Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
— Ну хорошо, — сказал он. — Допустим, только допустим, что мы в самом деле соберем этот замечательный банк спермы. Кто отправится на поиски богатых покупательниц?
— Я.
— А кто их будет оплодотворять?
— Тоже я.
— Вы не знаете, как это делается.
— Я быстро научусь. Наверное, это занятно.
— В вашей схеме есть просчет, — заявил А. Р. Уорели. — И серьезный просчет.
— Какой?
— Действительно ценная сперма — это не сперма Эйнштейна или Стравинского, а отца Эйнштейна или отца Стравинского. Именно они произвели на свет гениев.
— Согласен, — кивнул я. — Но к тому времени, когда человек становится признанным гением, его отец обычно уже мертв.
— Значит, ваш план — чистой воды мошенничество.
— Мы собираемся делать деньги, — возразил я, — а не плодить гениев. И в любом случае, женщинам не нужна сперма отца Эйнштейна. Их интересует хорошая инъекция двадцати миллионов живых сперматозоидов самого гения.
А. Р. Уорели закурил свою кошмарную трубку, и его голова скрылась в клубах дыма.
— Да, я готов признать, — сказал он, — что вы сумеете найти состоятельных покупательниц для сперматозоидов гениев и коронованных особ. Но весь ваш безумный план обречен на провал по той простой причине, что вам не удастся раздобыть такую сперму. Неужели вы всерьез полагаете, что великие люди и короли согласятся… проделать чрезвычайно неловкие манипуляции, необходимые для получения порции спермы, ради какого-то совершенно неизвестного им молодого человека?
— Нет, я собираюсь все сделать по-другому.
— Как?
— Я устрою все так, что никто из них не будет в состоянии устоять и станет донором по собственному желанию.
— Вздор. Я бы устоял.
— Нет, не устояли бы.
Я положил в рот тоненький ломтик яблока и медленно разжевал его. Потом поднес к носу бокал с портвейном. От него исходил аромат грибов. Я сделал глоток и немного задержал его во рту, смакуя изумительный вкус, напоминающий аромат сухих трав. На несколько мгновений я забыл обо всем на свете, ощущая только восхитительную прелесть вина. А какое великолепное послевкусие оставалось во рту!
— Дайте мне три дня, — предложил я, — и я гарантирую, что в моем распоряжении будет полная порция вашей собственной спермы вместе со справкой, удостоверяющей, что она ваша, и подписанной вашей же рукой.
— Не говорите глупости, Корнелиус. Вы не можете меня заставить сделать то, чего я не хочу.
— Я сказал все, что надо.
— И вы не станете мне угрожать? ~~~ он прищурившись смотрел на меня сквозь облако дыма. — Или мучить?
— Разумеется, нет. Вы сделаете все это по доброй воле. Хотите пари?
— По доброй воле, говорите?
— Да.
— Тогда я готов спорить на что угодно.
— Отлично, — улыбнулся я. — Заключаем пари. Если вы проиграете, вы обещаете мне следующее: во-первых, воздержаться от всех публикаций, пока каждый из нас не заработает по миллиону; во-вторых, стать полноправным и активным партнером; в-третьих, передать мне все технические сведения, необходимые для того, чтобы организовать банк спермы.
— Мне ничего не стоит дать вам обещание, которой никогда не придется выполнять, — пожал он плечами.
— Так вы обещаете?
— Обещаю.
Я расплатился по счету и предложил подвезти А. Р. Уорели на своей машине.
— Спасибо, — отказался он, — но у меня есть велосипед. Мы, бедные преподаватели, не так богаты, как некоторые студенты.
— Скоро и вы будете не менее богаты, — заверил его я.
Я стоял на Тринити-стрит и смотрел ему вслед. Было всего половина девятого вечера. Я решил не откладывать свой следующий шаг на завтра, сел в машину и направился в сторону Гертона.
10
Гертон — на случай, если вы не знаете, — был и метается женским колледжем, входящим в состав Кембриджского университета. В 1919 году в его суровых, мрачных стенах проживали юные леди настолько отталкивающего вида, с такими толстыми шеями и такими длинными носами, что я не мог себя заставить даже взглянуть на них. Мне они напоминали крокодилов и вызывали дрожь в загривке при встрече на улице. Они редко мылись, а стекла их очков были захватаны жирными пальцами. Да, они были умны. Многие — почти гениальны. На мой взгляд, это не большая компенсация.
Но подождите.
За неделю до описываемых событий я обнаружил среди этих зоологических особей прелестное создание ослепительной красоты. Я просто отказывался верить, что это девушка из Гертона. Но тем не менее так оно и было.
