Андрей Кивинов - Русская угроза (сборник)
Подниматься из травы я не рискнул, предательница луна светит не только нам, но и добрым людям с ружьями и балясинами. Кое-как пополз к лесу, взяв Никиту на буксир за шиворот. Со скоростью два метра в минуту. До ближайшей березы метров пятьдесят, нетрудно посчитать, сколько времени уйдет на дорогу. Много. Очень много… Даже прогулочным шагом они дойдут быстрее. А они идут! Красиво идут. Шеренгой. Флага только не хватает. «Мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь…»
В ноздрю попадает травина, я успеваю зажать рот, но чихнуть беззвучно не удается. Через секунду гремит еще один выстрел. Громко, аж заложило уши. На затылок осыпаются лепестки иван-чая. Метко бьет. С поля взлетают потревоженные птахи. «Если диарея застала вас врасплох…» Зря не дослушал рекламу. Кажется, застала…
— Да они не там, Егорыч! Не пали зря.
— Вроде шевельнулся кто-то…
— Да это дрозд.
Да, да! Это дрозд! Егорыч, не надо больше сюда стрелять!
В любом случае, выстрел придал мне новые силы. Никита таращит на меня глаза словно рак, на хвост которого наехал трактор. Представляю его состояние. Ситуация даже на трезвую голову выглядит потешно, а уж после трех-четырех стаканов «Холодка»…
Ров. С полметра глубиной. На дне вода. Вряд ли мелиорация — скорей, естественного происхождения. Либо инопланетяне вырыли — круги на полях. Я скатываюсь сам, после стягиваю друга. Все, силы закончились. Вытащить Никитушку на ту сторону я уже не смогу. Знал бы, что такое случится, год ходил бы в тренажерный зал. Игра на очень высоком уровне сложности. Ах, если бы игра…
А шеренга идет. И нет у меня пулемета. Здесь вам не игрушки компьютерные, когда у героя за поясом целый арсенал вплоть до ракеты «земля — воздух».
Поднимается ветер. Я с надеждой смотрю на небо. Если луна сгинет за тучей, мы спасены. Вряд ли у них есть прожекторы и приборы ночного видения.
Спаси, земля русская!
Туча наползает. Но слишком вяло. Прибавь, родная, прибавь… Опять гармошка. Стиви Уандер. «Я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя».
Шелест травы, тяжелый топот кирзачей о землю. Все ближе и ближе к канаве. В двух шагах, в одном… Я уже вижу страшную тень. Затем черный силуэт на фоне красиво мерцающих звезд. Отблеск луны на заточенных, как штык, вилах. Это же оборотень! Натуральный вервольф! Вжимаюсь в ров, накрыв собой пытающегося вырваться Никиту. Еще секунда — и хороший парень нас увидит, чтобы сказать, что любит. Вот так граждане и пропадают без вести без особых на то причин. Иронический детектив.
— Ну, чо там?
— Не видать… По ходу, в лес свалили. Утра надо ждать.
Керзачи потопали обратно. Я поднимаю глаза к небу. Луны нет. Только звезды и прочие блеклые тела Солнечной системы. Но радоваться рано. Крестьяне просто так не сдаются. Опять доносится доброе предложение поджечь траву и выкурить сволочей. Почему мы сволочи? Ну не привезли водки, и то не по своей вине, и что?.. Ну продайте машину, черт с ней, но убивать-то за что?
Пока электорат ищет спички и сливает бензин, надо принимать срочные меры по спасению агитационной бригады, иначе народ так и не узнает, за кого голосовать. Я выбираюсь из канавы, за шиворот вытаскиваю Никитушку. Намокшая одежда усложняет задачу, но я справляюсь. Через минут десять хватаюсь за березку. Все, мы в лесу. Пусть поджигают.
Но, похоже, крестьяне уже отказались от своей затеи, вернулись в клуб и продолжили банкет. Лишь Егорыч с ружьем некоторое время постоял на краю поля, словно часовой, затем пальнул для очистки совести в нашу сторону и скрылся из виду.
Заряд пролетел мимо… Но рядом.
Я извлек кляп из глотки моего несчастного друга. Минут пять он тяжело пыхтел, выплевывая слюну, после чего его постигла та же участь, что и меня. Рефлекс. Я из вежливости отвернулся. Закончив с очищением организма, он поднял ясны очи и поинтересовался:
— Ты чо?
Я, как мог, не боясь показаться смешным, обрисовал ситуацию. С машиной, балясиной, поисками и кляпом.
— По-моему, ты бухой в жопу, — прокомментировал мой рассказ Никита, пытаясь подняться на ноги, — да мы с Валеркой на соседних койках два года вшей кормили… Нам под одной шинелькой спать доводилось. В хорошем смысле…
— Не пьянее некоторых.
— Пошли в клуб, разберемся.
Напарник сделал два нетвердых шага в сторону поля и заорал:
— Валерыч!.. Я тут!
