Михаил Жванецкий - Кто я такой, чтоб не пить
– Никакой оплаты. Вы выселяетесь.
Вернулись… Живем… Не платим… Живем… Командировка кончилась… Пошли платить. Нам сказали, что мы выселены еще с тринадцатого числа.
Мы напились в восторге и уехали.
Какая, блин, была страна…
Гостиница – 2
– Ребята! У нас проблема. Кто пригласил ее на свадьбу? Зинаиду, бывшего администратора гостиницы? Она, оказывается, теперь пьет еще больше и пьянеет еще раньше. Она уже набралась. Надо ее выключить. Я чувствую, у нас проблемы.
Зинаида:
– Что ты шепчешь? Ты вообще должен мне руки целовать.
– За что?
– За то, что я молчу. Нет, кого у меня в гостинице не было, так это Виктора. Виктор здесь?.. Его нет?.. Так вот, и он у меня был. Мамочки мои… Но я молчу. Сначала они делали вид, что меня нет. Потом они делали вид, что меня не знают.
– Зинаида, ну что ты.
– Не надо делать вид, Игорь. Ты тогда был большой начальник. Ты и сейчас. Ребята, ну что мы, не знакомы, что ли?
– Зинаида, ну помолчи. Ну кто тебя пригласил? Ну ты отдыхаешь – отдыхай. Какая сволочь ее пригласила?
– Так, комсомольцы, что это за выражение «помолчи»?! Теперь свобода слова. Ты-то чего беснуешься, Петрович? Я и сейчас твоей жены не знаю. Я уверена, что ты был с ней… Он же с вами был?.. А с кем? Темно-зеленое платье с опушкой из белки – было у вас такое платье?.. Вот… Вот она с тобой и была… А с кем?.. Постой. А ты не путаешь, Петрович?.. Как, ты с ней у нас не был?.. Тихо, ребята! А с кем она была?.. Разве не с тобой?!. Ладно, гуляем. Я всех рада видеть… Особенно этого. Вот кто у нас душу отводил… Вот кто телом крепкий, душой мягкий! Да, товарищ Ерофеев Андрей Петрович. Не Андрей Петрович Ерофеев, а Ерофеев Андрей Петрович. Разница страшная, кто понимает.
– Ребята, кто ее привел? Я его повешу.
– Да молчу, молчу! Он точно с женой был. Мы глаз на нее не поднимали. Я в темных очках, он в темных очках, она в темных очках… Но так, очертания видны!.. Манекенщица, да? Фигурка точеная. Жена, конечно. У такого человека! Что с пузом и задом в гостиницу возить?!
– Зинаида, заткнись!
– Да молчу. Но вот кого я действительно рада видеть – вот этого! Сережку! Вот у кого паспорт просрочен… А мы же прописываем… Мы же москвичей не имели права. Но я его любила. Ты единственный, кому бы я в ключе отказала. Переживала. А он с этой… Да молчу… Такая клизма. Зад выше головы… Кто?.. Она? Здесь?.. Это жена здесь. А той же нет. Я думала, кого он к нам привел? Я хоть и член партии, но я бы ее заменила. Где ты ее взял? Она что, брилась в ванной?
– Ребята!
– Все, молчу! Молчу! Сколько они женаты?.. Десять лет. Ну, значит, это было одиннадцать лет назад, не, десять с половиной. Все… Ах, они двенадцать лет женаты…
– Зинаида Максимовна! Хватит. И память у вас слабеет. Вы уже и лица путаете.
– Путаю, да. Страшно путаю. Вот у тебя паспорт: XI римские, АК № 567125. Выдан 3-м отделением милиции Черемушкинского района.
– Да ладно, Зинаида!
– Ну тогда вначале мы к тебе милицию вызывали. Потом нас к тебе в милицию вызывали. Если бы не мы… Если бы мы сообщили на работу…
– Да ладно! Ну Зинаида, ну праздник сегодня. Ну ты что?
– Я и говорю. Ты бы до сих пор праздновал. Ну лет десять бы праздновал.
– Ну кто ее позвал? Ну можно что-то сделать?..
– Да я молчу. Разве я говорю? Это я молчу. Просто у вас скучновато. Вы какие-то напряженные все. А если бы я заговорила… Я б атмосферу разрядила. Мы б тут хохотали как зарезанные. Я же веселю вас. Вон он там сидит… Вон на том конце стола, тот, с которым… Да не красней!
– Зинаида Максимовна. Это моя жена. Если ты… Я за себя не ручаюсь.
– Что ты торопишься? Я же молчу. Просто смешной случай. Он себе в номер обед заказал, правда, Косантин? Об этом обеде у нас легенды. Да я молчу… Чтоб одной порцией борща весь потолок…
– Зинаида!..
– А это пюре? На телевизоре, в телевизоре. В патроне вместо лампочки кусок отварного мяса прямо ввинчен. А лампочка, наоборот, в тарелке… в пюре… А в постели!.. Да молчу. Но чтоб такое в постели, я еще не видела… Убийство. В крови все. Компот вишневый, или ликер, или варенье… Или они кого-то обмазывали, или облизывали, а впечатление: зарезали. И нож столовый рядом. Тут же в этом джеме ложка и солонка. Убивали и солили… Шоколад рядом давили… Да нет, задом его так не вотрешь… Да, гуляли… Фужеры на пластинку. На ком остановится, того они и, условно говоря, целовали. Снизу клиент сразу съехал. На него натекло в трех местах. Они говорят – шампанское. Что мы, шампанское не знаем?..