Я встретил ее в кафе во время обеденного перерыва. Она ела пончик. Я спросил, могу ли я присесть за ее столик. Она кивнула и продолжала есть. Я глазел на нее, разинув рот и вытаращив глаза, словно передо мной находилась возродившаяся Клеопатра собственной персоной. За всю свою короткую жизнь я не встречал девушки, от которой исходили бы столь мощные волны сладострастия. Она была насквозь пропитана сексом. И неважно, что ее лицо было перемазано сахарной пудрой. На ней был плащ и шерстяной шарф, но с тем же успехом она могла сидеть абсолютной голой. Такие девушки встречаются раз в жизни. Она, бесспорно, была очень красива, но именно чувственные ноздри и изогнутая верхняя губа заставляли меня ерзать на стуле. Даже в Париже я не встречал девушек, способных вызвать такое всепоглощающее желание. Она продолжала есть свой пончик. Я продолжал таращиться на нее. Один раз, всего лишь один раз она медленно подняла глаза и спокойно и проницательно посмотрела на меня, словно что-то обдумывая, потом снова опустила взгляд. Она закончила есть свой пончик и отодвинула стул.
— Подождите, — попросил я.
Она остановилась, и умные карие глаза во второй раз задержались на моем лице.
— Что вы сказали?
— Я сказал, подождите. Не уходите. Съешьте еще один пончик… или булочку.
— Если вы хотите поговорить со мной, почему бы вам так прямо и не сказать.
— Я хочу поговорить с вами.
Она села, сложив руки на коленях. Я начал говорить, вскоре и она присоединилась к беседе. Так же, как и я, она великолепно сдала экзамены, получила стипендию, и теперь изучала биологию в Гертоне. Ее отец был англичанином, а мать — персиянкой. Звали ее Ясмин Хаукамли. Не имеет никакого значения, что мы сказали друг другу. Прямо из кондитерской мы отправились ко мне и оставались там до следующего утра.
Мы провели вместе восемнадцать часов, и под конец я чувствовал себя, как выжатый лимон, как кусок пережеванного мяса. Эта девушка пропускала сквозь меня электрические разряды, она была порочна сверх всякой меры. Будь она китаянкой, живущей в Пекине, ей бы выдали Диплом о выдающихся заслугах, даже если бы она сдавала экзамен со связанными за спиной руками и с кандалами на ногах.
Я пришел в такой восторг от нее, что даже нарушил свое золотое правило и встретился с ней еще раз.
И сейчас, без двадцати десять, когда А. Р. Уорсли катил на своем велосипеде домой, я стоял перед дверями Гертона и просил старого привратника передать мисс Ясмин Хаукамли, что ее хочет видеть мистер Освальд Корнелиус по очень срочному делу.
Она тотчас спустилась ко мне.
— Прыгай в машину, — сказал я. — Нам нужно поговорить.
Она села в машину, и я отвез ее в Тринити. Там я кш привратнику полсоверена, чтобы он смотрел в другую сторону, когда она прошмыгнет мимо.
— Раздеваться не надо, — предупредил я, — это деловой разговор. Ты бы хотела разбогатеть?
— С превеликим удовольствием.
— Я могу тебе доверять?
— Да, — кивнула она.
— Никому не скажешь?
— Говори скорей, — нетерпеливо поторапливала шт. — Мне уже интересно.
Тогда я рассказал ей об открытии А. Р. Уорели.
— Вот это да! — воскликнула она, когда я закончил свой рассказ. — Это же великое научное открытие! Кто такой этот А. Р. Уорели? Он прославится на весь мир! Я бы хотела с ним познакомиться.
— Скоро познакомишься, — заверил ее я.
— Когда? — она сама была блестящим молодым ученым, поэтому его открытие всерьез заинтересовало ее.
— Подожди, — остановил ее я. — Это еще не все.
Я посвятил ее в свои планы, рассказал, что хочу собрать банк спермы величайших гениев мира и всех королей и с помощью открытия А. Р. Уорсли сделать себе состояние.
Когда я закончил, она спросила, нет ли у меня вина. Я открыл бутылку кларета и разлил по стаканам. К вину у меня нашлось немного сухого печенья.
— Занятная идея, этот твой банк спермы, — сказала она, — но боюсь, что у тебя ничего не получится.
Она стала приводить те же возражения, что и несколько раньше А. Р. Уорели. Я позволил ей высказаться, а затем выложил свой козырной туз.
— Помнишь, в прошлый раз я рассказал тебе о своей парижской афере?
— Восхитительный пузырчатый жук, — мечтательно проговорила она. — Как жаль, что ты не привез его с собой.
