Семен Альтов - Из книги «Карусель»
«Тьфу, глупость какая! — думал он, втиснувшись в потный автобус. — Как мальчишка! Совсем опупел! Коробка-то зачем?» В лифте Сергей Михайлович открыл коробочку и пошатнулся. На атласной подушке разлегся изящный флакон!
«Когда она положила обратно, дура?! Украл, что ли? Фу, как нехорошо получилось!
Вернуть немедленно!.. Ага! «простите, нечаянно украл!» Нет, нет! Оставить себе?.. Да как же я буду в глаза собакам смотреть, а Вика точно собак вызовет!
Эти суки по запаху… Но никто же не видел! У нас сплошь порядочные, значит, можно подумать на каждого… Подарю своей Милке! А скажу, что нашел. Не всю жизнь терять, разок и найти что-то можно!» Мила была поражена. Ласкала флакончик, прижимала к груди и нюхала, нюхала осторожно, боясь вынюхать запах.
На ночь она, как ребенок, положила флакон под подушку. Изысканный запах обволакивал мозг Песочихина, и снилось Сергею Михайловичу, будто наконец он спит с чужой женщиной, или со своей, но не он…
Конечно, на работе был жуткий скандал со слезами и воплями. Вика била по столу кулачками, голосила: «Ворье, все ворье! Как без этих духов прикажете жить одинокой женщине?! Как?! Сегодня же руки на себя наложу и записку оставлю, из-за кого… Всех посадят…» Песочихину со страху казалось, будто от него разит «Изабеллой». Но духи не нашли и никто не повесился. На всякий случай Сергей Михайлович для маскировки жрал неделю чеснок, и оказалось, не зря: все переболели гриппом, а он воздержался.
Через месяц Вика вдруг заявилась в таком сногсшибательном платье из-под Парижу, что учреждение прекратило работу. Везде погас свет, встали лифты, вода из кранов не текла.
Это платье!.. Ну, словом… черт бы его побрал!.. И вроде бы та же материя, пуговки, ниточки… Но спереди две такие… и тут… на плече вокруг шеи под грудь… от бедра по ноге узенько щель, где виденьем чулочек… Эх, молодцы французы, сволочи!
И сразу всем стало ясно, чем мужчина отличается от женщины, — платьем! Вырез платья волновал больше, чем грудь! В узком разрезе на миг появлялась нога, и опять-таки видение ножки в разрезе томило сильней, чем все ноги Вуравиной, торчащие из-под мини-юбки. В этом не было тайны. А Викино платье было сшито из тайны, притягивало как магнит. Песочихин смотрел не мигая, забывая дышать.
Он желал это платье до потери рассудка! Бывало, он в жизни чего-то хотел, но безнадежно, если так можно сказать, без души. А тут воздух сгущался, от глаз к платью пробегала искра. Запахло горелым. Песочихин пытался с собой что-то сделать, уговаривал, что платье ему ни к чему и размер не его, да и вырез слишком уж смелый… Сергей Михайлович явно сходил с ума.
Домой Песочихин брел как в тумане, не соображая, какой дорогой идет. В прихожей долго шарил по стенам, позабыв, где включается свет. Наконец лампочка вспыхнула. Песочихин сбросил плащ, глянул в зеркало и вскрикнул. Поверх костюма на нем было зеленое Викино платье!
— Господи! Где? Когда? Неужели убил?! — Песочихин спрятал платье и всю ночь ждал милицию. В эту ночь не пришли. Значит, утром возьмут на работе.
Когда вошла Вика, абсолютно живая, Песочихин перекрестился. Про французское платье Вика не заикалась, вся была в новых итальянских туфлях, которые придавали ногам идеальную форму. И опять она была счастлива, а остальные несчастны. Что еще нужно женщине!
Как на нем оказалось Викино платье и Викино ли, Песочихин так и не понял. Но поскольку уголовное дело отпало, Сергей Михайлович вечером протянул жене перевязанный лентой пакет. Мила развернула и ахнула.
— Ну-ка примерь! — сказал Сергей Михайлович, купцом развалясь на диване.
— Откуда такая прелесть? — Не сводя с платья глаз, Мила начала раздеваться.
— Откуда, откуда. От верблюда! — нашелся Сергей Михайлович.
Объяснение Милу устроило, больше она ничего не спрашивала, с наслаждением погружаясь в зеленое платье, как в ванну.
— Зажмурься! — сказала Мила. — А теперь обалдей!
Песочихин открыл глаза и обалдел. У каждого мужчины есть женщина его мечты, а у женатого тем более. Так вот, перед Сергеем Михайловичем стояла женщина его мечты. Даже не его мечты, а чужой. С этого дня супружеская жизнь началась как бы заново. Бывают в жизни удачи, но чтобы полосой такой ширины!