Ответом был залп из винтовки. Посыпались с березоньки листочки. Не ушел, значит, Егорыч. Притаился в засаде. Хитрый. Ночной дозор.
Я прыгнул на Никиту, вновь накрыл своей впалой грудью и яростно прошептал:
— Ну что, убедился?
— Чего, правда, что ли, замочить хотят?
— Нет, я за грибочками в лес сорвался. Сейчас, говорят, белые идут.
С полчаса мы сидели на поваленной березе и очухивались, подкармливая собственной кровушкой злых комаров. Можно, конечно, было очухиваться и до утра, но в таком случае смерть от пневмонии или потери крови нам обеспечена. А еще неизвестно, что лучше, от пневмонии или балясины. В легких рубашках, к тому же мокрых, в ночном сентябрьском лесу мы продержимся от силы до первых петухов, при условии, что будем активно заниматься физической культурой. Здесь не Норвегия, теплых биотуалетов не отыщем.
— А может, они эти, как их — сатанисты? — делает предположение мой друг. — В жертву нас хотели принести?
— Из Запорья они, — раздраженно отвечаю я, — это многое объясняет. В башках запор… Надо где-то согреться. И переночевать. Шмотки в машине. Вместе с палаткой. Машина у клуба. В клубе народ.
— Не надо машины, — Никита окончательно протрезвел и ситуацию контролировал, — помнишь первый дом, где я про Валерку спрашивал?
— Ну?
— Там нормальный дедок живет. Попросимся переночевать. Должен пустить.
— Думаешь?
— Договоримся. Пошли.
— Через деревню пойдем?
— Опасно. Засекут еще. В обход, по берегу реки. Не заблудимся. Тут рядом.
Я согласно кивнул и поднялся с березы.
Во время похода ничего особо примечательного не случилось, если не считать, что Никита, пытаясь справить малую нужду и поскользнувшись на траве, загремел с крутого берега в реку, но быстро выплыл. Ибо, как я упоминал, воды в речке не имелось.
Дальше шли молча, по-партизански. Да и не хотелось что-то песни петь. И даже шептаться. Вдруг услышат. Гармошка-то одинокая все играет. О, кажется, что-то из покойного Курта Кобейна… Нирвана, блин.
В закомый двор проникли с тыла, со стороны огорода, поросшего метровой крапивой. Никита постучал в дверь избушки.
— Кто там?
— Бать, это мы, агитаторы. Пусти переночевать. Замерзаем.
Стук моих зубов подтверждал сказанное. Дверь скрипнула, свет керосиновой лампы ударил в наши физиономии.
— Заходьте, сыночки…
Не дожидаясь второго приглашения, мы нырнули в дом и последовали за хозяином.
Дом был протоплен, есть надежда избежать холодной смерти. Распахнув дверь в большую комнату, дедок осветил лампой застланную тахту.
— Здеся легайте. Я на веранду пойду. А то там холодно, не ровен час простудитесь, а мне не привыкать. Печку раз в неделю топлю, с дровами беда. Замерзнете, я еще одеяло дам.
— Спасибо, батя, — поблагодарил Никита, — будешь в Питере, я тебя тоже пущу. Хоть месяц живи.
— Может, покушать хотите? У меня капуста есть.
— Нет, не хотим. Уже перекусили. Только не говори никому, что мы здесь, если вдруг спрашивать будут.
Добрый дедок кивнул и исчез вместе с лампой. На ощупь, словно два слепых крота, мы добрались до тахты, скинули мокрую одежду и спрятались под одеяло. Никита через пару минут безмятежно захрапел, а я долго лежал с открытыми глазами, вспоминая красоты и чудеса русской провинции. Всего сто верст от центра, а словно на другой планете. «Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой»?
Нигде.
Проснулись мы не по собственной воле. А благодаря истерическим воплям гостеприимного хозяина. Раскрыв левый глаз, я зафиксировал дедка возле тахты с гримасой праведного гнева на старческом лице. Раскрыв правый, засек вилы в грубых и натруженных руках. Садовый инвентарь был нацелен точно в мой незащищенный портрет. По правде говоря, после ночного радужного приема я рассчитывал увидеть чашечку кофе на подносе, на худой конец чая, но никак ни вилы. Перевожу взгляд на лежащего у стенки Никиту. Похоже, он тоже готовился к чаю.
— Вы кто такие?!
— Э-э, батя, погоди, — я прикрываю ладонью лоб, — мы агитаторы. Из Питера.
— Какой я тебе батя?! Ослеп, что ли?
Я не ослеп, но, чем не понравился «батя», пока не пойму.
— Папаша, спокойно, — подал голос Никита, — вилами не размахивай так, еще в глаз попадешь.
— Вы что ж, сволочи, сговорились? Я хоть и баба, а оскорблять себя не дам!
…Баба. Надо же. Точно баба. Как я не заметил подол, торчащий из-под пиджака?
А ночью на «батю» отзывалось. И не обижалось.
