Енё Рэйтё - Бабье лето медвежатника
Хильдегард покончила с собой, Бернс поджег собственный дом… Это и послужило той каплей крови, запах которой чувствуется издалека, пробуждает воспоминания, будоражит убийственные страсти.
Вот и мчится новоявленный Бенджамин Вальтер, перескакивает с крыши на крышу, лишь бы не захлестнул его кровавый поток. Он останавливается на мгновенье, перевести дух, и слышит позади чье-то затрудненное дыхание.
– Куда вы, собственно, направляетесь, уважаемый? – интересуется Кёдлингер, который, оказывается, увязался за ним и тоже скачет по крышам, стараясь не отставать. Но даже эта безумная гонка не подвигла его расстаться со сломанным зонтом.
– Что за спешка вынуждает вас летать по воздуху? Не одобряю я этих новшеств! – Редактор поправляет сползшую шляпу, в которой зияет дырка, а с противоположной стороны виднеется выходное отверстие.
– Скажите, господин Кёдлингер, куда бы вы сейчас отправились, не будь меня с вами?
– В прошлом году ему стукнуло пятьдесят два.
Он все время забывает, что у Кёдлингера – как выражаются филиппонцы – парализован центр, помогающий составлять ответы. Однако он вполне понимает все, что ему говорят… Между тем стрельба все ближе, внизу шныряют вооруженные люди.
– Отведите меня к себе, – попросил Пенкрофт. – Я очень устал и хочу спать. Найдется у вас для меня местечко переночевать?
– Ладно, я ему напишу, – кивнул Кёдлингер и зашагал впереди Пенкрофта.
Так они и пробирались по крышам. Господин редактор время от времени застывал на месте, вглядываясь в темноту, – ни дать ни взять предводитель индейцев, – затем снова шел вперед.
На крыше, сплошь увешанной сохнущим бельем, он в нерешительности остановился.
– В этом доме почта. Значит, нам надо свернуть налево. Если увидите где-нибудь гнездо аиста, скажите.
– Зачем?
– Я все ему передам.
Дурацкие ответы Кёдлингера, которые прежде забавляли его, сейчас вызывали неодолимое желание столкнуть господина редактора с крыши. Постепенно они добрались до окраины, осталось миновать всего лишь несколько убогих домишек. Как же выведать у Кёдлингера, где тот живет? Спрашивать бесполезно, он все равно не ответит. И тут Пенкрофта осенила гениальная идея. Он указал на крыши окрестных домов и поинтересовался:
– Сколько вам лет, господин Кёдлингер?
– Я живу вон в той хибаре на краю леса, – ответил чудак, ткнув пальцем в сторону берега реки.
Ур-ра! Значит, все-таки можно найти подход к господину редактору. Они слезли с крыши и двинулись к деревянному дому, стоявшему на отшибе. Окна были освещены. Выходит, у Кёдлингера есть семья?
Жилое помещение одновременно служило и редакцией. За столом сидел на редкость неряшливый и оборванный тип с бородой и ковырял в зубах перочинным ножиком.
Интересно, кто это?
– Добрый вечер, – поздоровался Пенкрофт. – Не знаю, кто здесь хозяин дома…
– Я хозяин дома, – перебил его бородатый.
Все стены были увешаны картинами. Обстановка потрясающе роскошная: гобелены, кружевные занавески, бронзовая люстра редкостной красоты, – и все это в какой-то жалкой халупе…
– Прошу прощения, что вторгся незваным гостем, – обратился он к бородатому, от которого, казалось, веяло покоем. – Могу я пристроиться в этом большом кресле? Или в нем кто-то спит?
– Я в нем сплю. – Ответ прозвучал бесстрастно, можно сказать, без точки в конце фразы, а сам хозяин дома при этом даже не удостоил Пенкрофта взглядом.
– Скажите… Найдется у вас что-нибудь перекусить?
– Найдется.
Странный человек нырнул под стол и извлек оттуда жареного гуся, калач и бутылку дорогой малаги, но вся еда была залита какой-то темной, маслянистой жидкостью, похожей на типографскую краску.
– Извините, но это…
– Ешьте на здоровье.
– А… как же это черное масло?…
– Его тоже можете съесть. Мне не жалко…
Пенкрофт решил больше не приставать к нему. Хозяина даже грубияном не назовешь – скорее вялый какой-то, апатичный. Насколько мог, он постарался счистить краску и мало-мальски утолить голод.
Неряшливый бородач расхаживал взад-вперед по комнате, что-то бормоча себе под нос.
А господин редактор первым делом стянул веревкой непослушный зонт и поставил его в угол. Единственную манжету, петли которой были скреплены цветной тесемкой, водрузил на стол. Пиджак повесил на гвоздь, и оказалось, что под пиджаком и накрахмаленной манишкой скрывается сине-красная полосатая трикотажная майка. Подхватив ведро, Кёдлингер вышел из дома.
