Псмит, — я раздумывал над этой проблемой, и мнится мне, мы пошли не тем путем, а вернее, никаким путем не пошли и лишь тянем время. Нам нужно выходить, рыскать, пока мы чего-нибудь не учуем. Пока наша тактика сводилась к тому, чтобы сидеть дома и энергично визжать в надежде, что какой-нибудь паладин услышит и кинется на выручку. Иными словами, мы расписывали в газете, каким невообразимым паршивцем должен быть владыка этих трущоб, уповая, что кто-то еще заинтересуется настолько, чтобы почесаться и узнать имя негодяя. Глубоко неверный подход. Мы, товарищ Виндзор, должны нахлобучить шляпы — те шляпы, которые нам оставил товарищ Репетто, — и, преобразившись в ищеек, самим отправиться на розыски.
— Да, но как? — возразил Билли. — В теории это очень складно, а вот на практике? Загнать его в угол способна только специальная комиссия.
— Отнюдь, товарищ Виндзор. Обстряпать это можно гораздо проще. Я не знаю, сколь часто с таких жилищ взимается квартирная плата, но рискну предположить, что раз в неделю. Я предлагаю небрежно озирать окрестности, пока не явится сборщик, а когда он вырисуется на горизонте, взять его за пуговицу и спросить со всей вежливостью, как мужчины — мужчину, собирает ли он эту квартирную плату для себя или для кого-то еще, а если для кого-то еще, то кто такой этот еще. Просто и мило, мнится мне. И мозговито. Усекли, товарищ Виндзор?
Билли возбужденно привскочил на стуле. — По-моему, в самую точку. Псмит скромно одернул манжеты.
18. Побочный эпизод
Краткую выжимку того, что содержится в этой главе, сообщил редакции на следующее утро Мопся Малоней. Однако рассказ Мопси отличался суховатой лаконичностью, составляющей обычный его стиль. Первопричины и пикантные подробности он опускал, чтобы не растягивать повествование и поскорее взяться за чтение очередной ковбойской книжки. События Мопся изложил просто как любопытное происшествие, всего лишь пузырек на поверхности жизни большого города. Он не знал, до какой степени его нанимателей интересовало любое событие, касавшееся банды, известной под названием «Три-Пойнтс». Мопся сказал:
