Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика
— А что это за имя — Билл О’Конноли?
— Нет, так его зовут в Нью-Йорке, а вообще он Боря Кац… Додик, это отличная идея! Надо Борю запустить в «Мираж».
— Билл О’Кац... — задумался Берлянчик. — А давно ты с ним знаком?
— С Борей О’Конноли? Ха-ха… Ещё со времён косыгинских реформ. Господи меня прости… Я помню, мы в Риге продали «Обнажённую Данаю» одному голландцу — подлинник, конечно. Когда он его в своём Амстердаме развернул, то едва не застрелился. Там был портрет маршала Будённого в полный рост и на коне. Ну, а потом мы занялись в Ташкенте серьёзным производством: открыли цех по изготовлению красителей. По соседству с земляками-одесситами. Ехидные оказались ребята! Наживали кучи денег, а над нами всё время насмехались, хотя мы зарабатывали не меньше их.
— И тоже на красителях?
— Нет, — сказал Довидер, и лицо его осветилось тихой девичьей застенчивостью. — Мы их обставили в барбут. Нет, Додик, в Боре ты не сомневайся, я его знаю, как облупленного.
Бесшумно преследуя горизонт, яхта «Папирус» ушла на расстояние, разрешённое пограничными властями, описала широкую дугу и стала возвращаться к причалу. Предметы на берегу начали вырастать в размерах и возвращать себе очертания. Спустя полчаса Берлянчик и Довидер ступили на берег. Они миновали широкую площадь и по крутой полуразрушенной лестнице поднялись в город. Здесь, в Лейтенантском переулке, в тени сиротливой акации их ждал в «Фиате» Алкен. Крохотный шофёр зарылся в толстый «Плейбой», рассматривая обнажённых красавиц. Увидав шефа, он почему-то заговорщицки усмехнулся, нахмурился и спрятал журнал под сидушку. Друзья сели в машину, и Берлянчик велел Алкену ехать к Приморскому бульвару. Там в городской Думе обретался Боря О’Конноли.
В Думе Берлянчика ждал неприятный сюрприз. В дверях одного из кабинетов, дружески обняв его хозяина за плечо, стоял Пума, хозяин страшной дачи.
— Здравствуйте, господин Берлянчик!
Бандит подмигнул своему приятелю и попрощался с ним дружеским жестом — шлепком ладони об ладонь, а затем предложил Берлянчику выйти на бульвар и побеседовать в машине.
— Не бойтесь, господин Берлянчик, не будет никаких эксцессов. Обещаю вам.
Берлянчик вопросительно посмотрел на Гаррика Довидера, и тот ответил ему чуть заметным кивком.
За несколько шагов до шикарного «Ауди», припаркованного в переулке Чайковского, Берлянчик угадал нежный силуэт своей дачной знакомой, который едва прорисовывался сквозь тёмное, тонированное стекло.
— Познакомься, Ира, — сказал хозяин машины с обычным своим лёгким подсапыванием, открыв дверцу «Ауди». — Мой друг господин Берлянчик.
— Профессор Берлянчик, — уточнил Додик, что для обоих супругов прозвучало совершенно естественно. Если муж это воспринял как шутливую самоиронию и желание подхватить его тон, то для супруги это должно было явиться осторожным напоминанием о блаженных минутах, проведённых с Берлянчиком в стенном шкафу. Она протянула Додику руку и посмотрела на него, как в пустоту. На заднем сидении за её спиной, тыча в хозяйку носом и теребя лапами, беспокойно елозил огромный доберман-пинчер. Берлянчик подумал, что крайне серьёзным выражением глаз он напоминает бухгалтера районной столовой. Молодая женщина смахнула собачью лапу со своего плеча и отвернулась.
Мафиози жестом пригласил Берлянчика в машину. С опаской покосившись на беспокойного «бухгалтера», Додик осторожно устроился рядом с ним. В машине пахло французскими духами, свежевымытой собачьей шерстью, нагретостью дорогой аппаратуры и ароматизированной пастой для приборной панели.
— Ира, прогуляйся по бульвару. Мы немного побеседуем.
Женщина открыла дверцу и вышла из машины.
— Господин Берлянчик, — сказал Пума, — как вы смотрите на то, если мы вернёмся к нормальным мирным отношениям?
Берлянчик ещё раз воздал хвалу сказочному всесилию венеролога и ответил:
— Честно говоря, с восторгом!
— Я надеюсь, вы не сильно обиделись на нас?
— Ну, как сказать... Если вам ночью затыкают кляпом рот, а потом крадут через окно, то сами понимаете. Чувствуешь себя не так, как в Кремле на юбилее.
— Ну, тут мы оба виноваты. Давайте будем справедливы, господин Берлянчик. Скажите, вы бы купили ваши «Виртуозы Хаджибея», да ещё за такую мизерную цену, если бы Газецкий не просил меня об этом? Нет. А получили бы льготный банковский кредит? Тоже нет. А вы сорвали платный вечер и угостили нас концертом скрипачей.
