Эдуард Асадов - Когда стихи улыбаются
1995
Практический совет
Колдун снимает порчу, снимет сглаз.
Но для чего нам этакие корчи?
Куда важнее было бы для нас,
Когда бы не с людей снимал он порчу,
А с порченых сосисок и колбас.
1995
«Поездку в Рим, к теплу испанских вод…»
Поездку в Рим, к теплу испанских вод
Всем господам реклама предлагает.
Канары, Ниццу, белый теплоход…
Не думая, что большинству «господ»
На хлеб и воду денег не хватает.
1995
Дачная шутка
Красновидовские зори,
Лес, цветы да тишина,
Слева Горин, справа Зорин,
Посредине — Шукшина.
А под лепкою фасадов
Рядом с трассами стрижей
Улыбается Асадов —
Самый скромный из людей.
1996
Мысли на конце пера
Переделкинский юмор
Не секрет, что критики, как правило, не очень-то жалуют писателей. Особенно крепко во все времена доставалось от них поэтам. Почему? Ответ, я думаю, лежит на поверхности. С чего начинают обычно литераторы свой творческий путь? В основном с поэзии. Самое сложное кажется почему-то им самым простым. Когда же постепенно выясняется, что с поэзией ничего не выходит, то автор переходит на прозу. Тут поле деятельности широкое: можно стать драматургом, рассказчиком, романистом, фельетонистом, ну и так далее. Когда же и тут ждет бедолагу провал, то он не бросает пера, а полный гнева и мстительного сарказма переходит на критику. То есть тот, кто не умеет писать, начинает учить мастерству других. И тут уж ничего не поделаешь, так как первое разочарование они испытали, встретясь с поэзией, то и главный шквал своего раздражения они обращают на тех, кто, не в пример им, стихи все-таки пишет. Ну, а если при этом он еще имеет успех, то держись поэт со всеми своими стихами! Пощады тебе не будет!
В первой половине двадцатого века одним из ведущих критиков, так сказать, критическим мэтром, был Владимир Ермилов. И крови, говорят, попортил он многим. Одной из серьезных мишеней для его критики была поэзия Владимира Маяковского. Один Владимир кусал другого Владимира. В начале 30-х годов Маяковский готовил к постановке свою пьесу «Баня». И вот в тридцатом году, предваряя это событие, поэт выпустил несколько прокламаций-листовок. Что-то вроде защитной рекламы. Одна из них была о Ермилове. Маяковский писал:
Сразу не выпаришь бюрократов рой!
Не хватит ни бань и ни мыла вам,
А еще бюрократом помогает перо
Критиков — вроде Ермилова!
Но опубликовать такую листовку Маяковскому не разрешили. С этим запретом Владимир Владимирович не был согласен. И даже в предсмертном письме, говоря об этой своей эпиграмме, он написал:
«Лозунг снял зря. Надо было доругаться!»
Почему я вспомнил об этом случае? Сейчас расскажу…
…В подмосковном писательском поселке Переделкино у Ермилова была дача. Перед входом в калитку красовалась такая табличка:
«Осторожно! Во дворе — злая собака!» И вот кто-то из писателей (говорят, что это был Корней Чуковский) после слова «злая» написал: «и беспринципная!».
Вот так едко шутили порой писатели. Особенно поэты.
Как говорится «око — за око»!
P.S. Эпиграмма на Ермилова взята из 11-го тома тринадцатитомника Маяковского, страница 350.
Забавный эпизод
В Дом творчества Переделкино частенько приезжал работать и отдыхать чудесный человек-сказочник Александр Николаевич Нечаев, писатель и ученый, специалист по русскому фольклору. В свое время он был консультантом Алексея Толстого, когда тот работал над романом «Петр Первый». Человек это был веселый, даже озорной, умел и пошутить, и остро ответить. И вот где-то в семидесятых годах XX века ему дали от Союза писателей двухкомнатную квартиру.
Вскоре, гуляя по поселку, Нечаев встречается с авторитетным критиком Виктором Перцовым, членом правления Союза писателей. Короче — государственным человеком. И вот, увидев Нечаева, Перцов снисходительно улыбается и говорит:
— Ну что же, Александр Николаевич, поздравляю вас с получением новой квартиры!
А Нечаев с плутоватой улыбочкой отвечает:
— Да что же, Виктор Осипович, поздравлять-то меня? Перед революцией у моего отца был дом из шести комнат. После семнадцатого года дом этот у нас конфисковали. И вот теперь мне дали двухкомнатную квартиру. Это, конечно, приятно, но если говорить по совести, то мне от государства полагаются еще четыре комнаты. Вот тогда все было бы справедливо!
Перцов бледнеет, оглядывается: не слышал ли кто-нибудь эту крамолу? И, убедившись, что никто не слышал, вежливо прощается и быстренько уходит прочь…
Переполох в литературном семействе
Произошла эта история в Доме творчества писателей в Малеевке, в конце семидесятых годов, ну, а так как у двадцатого века осталось всего два месяца, то к словам «семидесятых годов» надо добавить: «прошлого века». Этот Дом творчества находится примерно в ста километрах от Москвы. И называется он Домом творчества совершенно не зря. В доме этом создают свои бессмертные, а иногда, что греха таить, и совершенно смертные (чего даже больше) произведения поэты, прозаики и критики нашей страны. А для того, чтобы вдохновение почаще посещало душу, они выгуливают свои мудрые головы среди сказочной лесной красоты, пополняют мысли в прекрасной библиотеке и оттачивают глаз на бильярде. Вот о бильярде-то сейчас у нас и пойдет разговор. Катать шары по зеленому сукну любят многие. И действительно: почему, например, не сразиться перед обедом или вечерком с кем-нибудь из товарищей?! Вот именно сразиться, разгуливая вокруг большого стола, озирая поле боя многоопытным сощуренным глазом и задумчиво натирая мелком кончик кия… Тут же рядом толкались зачастую и те, кто играть в бильярд и вообще не умел.
