Роберт Ладлэм - Дорога в Омаху
— И тем не менее он счел возможным нарушить эту торжественную клятву, из чего следует, что он хотел сообщить тебе что-то чрезвычайно важное. И что же это было?
— Да он не сказал ничего! — взвизгнул Дивероу, снова напрягаясь в бесплодной попытке освободиться от пут. — Все, что я от него услышал, так это то, что он летит в Бостон повидаться со мной, потому что у него все пошло вкривь и вкось...
— Скорее это у тебя все пошло вкривь и вкось, Сэм... А когда он собирается прибыть сюда?
— Откуда мне знать!
— Тоже верно: отдавшись своей душевной драме, ты не стал его слушать... Учитывая, что он собирается сообщить тебе что-то жизненно важное, ради чего ему пришлось нарушить соглашение никогда не вступать с тобой в контакт, мы можем предположить, что его поездка в Бостон не терпит отлагательства.
— Так же, как и мой отъезд в Тасманию, — заметил Дивероу с чувством.
— Вот этого-то я как раз и не советовал бы тебе делать, — откликнулся Пинкус столь же горячо. — Ты не должен бежать отсюда, избегать встречи с ним...
— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует его избегать, — перебил его Сэм. — Разве что вы боитесь, что я убью этого сукина сына. Он своего рода сигнал бедствия с «Титаника».
— Дело в том, что ты участвовал в ужаснейшем преступлении всех времен, и этот факт он сможет и впредь обращать против тебя и, соответственно, и меня как твоего единственного работодателя с момента окончания тобой Школы права.
— Вы-то тут при чем? Это же я, а не вы, вынес из архива более двух тысяч наисекретнейших документов!
— Этот эпизод, живописуемый тобою в столь мрачных тонах, — ничто по сравнению со злодеянием, свидетельства коего ты только что пытался убрать со своих стен... Но раз уж ты заговорил о тех бумагах, то был ли какой смысл в их хищении?
— Да, был. И подтверждение тому — полученные нами сорок миллионов, — ответил Дивероу. — Как вы думаете, каким образом этот чертов генерал с берегов реки Стикс раздобыл такие средства?
— С помощью шантажа?
— Совершенно верно. И в этой связи Хауку со многими пришлось иметь дело — от бандитов из «Коза ностра» до кое-кого из англичан, не вполне отвечавших нашим представлениям о кавалерах «Ордена Виктории», и бывших нацистских преступников, чья внешняя респектабельность не могла скрыть того факта, что они по уши в курином дерьме, до арабских шейхов, не гнушавшихся ничем ради сохранения своих капиталов в Израиле. Он снял с них весь лоск и заставил меня заняться ими.
— Боже милостивый, а твоя матушка уверяла меня, будто все это — плод твоего больного воображения! И убийцы на площадке для игры в гольф, и немцы на птицефермах, и арабы в пустыне... А оказалось, так оно и было.
— Я позволял себе порой лишний бокал мартини и тогда болтал что на ум взбредет.
— Она также упомянула, что... Выходит, Хаукинз раздобыл в папках с секретными данными сведения об этих мерзавцах и принудил их согласиться со всеми его требованиями?
— Сколь низко вы...
— Лучше скажи, каких пределов может достичь человек в искусстве ловчить?
— Где же ваши моральные, устои, Арон?
— Они при мне. И поэтому я не могу относиться снисходительно к подонкам.
— Но зато сможете воспользоваться уликами, обнаруженными вами на моих стенах?
— Конечно же нет!
— Так какова же тогда ваша позиция?
— Не смешивай одного с другим. Какое отношение имеют моральные устои к тому, что развесил ты по стенам?
— Никакого, но только до тех пор, пока вы не очутитесь в моем положении.
Арон Пинкус молча приложил ладонь ко лбу и, опустив голову, отпил несколько глотков бренди.
— Любая, даже самая невероятная проблема должна иметь какое-то решение, пусть не в этой, так в последующей жизни.
— Если не возражаете, Арон, я предпочел бы при этой.
— Я тоже, — отозвался престарелый юрист. — И поэтому двинем вперед, как любишь ты выражаться на своем неподражаемом народном диалекте.
— Куда?
— Навстречу генералу Маккензи Хаукинзу, которому мы с тобой объявляем войну!
— Вы твердо решили это?
— Да, Сэмми. Я кровно, можно сказать, бесконечно заинтересован в победе над ним. В этой связи мне хотелось бы привести тебе один из трюизмов нашей профессии, весьма справедливый: юрист, переоценивающий свои возможности, рано или поздно оказывается в дураках. То же относится и к твоему генералу Хаукинзу. Возможно, он и в самом деле обладает экстраординарным умом военного склада со всеми проистекающими отсюда ярчайшими проявлениями эксцентричности его натуры, но, должен я смиренно заметить, по части уловок он и в подметки не годится Арону Пинкусу.
