Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени
— Ты хоть бы канавку поглубже догадался бы выкопать, бездарь, — бросил Сергей «аграрию», подойдя поближе к заграждению.
— Не было такой команды, товарищ старший лейтенант, — отозвался незадачливый «аграрий» — сказано было на штык лопаты, на штык и выкопал. Товарищу прапорщику виднее.
— Команда ему нужна! А голова тебе на что дана? Так и будешь до дембеля лопатой по говну стучать. Ну ладно, такие проблемы периодически возникают у каждого индейца. Ты вот что скажи мне, голубь сизый, был ли здесь командир, а если был, то когда и куда ушел? Понятно, что он, когда уходил, наверное, забыл тебе по всей форме доложить. Хоть направление его перемещения покажи. Никаких слов мне от тебя не надо — рукой покажи.
— Та никуда он не уходил. Он там, в свинарнике. Машка сегодня ночью опоросилась, вот он там с приплодом и разбирается — имена всем раздает.
— Батюшки-светы! Как это трогательно. Не дать, не взять — крестный отец. Как же он туда прошел? Вы что тут, персональный гидрокостюм для него держите? Или на носилках его, как китайского мандарина, по двору носите?
— Та нет. Чулки от ОЗК (Общевойсковой Защитный Комплект) он одевает и ходит тут везде. А мы потом сутки их отмываем.
(Продолжим наше дальнейшее изучение этого удивительного армейского одеяния: ОЗК — это такой армейский скафандр, позволяющий надевшему его военному прожить чуточку больше всего остального населения в условиях ядерного или химического воздействия. При этом, «чуточка» должна позволить военному довершить до конца выполнение боевой задачи. А потом все — «моментом в море». После довершения военные уже никому не нужны. И не верьте никогда тому, кто будет вам рассказывать про успешное преодоление зоны заражения, про дегазацию и дезактивацию. Бред это все. Ежели попал военный в такую катавасию — «финита ля комедия». Хоть и несколько отсроченная «финита»).
— Не ропщи, служивый — судьба у тебя значит такая. А судьба-то, ведь она в том числе и работу тебе определяет. Дуй-ка ты лучше в свинарник и шепни командиру о том, что прибыл, дескать, старший лейтенант Просвиров и желает ему, командиру значит, лично об этом доложить.
«Скотник» нехотя прохлюпал бахилами по благоухающему месиву, покачивающему растревоженными волнами ненадежный забор-плотину, и исчез внутри низкого, наспех сколоченного и покосившегося уже здания-сарая. Исчез надолго. Сергей уже успел, что называется, принюхаться к неизбежным на Руси ароматам сельской жизни. Голова его начала хоть и медленно пока, но довольно уже ощутимо от чего-то и куда-то «плыть». В сознании стали медленно обозначаться чьи-то расплывчато-туманные образы. От усталости, наверное, или от газов, испускаемых соседним болотом. Или же от того и другого вместе: от сочного благовония скотского говна ведь такого эффекта вряд ли приходится ожидать. В противном случае советские колхозники давно уже престали бы водку пить и ринулись бы всей гурьбой на скотный двор. Животноводство сделало бы по истине гигантский скачок вперед и ощутимо приблизило бы победу коммунизма в отдельно взятой стране. А сам факт пришествия коммунизма в те времена еще многим казался неотвратимым. Сомнениям и кривотолкам подвергались лишь сроки чудесного пришествия. Но и то только в допустимых пределах подвергались. Сказано же было чуть ранее с высокой трибуны партийного съезда: «Нынешнее поколение молодых людей будет жить при коммунизме!» Вот и верили в это все молодые. Вернее будет сказать, не совсем прямо так уж и все, но наиболее сознательная и передовая часть советской молодежи в это верила. Те, которые:
«А я еду, а я еду за туманом.
За туманом и за запахом тайги».
Или:
«Я там, где ребята толковые,
Я там, где плакаты: «Вперед!»
А диссидентов же всяческих в расчет можно было и не брать — они вообще мало во что когда-нибудь верят и всегда всем недовольны. Скептики нудные они все просто, вот и всё. И, к тому же, еще и угрюмые они меланхолики. Ходят и вечно брюзжат: «Колбасы нету! Качественных товаров нету! Машину не купить! Свободы слова, и той — нету!» И песни комсомольские извращают эти злопыхатели:
«А я еду, а я еду за деньгами.
За туманом едут только дураки».
