Наталия Ильина - Иными глазами. Очерки шанхайской жизни
Теперь стали врать про Россию Советскую.
Чего только не пишут, не говорят, не врут про эту страну!
Тут к вранью присоединяются и некоторые русские, уязвленные тем, что в России прекрасно обходятся без них, и со страстной жадностыо ищущие указаний на то, что без них все же обходятся с трудом и живется скверно.
Не будем повторять всего того, что говорилось о «колоссе на глиняных ногах», о «провале пятилеток» и т. д. и т. д. — это уже достаточно набило оскомину.
К тому, что иностранцы не желают стряхнуть с себя лень и серьезно поинтересоваться тем, что же, в конце концов, представляет собой Россия, — мы уже привыкли.
Но как могли некоторые наши соотечественники, с уму непостижимым упрямством, в течение долгих лет отворачиваться от всего того, что касалось их родины — это понять невозможно!
Ни малейшего желания узнать о том, что происходит в СССР, как там живут люди и какие там законы!
Если иностранец спрашивает: «Скажите, а в России человек имеет право иметь собственных два-три костюма, граммофон и радио?» — то не надо раздражаться: он — иностранец. Если он спрашивает, правда ли, что русские едят свечи и водку пьют из самоваров, — тоже не надо выходить из себя. Надо спокойно ответить: нет, свечей не едят. И кротко ждать дальнейших вопросов.
Если же подобные вопросы задают русские (а в городе имеются библиотеки, а в библиотеках советские журналы и книги) — это уже совсем дико!
На каждом шагу приходится слышать: «А может ли человек в СССР иметь собственную квартиру и лишнюю нару ботинок?»
Почему бы просто не почитать, какие в СССР законы?
В результате собственного невежества, русский эмигрант, настроенный как будто просоветски, вдруг принимает за чистую монету какую-нибудь чушь, сказанную иностранцем о советской России. Выслушав и поверив, этот «русский» бежит, округляя глаза, повторять услышанную чушь своим знакомым.
— Вот, знаете, победы победами, а как там люди живут-то!
А ведь никто так не врет об СССР, как иностранец, поживший полтора дня проездом в Москве.
— Там, знаете, за всеми такая слежка… Выхожу из отеля, а тут человек просит прикурить. Очень странно!
— Чего ж странного? Не было у человека спичек. Вот и все.
— Именно, именно. Значит, у них спичек нет. Народ страдает!
Вспомним о всех тех, кто на два дня останавливался в местном Кэтэй Отеле, а потом, возвратившись на родину, долго и вдохновенно врал о Китае. Проехавши на автомобиле по Бабблинг Велл род, недрогнувшей рукой писал о китайском народе. Печально, что до сих пор эти преступления остаются ненаказуемыми… Но вернемся к иностранцу, проведшему два дня в Москве.
— Он пригласил на коктейль двух русских девушек-гидов, — рассказывал мне один знакомый, — девушки были хорошо одеты и все такое. Но вот, через какое-то время, одна из девушек смертельно побледнела и, пробормотав какое-то извинение, исчезла…
— Ага, — сказала я, с детства воспитанная на подобных историях, — все ясно. Она, конечно, была шпионкой и ей нужно было сбегать в Чека и донести. А смертельно побледнела она потому, что успела за час влюбиться в иностранца, и ей тяжело было его предавать… Киносценарий: девушка, нервно играющая вилкой. Дальше крупным планом: страдающие глаза, на лице борьба: любовь или долг? Агент Чека, замаскированный под ресторанного скрипача. Грозный знак левым глазом… Крупным планом: левый глаз скрипача. Доверчиво смеющееся лицо иностранца. Кадр из картины: «Olga the spy»[33].
— Вы все шутите, — раздраженно перебил меня мой знакомый, — но я правду говорю: девушка побледнела и исчезла!
— Так, — сказала я, — ну и что?
— Как «ну и что?» Очень подозрительно!
— Слушайте, — сказала я, вздохнув, — ну мало ли за какими надобностями человек может исчезнуть? Особенно девушка, не привыкшая к большому числу коктейлей…
— Но вы должны согласиться, что все же это очень подозрительно. Значит, там что-то неладно! Но мало того: этот иностранец из Москвы поехал в Лондон. С ним в купе ехали два советских инженера. Он говорит, что просто был поражен: эти люди выпили за время пути невероятное количество водки.
— Будто вы сами не выпиваете «невероятного количества водки»! Этот ваш иностранный друг видел, как вы сами пьете?
— Нет, но…
— То-то оно и есть, что «но»! Просто человек никогда не видал русских.