— Это была клубная программа.
— Какого клуба? — рассмеялся Пума. — Гениев? Классная идея… Вы не боитесь превратиться в городского сумасшедшего?
— С хорошей манией — пожалуйста.
— Тоже верно. Ладно, по рукам! Дача — это в прошлом. Так, слегка погорячился. По правде говоря, вы мне даже чем-то симпатичны. А почему бы нет? Это коммуняки нас сделали ворами и бандитами, но сейчас другая жизнь, и мы, естественно, другие. У меня свои заводы, банки, бары, салоны, казино, друзья в музах и правительстве. И вы тоже не с пеленок занимались вундеркиндами — были «швейка» и коптильный цех… А теперь бог в помощь: растите своих Ойстрахов и Бальзаков.
Услышав «Ойстрахов и Бальзаков», районный «бухгалтер» встал на передние лапы и грозно заурчал. «Сидеть!» — скомандовал хозяин и громко окликнул жену, которая прогуливалась невдалеке от машины.
— Доктор, — повторил Пума, — обещаю, что больше вас никто не тронет! Вот моя визитка. Можете вернуться в свою квартиру и ходить без пистолета. До свидания!
Берлянчик вышел из машины, и она, лихо развернувшись, ринулась под все запретительные знаки, унося очарование его дачной знакомой и серьёзную вытянутую морду «бухгалтера», торчащую из окна. «Выбрось её из головы! — сказал себе Берлянчик, со страхом обнаружив, что монархистка не выходит у него из головы. — Не трогай льва, не тяни его за хвост. Оставь в покое жену бандита!»
В этот момент из глубины аллеи появился Гаррик Довидер, застыл на обочине дороги и, свернув ладони рупором так, словно, опасался чужих ушей, заорал на весь бульвар, что он уже повидался с Борей О’Конноли и что тот согласен взяться за «Мираж».
Глава 11. Куриный пух в деле реставрации монархии
На встречу с Ириной Филипповной Клечко-Заамурской, лидером местных монархистов, шеф «Монако» господин Горчак явился с чемоданом куриных перьев. История этих перьев явилась следствием тех счастливых возможностей, какими изобилует наша жизнь для энергичных и предприимчивых людей.
За неделю до этого в шикарный офис Горчака, устроенный в бывшей парной, явился представитель солидной аргентинской фирмы, который свободно говорил по-русски, но с заметным одесским акцентом. Он протянул свою визитку и сделал Горчаку два одинаково заманчивых предложения. Первое из них касалось электросиловой проблемы: он дал понять, что у Аргентины сильные позиции в Министерстве энергетики Украины, и что за небольшую мзду он может выбить в Киеве дополнительный лимит для акционерного общества «Монако». Второе предложение было столь же простым и золотоносным, как народный автомобиль Генри Форда или нефтяные поля Поля Гетти. Речь шла о куриных перьях, которые бесславно гнили в глубоких оврагах и траншеях областных птицефабрик, в то время, как на них был острейший спрос на рынках Европы и Азии.
Шеф «Монако», который открывался любой возможности выйти в одесские Форды с одержимостью бывшего секретаря парткома строительно-монтажного управления, уже через день сидел в кабинете директора одной из ближайших птицефабрик. Кроме директора, в кабинете были главбух и главный зоотехник, крупный мужчина с массивным носом и небесно-ясными от утренней протрезвелости глазами. Он нависал над плечом директора, упираясь двумя руками в стол, и смотрел на Горчака с такой озверелой деловитостью, на которую способны только отъявленные пропойцы. Главбух, худая женщина средних лет, стояла в какой-то сиротской позе, привалясь плечом к стене и уперев взгляд в носок сапога с кисточкой на голенище, которым она водила, как жерновом. При этом она держалась за концы косынки, повязанной под подбородком, и всем своим видом давала понять, что не верит в успех перьевой затеи.
Горчак нетерпеливо ёрзал на кончике стула и загибал пальцы по одному, перечисляя все те преимущества, которые принесла бы совместная деятельность птицефабрики и «Монако». Утилизация куриных перьев — раз! Строительство цеха и сушки — два! Шитье подушек и одеял — три! Новые рабочие места для пенсионеров и инвалидов — четыре! Оставшийся мизинец Горчак приподнял над головой и обвёл присутствующих многозначительным взглядом:
— Ну, и пять — это, конечно, ваши личные интересы! — сказал шеф «Монако», загибая последний палец.
— Да, хорошее дело, — уклончиво вздохнул директор, опустив голову и пряча глаза, наполовину отгороженные от мира буйным чертополохом бровей. — Ну, а что, как говорится, от нас, бедных, требуется?