Наконец это надоедает окружающему диссидентов законопослушному населению, и отдельные, самые ответственные представители диссидентского окружения сигнализируют «КУДА НАДО». Сотрудники «КУДА НАДО» берут брюзжателей на особый учет, точнее устанавливают круг их общения и проводят со всеми сразу разъяснительные беседы (бдительных представителей окружения эта процедура не затрагивала), приводят им наглядные примеры того, что все у нас в стране есть и им надлежит только приобрести умение все это видеть. Необходимо научиться, так сказать, под другим углом смотреть на окружающую их, диссидентов, действительность. И надо отметить, что некоторые из диссидентов и многие из их окружения как-то сразу проникались. Меняли, так сказать, угол своего мировоззрения. А другие — нет, не меняли. Артачились. Вставали, так сказать, в позу. Поза внушала отвращение сотрудникам «КУДА НАДО», они теряли свое хваленое железное терпение, хватали несговорчивых диссидентов за шиворот и выбрасывают их за строгие пределы одной шестой части суши. Можно сказать, бросали их прямо в хищную акулью пасть капитализма.
А там, в пасти этой, слюнявой в зубастости своей, диссиденты вначале чувствовали себя вполне даже комфортно. Им выплачивали всяческие пособия и гранты, предоставляли казенное жилье и скучную, никому не нужную, но довольно достойно оплачиваемую работу. Кормили этих дармоедов различными видами колбас, угощали деликатесными в дырявой плесени своей сырами. За эти изъеденные червями и покрытые слоем зеленой плесени сыры, за эту не нужную никому экзотику в советских магазинах продавцов просто расстреляли бы на месте ржавыми пулями. А тут — пожалуйста, ешь — не хочу. Но беда дармоедов этих была еще и в том, что они постоянно хотели. И их поначалу действительно кормили. Много-много чем кормили и, большей частью, экзотическими разными блюдами. Кормили и кричали об этом во всех средствах массовой информации, а потом приглашали лоснящихся изгнанников в различные студии, где они позировали перед телекамерами и бормотали что-то вроде: «Non Union Sovetic! Democratic — yes! Сало, масло, колбаса — гут!» Языкам-то ведь никаким не были обучены, в большинстве своем, диссиденты-то, как, впрочем, и подавляющее большинство советского народа. Даже та его часть, которая имела высшее образование, тоже стыдливо так писала в различных анкетах: «Читаю и перевожу со словарем». На самом деле врали они все. Никто и никогда в стране этой не читал иностранную литературу со словарем. А без словаря тем более никто не читал. Потому как не умели этого делать, да и читать-то особо было нечего. Ну не было в стране настоящей иностранной литературы, разве что по технической тематике иногда еще что-нибудь подбрасывали в библиотеки крупных городов. Или же можно было купить в ларьке «Moscоw Nеws» и почитать адаптированный текст из газеты «Правда». А что-нибудь другое — ни в коем случае! Вдруг там что-нибудь растлевающее попадется? То, что полезно для вас, ну там, к примеру, литература восемнадцатого века, то не волнуйтесь и не думайте напрягаться — мы вам все переведем. Причем, правильно переведем. Без отклонений от авторского замысла. Что-что? Случались отклонения? Нет-нет, это просто идеологически закаленный переводчик смог так глубоко проникнуть в авторский замысел, что выяснились некоторые подробности, самим автором пропущенные или же совершенно напрасно им написанные. Умели ведь нырять мыслью-то своей проникновенной стойкие наши переводчики, аж глубже самих авторов порой ныряли они в пучины тонких творческих душ.
Так вот, как только косноязычные изгои объявляли во всеуслышание, о том, что стало им теперь за пределами славной страны Советов-то вдруг очень хорошо — все, о них сразу же все благодетели забывали. И тут вдруг снисходило на диссидентскую сволочь эту некое прозрение. Опять же, не на всех снисходило. На тех, кому только колбасы не хватало, ничего не снисходило — тихо погружались они в относительную сытость западной жизни, и тина скотского благополучия смыкалось над их головой. А тем, кому не хватало творческой свободы, вдруг становилось невыносимо скучно — нет закрытых тем и никого разрушительной протестностью своей уже не удивишь, а на конструктивную созидательность, оказывается, не хватает силенок-то творческих. Ну не оторваться никак от обыденности и не взмыть в настоящий творческий полет! И, значит, совершенно справедливо в своем Отечестве диссидентским амбициям не потакали ни злостные критики, ни скучные чиновники от культуры. Не велась на диссидентские потуги и самая читающая в мире публика — не приняла она дешевые проявления псевдотворчества.