– Ну, Зинаида, ну уймись. Дайте мне к ней пройти!..
– А я чего, я молчу. Я в смысле – вот где был праздник! Гулять умели. Горничная сразу уволилась, сказала: ухожу санитаркой в сумасшедший дом, зарплата выше, а главное – чище. Да… Ни одного абажура непрожженного. В люстре окурок на высоте трех метров. В ванной только унитаз чистый – стерильный. Именно к нему никто не прикасался. А раковина! Как они туда… подсаживали друг друга, что ли? А чем расписывались на зеркале!.. Да какая там помада?!.
– Зинаида, ну такой срок прошел.
– Да, срок хороший. А мог быть еще больше.
– Дай я ее бутылкой прикончу!
– А что такое? Столько лет я молчала… А теперь все пишут мемуары… Каждый козел с книгой воспоминаний, и мне надо быстрей, пока живы все участники… Юрий Аркадьевич, как ты говорил: «Мы, евреи, тихие, Зинаидочка, мы непьющие. Мы всего боимся».
– Все, Зинаида, прекрати. Кто ее привел? Убить подонка.
– Да, тихие… Кто в этой стране тихий? Вышел в Кишиневе хлеба купить и через час из Москвы звонит: «У меня все в порядке, не волнуйся. Я тебя обожаю». Трубку клал и крестился – еврей.
– Так, ребята. Где она сейчас работает? Сообщим на работу. Пусть ее арестуют.
– Да на пенсии я, на пенсии. Сорок долларов в месяц. И все-таки было светлое пятно. Была у меня радость. Вот он, Леонард Эдуардович. Хотя по паспорту Григорий Яковлевич, VI БЕ № 351254 выдан 8-м о/м Ленинграда 25 июля 1973 г. Такая чистота, такая деликатность. Так тихо в ресторане сидели с каким-то балетным пареньком из ансамбля сибирского танца. Этот его о чем-то просит, тот отказывается. Тишина. Покой. Даже не знаю, о чем они говорили. Я же не слушала. Ну про то, что это настоящие чувства и что это не сравнить с любовью к женщине. Что это гораздо выше. В общем, я ничего не слышала и ничего не поняла, да, Леонард?
– Цыц.
– Я ж сказала: я не поняла. Тот сказал: я не умею. Этот сказал: я тебя научу. Тот сказал: мне это не понравится, этот сказал: ты это полюбишь, только попробуй. Тот сказал: я голоден. Этот сказал: я тебя накормлю. Тот сказал: мне холодно. Этот сказал: я тебе куплю пальто. В общем, я не поняла, о чем они говорили, но тот стукнул кулаком. Эх, говорит, Ангара, мошкара!.. Ладно, ставь бутылку и веди. Дальше я не поняла. Этот отвечает: ты что? Ты что?.. Ты, говорит, что, хочешь ничего не чувствовать? Тот говорит: да! Этот говорит: я тебе не баба, в пьяном виде ты со мной не будешь! В пьяном, говорит, виде – это животные. Мне, говорит, такие чувства не нужны.
– Ложь, господа. Я только с женщинами… Заткнись!
– Заткнулась! Леонард ему купил часы в киоске, коробку духов, парфюм. Ладно, говорит тот, ну хоть потом бутылку поставишь? Потом, говорит этот, я тебя на ужин поведу в Эрмитаж и перстень бриллиантовый. За что, я так и не поняла. Взяли у меня ключ. Вот их портреты я бы у себя повесила. Лучшие жильцы всех времен и народов. Сколько раз им ключ давала. Хоть бы салфетку в номере сдвинули. Хоть бы покрывало откинули. Что они там? Как они там? Чем они там? Мы всей командой проверяли. Ниточка как лежала, так и лежит. Перышко специально положили. Даже ветром не сдуло. Движения воздуха не было. Не шевелились они там. Ни звука. Ни дуновения. И входили туда на глазах у всех.
И выходили. Вот это любовь. Вот это чувство. Правда, Леонард?
– Не было этого.
– Конечно, не было. У меня ни одного доказательства, кроме записей в регистрации. Все, я больше на пенсии не сижу – я писать начинаю. Документальный роман. У меня же все документы, справки, все метрики. Мне в издательстве обещали 5000 у.е.
– Господа, скидываемся ей на аванс. Тут же, сейчас! Это терпеть нельзя и откладывать нельзя. Всё как в издательстве: за ненаписание такой-то от такого-то такого-то документального романа на столько-то листов под условным названием «Гостиница» такая-то получает от таких-то гонорар в шесть тысяч.
– В семь тысяч.
– В шесть с половиной тысяч.
– В семь с половиной тысяч.
– В семь.
– В восемь.
– Все! В восемь тысяч удавленных, то есть условленных единиц. В случае нарушения сволочью такой-то договора все коробки, асфальты, черепицы, заборы, паркеты, все, что приобрела на взятках и подарках за сдачу номеров без прописки, сообщая в органы ложь и непрерывно пьянствуя в каптерке у дежурных…
– Ребята, я же молчу.
– И мы молчим. Об этом и контракт.
Папа и сын
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю.
– А я тебя люблю больше.
– А я тебя еще больше.
