Джером Джером - Вторая книжка праздных мыслей праздного человека
Дочери дарю шейную часовую цепочку, когда эти цепочки тоже никем уж не носятся. Когда же были в моде эти цепочки, я дарил дочери серьги в виде огромных колец. Дочь делала восхищенную мину, сердечно благодарила меня и просила взять ее на костюмированный бал, потому что только туда и можно в полной безопасности от насмешек надеть это украшение.
Однажды я потратился на приобретение жене и дочери дюжины белых перчаток с толстыми черными швами, как раз в то время сделавшихся предметом щегольства бонтонных горничных из предместий. Я подозреваю, что все торговцы нашего обширного города нарочно берегут свою заваль специально для меня. И посмотрел бы ты, с какой готовностью они предлагают мне ее! Чуть не весь магазинный персонал суетится возле одного меня, оставляя в стороне других покупателей.
Не дальше, как неделю тому назад, жена попросила меня купить ей и нашей дочери несколько пар новых перчаток, так как недавно купленные мною должны вылежаться «до моды». Всегда готовый к услугам, я обрадовался поручение жены и бьи уверен, что выполню его как нельзя лучше. Впопыхах я влетел в первый попавшийся универсальный магазин, хотя терпеть не могу бывать в таких учреждениях. Ведь на каждого попавшего туда мужчину там смотрят как на какое-нибудь заморское чудовище. Подошел ко мне какой-то запитой купидон и с изящным поклоном осведомился, как мне нравится погода. Я ответил ему, что пришел вовсе не с намерением толковать о погоде, а с целью купить дамские перчатки.
— Мне нужно на четыре пуговицы, — объяснял я на память, — но пуговицы не должны быть видны, а… Одним словом, вы должны понимать, чего я желаю.
Купидон снова поклонился и сказал, что вполне меня понимает, хотя, по правде говоря, я чувствовал, что понять меня — задача не из легких. С целью, вероятно, еще больше запутать дело, я прибавил, что мне нужно три пары перчаток кремового цвета и три пары цвета молодой лани, и чтобы они были «шведские». Оказалось, что это название теперь несколько изменено, о чем купидон и поспешил предупредить меня. Сбитый этим сообщением еще более с толку, я должен был повторить все снова, и притом довольно пространно. Купидон внимательно выслушал меня, и когда я наконец кончил, спросил:
— А еще что будет вам угодно, сэр?
— Больше ничего.
— Хорошо, сэр. Пожалуйте за мной в другое отделение.
И он повел меня в следующее помещение, где отрекомендовал некоему мистеру Дженсону как человека, желающего купить перчаток.
— Какие именно вам угодно перчатки, сэр? — отнесся ко мне также с вежливым наклоном головы мистер Дженсон.
Я повторил ему свой перечень.
Мистер Дженсон осведомился, какие я желаю перчатки, лайковые или замшевые.
Начиная волноваться, я сказал ему, что терпеть не могу повторять сто раз одно и то же. Мистер Дженсон выразил по этому поводу свое глубокое сожаление, и я скрепя сердце еще раз повторил свое требование и заявил желание, чтобы пуговицы были пришиты крепко и перчатки сидели хорошо, причем прибавил, что последние перчатки, приобретенные моей женой в этом магазине, оказались крайне неудовлетворительными. Жена велела непременно сказать это, где бы мне ни пришлось покупать. Она была уверена, что такое замечание заставит приказчиков отнестись повнимательнее к покупателю.
Мистер Дженсон слушал меня с таким упоением, точно перед ним распевала какая-нибудь всемирная оперная знаменитость.
— А какого размера, сэр? — спросил он, когда я замолчал.
— Какого размера?.. Гм!.. Кажется, шесть… да-да, шесть. А в случае, если этот размер окажется слишком велик, можно и пять три четверти, — продолжал фантазировать я и к чему-то добавил: — Кремовые перчатки должны быть непременно с черными швами.
— Очень хорошо, сэр, — вежливо проговорил мистер Дженсон. — А не угодно ли еще чего-нибудь, сэр?
— Нет, пока больше ничего, благодарю вас, — изощрялся в вежливости и я.