Эти, как правило, и были главными знатоками и советчиками. И если кто-нибудь из бильярдных бойцов мазал, такой вот «знаток» досадливо восклицал: «Ну что ж ты, Сережа! Я ж тебе говорил: режь „свояка“ вон в ту дальнюю лузу!» Хотя ничего подобного перед этим абсолютно не говорил. Случалось, что бильярдисты заигрывались по вечерам допоздна. Иногда от усталости и от досады по поводу проигранных денег даже ссорились. Припоминается такой случай: однажды до глубокой ночи сражались между собой два поэта — Алексей Марков и Николай Доризо. Как уж они там играли — не знаю, но утром в столовой произошел такой разговор: Алексей Марков, жуя котлету и запивая ее стаканом кофе, громко рассказывал соседям по столу — голос у него был хрипловатый, но настолько громкий, что слышен был всем находившимся в столовой: «Я, может быть, и не совсем классный бильярдист, но играю вроде бы не плохо. А вчера мне, ну вот как нарочно, везло и везло! Я выигрываю у Николая и выигрываю. Доризо начинает нервничать, пересчитывает деньги, и даже пальцы у него от волнения начинают немного дрожать. А я закладываю шар за шаром!.. И уже выиграл денег ну не так чтобы много, но довольно прилично. И вот я начинаю уже думать, как бы найти благовидный предлог, чтобы с выигрышем смыться… Но Коля сердится, брови нахмурил, и из глаз уже сыплются молнии! Чувствую — никак мне не удрать, отыгрывается, дьявол! И тут на мое счастье приходит дежурная и говорит, что Доризо вызывает по междугороднему жена его, певица Гелена Великанова, из Ленинграда. Она там на гастролях и всегда, когда кончается концерт, звонит ему по телефону. А Николаю и уходить не хочется, и не пойти нельзя. Он нервным таким голосом и говорит мне: „Алеша, ты никуда не уходи! Очень тебя прошу! Я вернусь через три минуты…
Ну хорошо? Договорились?“ А я говорю: „Ну конечно, договорились! Иди звони!“ Но как только Доризо ушел, я тут же исчез из бильярдной. И дунул к себе в комнату! Быстренько закрыл дверь на ключ и взглянул на часы — два часа ночи… бухнулся в постель и думаю: ну нет! Больше ты меня, голубчик, не вытащить из постели ни за какие коврижки!.. Проходит минут пять или семь — и вдруг тихий стук в дверь… Я молчу… Снова слабое поскребывание, ласковый стук и шепот: „Леша… Это я — Николай… Не спишь? Пойдем доиграем партию…“ Я молчу… Молчу и молчу… Тогда Доризо стучит уже сильнее и говорит уже погромче. Особенно-то кричать нельзя, кругом спят. „Алеша! Откликнись! Я же знаю, что ты не спишь… Ну пойдем… доиграем!..“ А я — ни гугу… Лежу и думаю: ишь чего захотел!.. Не дурак же я „просаживать“ выигрыш! Чувствую, Николай уже начинает злиться. „Марков! Алексей! Перестань притворяться! Ты же ни черта не спишь!..“ Начинает снова дергать дверь… Но дверь заперта. Дело пустое! Чувствую, Доризо окончательно обозлился. „Алексей! Открывай, скотина! Это же нечестно!.. Слышишь? Нечестно! Порядочные люди так себя не ведут!“ А я лежу, пересчитываю деньги и смеюсь про себя. А что? Выигрыш вполне симпатичный. Завтра на бутылку, на закуску хватит да еще и останется… Но Доризо рассвирепел окончательно: лупит уже кулаком в дверь и орет: „Алексей, гад! Не притворяйся! Я же знаю, что ты не спишь! Ну подай хотя бы голос!“ Нет, думаю, никакого голоса!.. Буду молчать как рыба… Тогда он с грозного рыка переходит вдруг на жалобный скулеж: „Леша! Милый… Ну не валяй дурака!.. Вспомни, мы же с тобой вместе начинали когда-то!.. Я прошу тебя, как друга прошу. Открой! Слышишь, открой!!!“ Я молчу как скала… Тогда он приходит в бешенство, разбегается и… бах! ногой в дверь! „Открой, тебе говорят!“ Снова разбегается — и снова в дверь бух!!! „Эй, Марков, открывай! Открывай сейчас же!“ Но тут слышу пришла дежурная сестра Соня, испуганно говорит: „Николай Константинович! Что это вы тут так разбушевались?..“ „Да вот мне надо с Марковым поговорить, а он не открывает!“ Соня громким шепотом: „Ну все… все… все… с Марковым поговорите завтра! На дворе уже ночь, и все разговоры перенесем на утренние часы! И, кстати, не забудьте, что утром вы записаны к терапевту…“ Ну тому нечего делать, поворчал, поворчал и отправился спать…
