Феликс Кривин - Антология Сатиры и Юмора России ХХ века
Была б у муравья своя отдельная семья, был бы у него личный ребенок, он бы сказал этому сопляку: жизнь — это проблемы. Мы живем, потому что у нас проблемы. И пока у нас проблемы.
А эти чучела? У них никаких проблем. Поэтому и жизни у них на муравьиный ноготь не наскребется.
Я БЫЛ ТАРПАНОМ
Я был тарпаном. Нас был целый табун, и мы неслись по степи, перемахивая через холмы и овраги. Земля пролетала у нас под ногами, и мы были свободны от нее, от земли, и от неба, стынущего над головой, и от скучного долга возвращаться домой, на конюшню. У нас не было дома, у нас ничего не было, чем стоило дорожить на земле.
Мы неслись между степью и солнцем, испепеляющими друг друга вечным жаром любви, а может быть, ненависти. Мы неслись между двумя огнями, как стрела, пущенная нам вслед, или пуля, летящая нам навстречу. И на закате, когда, изнемогая, солнце и степь склонялись друг к другу, мы одни не чувствовали усталости.
Мы ничего общего не имели с мустангами, с этими в прошлом домашними лошадьми, которые отказались ходить в узде, но не смогли отказаться от многих старых привычек. Мы никогда не были домашними. Мы всегда презирали узду, даже если она была из чистого золота.
Мой друг Белогрив, который лучше меня разбирался в жизни, не раз говорил:
— У послушной скотины сена полные закрома, но ноги ее опутаны толстой веревкой. Желудок у нас один, а ног вон сколько, о чем же мы должны больше думать?
И, вместо ответа, Белогрив отрывал от земли свои ноги и уносился в степь, увлекая нас за собой.
Белогрив был самым лучшим из нас. Это понимали все, особенно Рыжая Кобылица.
Сейчас даже странно об этом вспоминать. Белогрива давно нет, и давно нет Рыжей Кобылицы, и из всех тарпанов остался только я, да и то этому никто не поверит. «Тарпан? — спросят. — А что это такое — тарпан?»
Но я был тарпаном! И Рыжая Кобылица — это не выдумка, потому что мы ее любили все, все до одного — до того одного, которого она любила.
И, конечно, это был Белогрив.
Та ночь застала нас посреди степи, и мы жались друг к другу, стараясь укрыться от зябкого ветра. И тут я увидел, как Рыжая Кобылица подошла к Белогриву и положила ему на спину свою красивую голову.
— Холодно? — спросил Белогрив.
— Нет, — она сказала и закрыла глаза.
— Устала? — спросил Белогрив.
— Нет, — сказала Рыжая Кобылица.
И вот Белогрив, который так хорошо разбирался в жизни, на этот раз стал в тупик.
— Тогда я не понимаю… — сказал он и замолчал.
Рыжая Кобылица не отходила от него, и голова ее была у него на спине, и глаза ее были закрыты.
Мы все, сколько нас было в табуне, смотрели на них, но никто не решился им помешать.
— А если я не могу без тебя… — сказала Рыжая Кобылица.
— Глупости, — сказал Белогрив. — Ты просто устала.
— Но ты меня любишь?
— Нет. Все это глупости.
Подумать только, что их давно уже нет — ни Белогрива, ни Рыжей Кобылицы. И какое имеет значение, кто кого любил, если их давно уже нет, если от них ничего не осталось?
Но тогда это имело значение. Тогда Рыжая Кобылица сняла голову с его спины и побрела прочь. Она уходила в степь, а мы смотрели ей вслед, и никто не окликнул ее, никто не пошел за нею.
Мы смотрели ей вслед и не сразу заметили, что за нею движутся какие-то тени. Они двигались с разных сторон, постепенно смыкаясь вокруг нее.
— Волки! — крикнул кто-то из нас, но никто не двинулся с места. Мы смотрели на нее, и сердца наши обливались кровью, потому что все мы ее любили. Все, кроме одного.
И вдруг он, этот один, сорвался с места и поскакал по степи. Он бежал так, как умел бежать только он — почти не касаясь земли, распластавши на ветру белую гриву.
Там он и погиб — рядом с нею, с той, которую не любил.
— Ты меня любишь?
— Нет. Все это глупости.
Не знаю, быть может, с тех пор нами овладел страх, и нас все чаще настигали пули и стрелы. Мы уже не летели над землей, а прижимались к ней, выбирая места пониже, чтобы не так бросаться в глаза. Но нас все равно находили и все равно убивали. А потом я остался один…
Но я был, был тарпаном! Я не знал ни этой конюшни, ни этой телеги, я скакал между степью и солнцем, раскаляясь от зноя и бега и видя впереди только степь… И Белогрив — это вовсе не выдумка, и Рыжая Кобылица — не выдумка, и все мы, сколько нас было, не выдумка, не выдумка!