Мистер Дженсон пригласил меня в специальное перчаточное отделение. Где мы ни проходили, служащие и публика глядели на нас с напряженным любопытством. Публика, разумеется, как и полагается в этих универсалках, состояла исключительно из дам всевозможных возрастов и видов. Перчаточное отделение оказалось так далеко, что я почувствовал некоторое утомление, когда мы наконец добрались туда. Мистер Дженсон подвел меня к одному еще более купидонообразному юнцу, чем первый господин, и лаконически сказал ему: «Перчатки!» — после чего исчез за какой-то драпировкой. Новый купидон грациозно перегнулся ко мне через прилавок и прощебетал:
— Перчатки для дам или для джентльменов, сэр?
Ты, конечно, можешь понять, что я уже находился в той степени раскаленности чувств, когда человек способен размозжить другому голову. Однако со свойственной мне силой воли я сдержался и только выразил желание узнать, все ли здоровы в этом обширном торговом улье. Купидончик номер второй, видимо, не понял меня и ответил, что, благодаря Бога, никто не хворает. Тогда я объяснил ему, сколько времени меня таскали по отделениям и сколько было разных допросов и заключил словами:
— Может быть, и вы поставлены здесь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, зачем я, мужчина, затесался сюда, в дамское царство? Если же нет, если вы поставлены прямо для дела, то потрудитесь меня больше не задерживать.
К счастью, дальше меня никуда не повели, и я приобрел наконец перчатки. Положим, они оказались совсем не такие, какие были нужны жене (после я случайно узнал, что она в тот же день потихоньку бегала их менять, хотя уверяла меня, что я приобрел именно такие, какие требовались, и очень благодарила за них), но это вопрос уже иной. Самая же суть здесь состоит в том удовольствии, которое я каждый раз испытываю, когда делаю покупки.
Я согласился с ним, что делать дамские покупки — самое скучное и даже, пожалуй, самое унизительное дело для мужчины.
В это время мы дошли до одного места, где можно было присесть отдохнуть. Мы сели, и Б. спросил меня, отчего бы не написать статейку на тему необходимости уничтожения рождественских праздников.
— Ну, — отозвался я, — это выйдет вроде того, как в одном наипрогрессивнейшем американском журнале был поднят вопрос об уничтожении между людьми пола: чтобы не было ни женщин ни мужчин, а были бы одни… человеки. Хотя и нашлись такие умники, которые подхватили было этот вопрос и начали его обсуждать, но, к чести человечества, их оказалось немного, и безумнейший из безумных вопросов живо был сведен на нет.
— Уж не хочешь ли ты этим сказать, что и вопрос об уничтожении рождественских праздников со всеми их ненужными и всем надоевшими условностями принадлежит к категории безумных? — с каким то особенно напряженным вниманием проговорил Б., впиваясь в меня глазами, чего раньше никогда не делал.
— Конечно, — ответил я. — Я не вижу никакой надобности в уничтожении рождественских праздников.
— Но почему? — недоумевал мой приятель, причем взгляд его становился все более и более странным. — Ты это серьезно говоришь?
— Вполне серьезно. Ведь как-никак, а эти праздники для множества людей, не говоря уж о детях, составляют чуть ли не единственное поэтическое украшение их скучной, безотрадной, унылой, будничной жизни. К тому же самая идея этих праздников о рождении Бога Света, торжествующего над мраком, так хороша.
Б. вдруг близко нагнул ко мне голову и с прояснившимся лицом и взором прошептал:
— Радуюсь, что я не один того же мнения. Я все сомневался в правильности моих мыслей на этот счет, в особенности когда рождественские заботы слишком уж сильно одолевают меня. Но теперь я могу успокоиться. Да, идея Рождества очень хороша, и ради нее следует терпеливо переносить весь приставленный к ней балласт…
Когда мы с Б. распростились и я остался один, мне припомнилось, как я в юные годы посещал одно тайное общество рьяных переустроителей мира. Помню, как на одном из вечерних заседаний этого общества был выработан проект об уничтожении дворянства и короны и учреждении республики. Все это представлялось членам собрания таким же легким делом, как сесть за готовый стол и пообедать. На следующем заседании был произведен сбор денег на совершение переворота, а так как собрание было довольно многолюдное и состояло из лиц не только горячих, но и довольно состоятельных в финансовом отношении (таких бедняков, как я, было немного), то и собралась довольно приличная сумма. Когда же сбор был повторен еще два раза, то набралось уже столько, что казначей общества счел возможным удрать в Америку и оставить всех заговорщиков по переустройству мира с носом.
Мало ли кому может взбрести в пустую голову мысль об уничтожении того, чего лучше не трогать…
Да и браться за дело, в котором мало смыслишь, вроде, например, дамских покупок, тоже не следует.