* * *Вождь племени уопотами Повелитель Грома, щедро украшенный перьями, выплюнул изжеванную сигару и вернулся в свой огромный вигвам, где в дополнение к вполне естественным в данных случаях «поделкам» индейцев вроде рядами висевших на стенах искусственных скальпов он водрузил водяной матрас и установил различное электронное оборудование, которым мог бы гордиться и гордился Пентагон, пока все это великолепие не украли. Вздыхая громко от печали и гнева, предводитель краснокожих снял осторожно свой величественный головной убор и уложил его на грязный пол. Потом дотянулся до мешочка из оленьей кожи, вытащил свежую сигару неизвестного происхождения и сомнительного качества, сунул в рот и принялся жевать и калечить ее. Когда добрых два дюйма этого изделия табачной промышленности превратились в месиво, а зубы потемнели, он, перешагивая через водяной матрас, потерял равновесие и упал спиной на вечно перекатывающиеся выпуклости сей спальной принадлежности, и в этот миг, как назло, в его расшитой бисером национальной одежде взорвался звонком радиотелефон, так и не умолкнувший все то время, что он метался в безуспешном стремлении унять неугомонную воду, переливавшуюся строптиво под ним из одного края матраса в другой. Лишь с большим трудом избавив себя от капризов водной стихии, генерал, уже прочно стоя в грязи в сапогах, сердито бросившись вперед, схватил телефонную трубку.
— В чем дело? — заговорил вождь грубо. — У меня совещание — паувау.
— Послушай, предводитель краснокожих, там, где пребываешь ты в данный момент, единственные совещания — это когда дети слушают, как лают их собаки. Тебе ни за что не догадаться, кто тебе звонит, приятель.
— Не знаю никого, у кого был бы этот номер.
— Никогда не забывай, что противник может произвести сканирование и обнаружить твою частоту...
— Что?
— Будь бдителен, парень.
— А в чем дело?
— Знаешь ту английскую пару, что была здесь вчера и все выспрашивала о тебе? Ту самую, перед которой мы разыграли представление, будто мы и немы и глухи?
— Ну и что они?
— Вернулись сюда с двумя помощниками. Один выглядит так, словно вырвался только что из клетки, а другой все обнюхивает и сопит: у него или сильный насморк, или ноздри здорово воспалились.
— Должно быть, они что-то учуяли.
— Но чудик тут ни при чем...
— Я не имею в виду наши вспомогательные силы, я говорю об англичанах. Возможно, этот твой юридический представитель Чарли Редуинг сболтнул им лишнего.
— Давай-ка... не будем паниковать. Если не считать падения с этой вшивой лошади, то он был великолепен. Они ни черта не узнали о тебе, а эта расфуфыренная дамочка буквально не сводила глаз с его бандажа...
— С набедренной повязки, сынок! С набедренной повязки! Да и дело, может быть, было не в нем, а в лошади.
— Хорошо, пусть будет набедренная повязка, — согласился собеседник Повелителя Грома, в то время как тот, издав беспомощное «ах!», вновь увяз в виниловых волнах водяного матраса и теперь отчаянно барахтался, лежа на спине. — А что, если наш орел-юрист в самом деле замешан как-то в этом? Думаю, ты не станешь отрицать такой возможности.
— Сейчас я все готов отрицать! Мое жилье оказалось ни к черту не годным...
— Но ты же сам его проектировал, Эм Ха![32]
— Советую тебе оставить фамильярный тон, мальчуган! Ты — низший чин, наемник и, обращаясь ко мне, должен величать меня вождем.
— В таком случае, славный царек, можешь сам отправляться в город за своими гнилыми сигарами...
— Я не пытаюсь переделать тебя, сынок, и не собираюсь применять каких бы то ни было суровых мер воздействия. Просто мне хотелось бы сохранять субординацию. По-моему, вспомогательные войска не вызывают ради тех, кто носит набедренные повязки. Я ясно выражаю свои мысли?
— Более или менее... И что же, ты думаешь, они разнюхали?
— Не они, молодой человек, а кто-то еще. Он-то и вызвал подкрепление. Эти бритты не сами сюда явились. Им приказали. И за всем этим стоит боевой офицер, который решил заново провести рекогносцировку. Это ясно как Божий день.
— А день-то тут при чем?
— Да ни при чем. Скажи-ка лучше, малый, а где они сейчас?
— В лавочке с сувенирами. Набирают всякой всячины, держатся дружелюбно. Даже этот Бык, англичанин. Кстати, девушки из ларька — ох, извини, скво — чертовски рады: мы как раз получили новую партию безделушек с Тайваня.
![Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]](/uploads/posts/books/57358/57358.jpg)