— Погодите. Дальше самое интересное. Он предложил этим инженерам плитку шоколада, и знаете что? Они начали есть ее вместе с серебряной бумагой. Значит, они там, в России, никогда не видели шоколада!
— Выходит, что они «там в России» и бумаги в глаза никогда не видали. Так, значит, и ели? Серебряную бумагу?
— Это еще что! Дальше слушайте. На пароходе иностранец угостил их виски. Пароход качало и, естественно, что стаканы ездили по столу. И представьте, советские инженеры очень испугались и начали кричать, что это колдовство, что иностранец хочет их отравить. Видите, значит, они никогда не ездили на пароходе!
— Слушайте, может, вы спутали? Может быть, ваш друг рассказывал не про русских и не про инженеров, а про двух дикарей с острова Лолли-Полли?
— А когда они приехали в Лондон, — захлебывался мой знакомый, — они купили себе по паре ручных часов и ходили с утра до вечера, прикладывая их к уху. У них в России, оказывается, нет часов!
Я так и не узнала, была ли эта история чистейшей выдумкой или плодом дурачества молодых советских инженеров, «разыгравших иностранца». Но это и не важно. Важно то, что русский человек оказался способен немедленно поверить, что советские инженеры, знакомые с самой передовой в мире техникой, изобретатели и конструкторы самых современных орудий — вели себя как дикари!
А мой знакомый смотрел на меня грустно и молчал. Я тоже грустно молчала. Вдруг он сорвался с места и побежал дальше рассказывать эту идиотскую чушь.
Иногда несут несусветную чепуху про Россию даже неглупые иностранцы, что происходит от глубокого невежества. Впрочем, думается, что теперь, после этой войны, невежества будет меньше.
Мы ничего не знаем о флоре и фауне Венеры. И можем поверить шутливой фразе Гумилева: «На Венере, ах, на Венере у деревьев синие листья».
Но ведь Россия — не Венера. Это же наша страна, наша родина. И пора, наконец, знать, какого цвета там листья и какого склада там люди.
Не русские, не американцы
После четырехлетнего перерыва начали приходить печатные издания из Америки. «Нашелся след Тарасов» наших соотечественников и коллег: русских писателей и журналистов в этой стране. Чем же живут и дышат наши соотечественники?
В Сан-ФранцискоС интересом разворачиваем номера русской газеты, издающейся в Сан-Франциско.
Просматриваем объявления: меховщик Теслюк предлагает уважаемым покупателям шубы. Сдается комната. Требуется переводчик. И вот, наконец, объявление о предстоящем бале. На балу будет выступать исполнительница цыганских романсов и какой-то гитарист Яша. На балу будет киоск с крюшоном и непременная лотерея с ценным первым призом: горжеткой.
Ах, эта знакомая горжетка, путешествующая с бала на бал! Ах, эти надоевшие крюшонные киоски, за которыми неизменно восседает Марья Ивановна с большим бюстом! В лотерее можно выиграть престарелую вазу, статуэтку и подушку «с насыпкой»… На балу непременно будет мазурка, которую будут отплясывать бывшие генералы, а молодежь будет глядеть, почтительно улыбаясь. Наизусть знакомые балы, на которых неизменно выступает гитарист Яша, он же балалаечник Костя, про которого так хорошо писал эмигрантский поэт Дон Аминадо:
…Потом выступал балалаечник Костя,
В роскошных штанинах из черного плиса,
И адски разделал «Индийского гостя»,
А «Вниз да по речке» исполнил для биса,
Потом появились бояре в кафтанах,
И хор их про Стеньку пропел и утешил.
И это звучало тем более странно,
Что именно Стенька бояр-то и вешал.
И что то в тумане дрожало, рябило,
И хором бояре гудели на сцене…
И было приятно, что все это было
Не где-то в Торжке, а в Париже на Сене.
Да, русская колония в Сан-Франциско — упорно цепляется за «русский дух», за балы с крюшонами, за горжетки в лотерее, за мазурки с генералами. Хлопочут дамы-устроительницы. Танцуют барышни в боярских кокошниках. Мотивы этих балов ясны: тоска по родине, воспоминания, вообще — «тени минувшего, счастья уснувшего…»
Но посмотрим, каковы литературные силы газеты.
Вот статья человека с ювелирным именем Леонид Опалов, посвященная поэтессе Лидии Нелидовой-Фивейской.
На эту поэтессу Опалов растратил все хвалебные эпитеты, которыми он располагает. Что делал бы он, если бы в Сан-Франциско, скажем, появился Пушкин?