Пенкрофт огляделся по сторонам. Помимо картин, на стенах красовались литографии, карты, расписания поездов. В центре – портрет эрцгерцога Франца Фердинанда с супругой. И вообще память о трагически погибшем наследнике австрийского престола занимала здесь главное место – вероятно, господин Кёдлингер происходил из семьи австрийских эмигрантов. Здесь можно было увидеть изображение Венской биржи и дворца Шёнбрунн, а также олеографию по мотивам трагедии в Майерлинге.[1] У стены стоял стол с большой табличкой на нем:
ВНИМАНИЕ! РЕДАКЦИЯ!РАБОТАЮ БЕЗ ПЕРЕРЫВА НА ОБЕД И СОН!ПРИЕМ ПОСЕТИТЕЛЕЙ – ДВЕ МИНУТЫ, ДА И ТО В ПОРЯДКЕ ИСКЛЮЧЕНИЯ.ВХОД С КОЗАМИ, ОСЛАМИ И СОБАКАМИ КРУПНЫХ ПОРОДКАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН,НО НЕ НАКАЗУЕМ!Вся комната пестрела подобными указателями, рассчитанными явно на слабоумных. Так, дверцу шкафа украшала эмалированная табличка, где открытым текстом сообщалось:
ШКАФВысеченное на входной двери предупреждение вызывало недоуменный вопрос касательно его смысла:
ОСТОРОЖНО! ДВЕРЬ!К стеллажу, заваленному папками со скоросшивателями и рукописями, была прикреплена стеклянная табличка с надписью:
ДЛЯ БУМАГ!ПРОСЬБА ВЫТИРАТЬ НОГИ!Какое небрежное обращение с дорогими вещами! Пол развалюхи был устлан великолепным персидским ковром, в одном месте прожженным сигарой, в другом – залитым чернилами. И все же с некоторым педантизмом и этот экспонат сопровождался пояснением, как экзотическое растение в оранжерее. К ножке стола была прислонена табличка:
ОСТОРОЖНО! ПЕРСИДСКИЙ КОВЕР!Полированный письменный стол из дерева ценной породы… чего там только не было! Корректуры, оттиски, бронзовая чернильница, антикварные часы, гаванские сигары, большей частью рассыпанные по ковру и раздавленные… Позади стола – огромное, до полу, зеркало венецианского стекла…
Ах, да какое ему до всего этого дело! Необходимо поспать, собраться с силами и бежать, бежать из города, спасаясь от Прентина!
В комнате появился Кёдлингер, вытирая руки; с волос его капала вода, а челюсти двигались, словно он пережевывал что-то. Может, жевательную резинку? Вытянув перед собой руки, он изучающе разглядывал их поверх пенсне. Затем повесил полотенце и, порывшись в груде вещей на столе, отыскал эмалированную табличку, которая заняла свое место на крючке поверх полотенца.
ПОЛОТЕНЦЕ!ВНИМАНИЕ! ЕГО МЕСТО – ЗДЕСЬ!Проделав все эти манипуляции, господин редактор сел за стол и принялся что-то писать, всем своим видом давая понять, что занят серьезной работой. В комнате снова появился бородатый, раздирая руками спелый ананас. Подумав с минуту, протянул половину гостю. Пенкрофт лишь теперь почувствовал, до чего же он голоден. Схватил истекающий соком ананас и благодарно кивнул.
– Вот спасибо!
– Меня это не интересует! – раздраженно воскликнул хозяин. – Что вам нужно?
– Хотелось бы поспать…
– Мне тоже!
– У меня есть все основания опасаться недоброжелателей. Не могли бы вы постоять на страже, пока я вздремну?
– Постою на страже! – Бородатый выдвинул ящик комода, долго рылся в нем, попутно перебив немало дорогих фарфоровых безделушек, пока наконец не отыскал револьвер с костяной рукояткой искусной работы. – Надеюсь, заряжен, – сказал он и на пробу выстрелил два раза подряд. Венецианское зеркало со звоном разбилось. Один из осколков упал на рукопись господина редактора. Тот почесал пером макушку, стряхнул осколок на пол и продолжил свою работу.
Бородач с удовлетворенным видом осмотрел револьвер и буркнул:
– Можете спать спокойно.
Пенкрофт устроился в кресле. Глаза у него слипались. Наконец-то он чувствовал себя в безопасности. Поспит часок-другой, и только его видели.
– Случаем не знаете, – в полусне, едва ворочая языком, поинтересовался он, – кто такой Прентин?
– Как не знать! Знаю.
– В таком случае откройте секрет.
– Я и есть Прентин.
3
Перед ним с револьвером в руке стоял Прентин собственной персоной!
Сна как не бывало. Надо же так влипнуть! Этот псих сейчас спустит курок, и – кранты. Знать бы хоть, за что придется поплатиться жизнью!
– Собираетесь убить меня?
– Ага, – кивнул Прентин.
– По-вашему, я это заслужил?
– Да.