Все-таки когда-то я был тарпаном.
ПАМЯТЬ О СОЛДАТИКЕ
Вы, быть может, помните Солдатика, бравого жучка Солдатика, который возвращался из похода к своей солдатке… Было это не то в пятьдесят шестом, не то в пятьдесят седьмом, здесь же, в наших местах. Замечательные места для походов!
По дороге он еще камень нашел. Вспомнили про камень? С виду обыкновенным камешек, но если его положить под голову и постараться уснуть… На камне трудно уснуть, но если все же уснуть, замечательные сны приснятся. Эти сны особенно хороши при плохой действительности, а действительность была плохая. И не потому, что ввели войска, хотя это тоже плохо, войска не следовало вводить, а потому что Солдатка не дождалась Солдатика и переехала жить к Долгоносику, который в амбаре заведовал хозяйством. И когда Солдатик вернулся из похода, она не только не бросилась ему на шею, а наговорила грубостей, высмеяла камень, который Солдатик принес ей в подарок, и выставила Солдатика за дверь.
И пошел он дальше из похода в поход, командуя сам себе: левой передней, правой передней, левой средней, правой средней, левой задней, правой задней… Потому что без команды солдат не солдат.
Дальше вы могли бы вспомнить, что Солдатик встретил юную Цикаду, которая сразу оценила его камень и поняла, какие на нем снятся сны. Она просила Солдатика остаться у нее — но не из-за камня, поверьте, не из-за камня, а из-за самого Солдатика. Солдатику хотелось остаться, и он остался бы, если б не спешил из похода в поход, поэтому он попрощался с Цикадой, оставив ей на память этот чудесный камень.
А вот что было дальше, вам не вспомнить, потому что вы этого просто не знаете. Лишившись личной жизни, Солдатик решил лишиться и остальной и уже больше не выходил из походов. Очень он в них отличился, много подвигов совершил, и когда вернулся из походов, весь в шрамах и орденах, земляки встречали его как героя.
И Солдатка встречала. Ее герой Долгоносик до того дозаведовался амбаром, что его куда-то убрали, а она осталась плакать, как Ярославна на крепостной стене… Помните Ярославну? Но это совсем другая история.
Увидев Солдатика в шрамах и орденах, Солдатка поняла, что плакала по нему, а не по Долгоносику, и, растолкав всех, кто порывался броситься Солдатику на шею, бросилась сама, причитая:
— Ах мой ми-ила-ай! Жела-анна-ай! А я ждала, ждала, все глаза проглядела!
Солдатик посмотрел на Солдатку, как смотрел когда-то в молодости. Хоть она и проглядела все глаза, но они у нее были еще довольно красивые.
— Ты ждала меня без Долгоносика? — уточнил он на всякий случай.
Какой Долгоносик? Где он видит Долгоносика? Она ждала его, как Ярославна на крепостной стене… Про Ярославну она не сказала, потому что это было совсем из другой оперы.
Услышав, что Солдатка ждала его одна, без Долгоносика, Солдатик вздохнул от избытка чувств, потом вздохнул от переизбытка чувств, а когда чувства хлынули через край, он навсегда остался у Солдатки.
Навсегда… Это только так говорится — навсегда… Еще говорится — на веки вечные, но это уже полная чепуха.
Словом, живут, хлеб жуют. Солдатка заботится о Солдатике, чистит его ордена и носит показывать соседкам. А вокруг трубят походные трубы, зовут в походы Солдатика. Но Солдатка так плотно окружила его заботой, что ему никак не вырваться. Да и жалко Солдатку. Как она будет без него? И без него, и без Долгоносика…
Но не может Солдатик жить без походов. Изо всех сил старался, но не смог.
Похоронили его у дороги, по которой он уходил в поход. Постояли, поплакали и разошлись.
А когда все разошлись, пришла к Солдатику Цикада. Помните Цикаду? Приволокла Цикада камень, который когда-то Солдатик ей подарил, и положила у него в головах: пусть ему там хорошие сны приснятся.
ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА
Жил-был добрый волшебник. Он мог превращать песок в сахар, а простую воду в молоко, но он ничего этого не делал, так как был убежден, что чудес на земле не бывает.
Пошел он однажды на край света. Пришел, свесил ноги через край и сидит, смотрит вниз — на звезды и луну, на разные планеты.
Вдруг добрый волшебник почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Он скосил глаза и увидел петуха, который пристроился на самом краю и преспокойно клевал звезды.
— Что ты делаешь! — забеспокоился добрый волшебник. — Ведь так мы останемся без звезд.
Петух перестал клевать.