Выходит, действительно, если очень захочешь, все может быть! И Песочихин начал мечтать изо всех сил. Теперь он сильно хотел каких-нибудь денег. И вот в субботу, открыв почтовый ящик, Песочихин вместе с газетой выудил перевод. На шесть рублей пятьдесят копеек! Странно, не иначе чья-то мечта по ошибке досталась ему. Песочихин мечтал о деньгах, но не о такой глупой сумме. Конечно, ошибка, но почему такая маленькая?
Через день пришел перевод на двадцать два рубля сорок пять копеек. На этот раз обратный адрес был: «Общество слепых РСФСР».
— Со слепыми точно ничего не было! — возбужденно шумел Сергей Михайлович. — Ну страна! Кругом слепые! Шлют деньги черт знает кому! Фиг мы так поднимем легкую промышленность! Не удивлюсь, если завтра пришлют тысячу! В таком бардаке все возможно!
— Нигде нет порядка, — вздохнула Мила. — Может, правда, пришлют тысячу? Было бы здорово! Давай зеркало новое в коридор купим. А то оно в пятнах, как в оспе, насмотришься — лицо чешется…
В новом зеркале Песочихины прямо помолодели.
Сергей Михайлович тайком от жены продолжал мечтать, надеясь, раз пошла пруха, вымечтать крупную сумму. Но три дня переводов не было. Песочихин тыкал ключ в скважину почтового ящика, — газеты, и все!
— Никто больше не желает помочь бедному трудящемуся! — мрачно шутил он.
Неделю ничего не было. Песочихин понимал: глупо ждать денег непонятно за что, но как билось сердце, когда несколько раз в день бегал в шлепанцах вниз проверять ящик!
И вот в понедельник, наконец, пришел перевод аж на тысячу двадцать четыре рубля! Это было на двадцать четыре рубля больше, чем мечтал Песочихин. В этот раз раскошелилась киевская киностудия. За фильм «Человек может все!» — Кем же я там, интересно, был? — мучился Сергей Михайлович. — Режиссером?
Актером? Автором сценария, наверно! Надо посмотреть, как они сняли. А то напишешь хорошую вещь, а снимут дрянь, сапожники!
Мила перепугалась — тысяча!
— Это не уголовное дело? Какая связь между тобой и киевской киностудией?
— Песочихин Сергей Михайлович пока что я! Ты ведь понятия не имеешь, что я делаю, когда ночью иду в туалет! Может, там пишу до утра, как Мопассан!
— Давай мебель новую купим, Мопассанчик.
Тут в дверь позвонили. Здоровенный мужик, сбивая с ног перегаром, спросил:
— Песочкин ваша фамилия будет?
Песочихин струхнул: «Пришел отбирать свою тысячу! С такой рожей наверняка сценарист!» — А вы по какому вопросу, собственно? — спросил он, встав в боксерскую стойку, решив, если встанет вопрос «кошелек или жизнь», оставить себе кошелек.
— Мебель вашу привезли. «Сюзанна». Песочкин вы или нет?
Сергей Михайлович сразу расслабился:
— Ага, Песочихин — это мы. Долго везете. Давно ждем!
Такая «Сюзанна» Мопассану не снилась. Да и Песочихиным тоже.
И пошло. Везло регулярно во всем. Когда Сергей Михайлович заходил в магазин, тут же выбрасывали дефицитный товар, и он всюду был первым. Нужно ли говорить, сколько цифр он угадывал в спортлото? Сколько надо, столько и угадывал! То есть все несбывшиеся мечты человечества посыпались на него. Захотел машину — купил один лотерейный билет и выиграл!
Как-то шел Песочихин по улице, никого, как говорится, не трогая, и вдруг на него прыгнул африканец в белом костюме и давай целовать огромным пугающим ртом.
При этом что-то радостно лопотал и восторженно тянул Сергея Михайловича за волосы. Песочихин отбивался руками, ногами, но африканец владел конечностями не хуже, чем ртом, и, скрутив Сергея Михайловича, целовал его всласть, как хотел.
Песочихин орал на всю улицу:
— Товарищи! Помогите! Целуют! За что?!
Невозмутимый переводчик объяснил Песочихину, что мистер Боулз никогда не забудет, как советский друг вытащил его из вод Нила в прошлом году.
— Это ошибка! — хрипел Песочихин. — Никогда никого не спасал, в Ниле тем более!
На что переводчик сказал:
— Не портите дипломатические отношения. Будут неприятности. Соглашайтесь, что спасли его вы.
Под угрозой безжалостных губ Сергей Михайлович согласился. Африканец потащил Песочихина в валютный магазин и скупил почти все.
Песочихина одели с головы до пят, завезли в дом стереоаппаратуру, видео, какие-то банки, склянки…
А тут еще под Новый год позвонили из инюрколлегии и сообщили, что в Канаде умерла чья-то тетка Элеонора Рубельбойм и завещала все состояние племяннику Игорю Перекрестову из Ленинграда, который, узнав о кончине тетушки и наследстве, на радостях умер. Из всех родных остался по материнской линии только Песочихин Сергей Михайлович, которому и надлежит вступить во владение наследством плюс дачей в Репино, которая принадлежала Перекрестову.
