Михаил Эдель - Чем вы недовольны?
– Верно. Но это не мешает тебе преуспевать в науках. Не дураки решают, всегда решают умные. Ты если не лентяй, то человек без страсти – наверняка. Тебе никогда ничего не будет нравиться. Это и хорошо и плохо. Лермонтову тоже кое-что не нравилось, но он об этом говорил очень громко. И Маяковский, кстати.
– Значит, я прав, ты притворяешься, будто тебя устраивает и Дурылин, и декан, и всё остальное.
Пять лет говорили и пять лет не могли договориться. Диплом с отличием давал право Полонскому выбрать любой южный город. Выбрал Ломоносовск. Надоело одиночество. Потянуло к родному. Решил работать рядом с Борисом.
Предложили бумкомбинат, инженером цеха. Отказался. Пошёл работать в управление лесотехнического снабжения.
ПРИХОДИ К ПАМЯТНИКУ БОГДАНУ ХМЕЛЬНИЦКОМУ
Андрей и Яша встретились на излюбленном месте – на скамье у памятника Петру Первому. Андрей изложил суть задачи, кого следует найти в Сухуми. Оба сидели вытянув ноги, с сигаретами в зубах. Яша молчал. Обмозговывал.
– Задача, конечно, благородная – это вообще. Дважды гуманная потому, что это касается Клавдии Павловны, которую я обожаю. Только подвиг этот не по твоим зубам. Ты Николая Мухина не разыщешь. Другое дело я. Но… финансы.
– Хватит на обоих.
– В обрез? Хотелось бы немного развлечься. Уж если катить к Чёрному морю, то с копейкой в кармане. Слушай… Я выезжаю в Киев. Там процветает папин брат, дядя Петя, директор одного автохозяйства. По старым данным – махинатор. Думаю, что это качество он с годами усовершенствовал. Дядя Петя, как ни странно, одно время горел, ему надо было вернуть в госкассу энную сумму. Примчался к маме в Ломоносовск и взял энную сумму взаймы. Незадолго до этого на пятьдесят шестом году жизни угорел в собственном домике, на окраине Мелитополя, другой мой дядя – протезист. Три дня никто не знал, что он покоится на холостяцкой постели. Мама стала наследницей дяди и выручила за домик некоторые деньги.
К этому времени «угорел» и мой папаша. Пленился красотой и отсутствием аналитического ума у своей сотрудницы. Оставил маму, меня и сестренку и укатил с пучеглазой супругой на Южный Сахалин. Итак, я лечу в Киев. По двум причинам. Первая – прозондировать возможность поступить в консерваторию, вторая – выколотить у дяди Пети взятую у мамы энную сумму. Ты ждёшь моей телеграммы, и мы мчимся в Сухуми.
– А если нам вместе лететь в Киев?
– Лишние расходы.
– Где тебя искать в Киеве?
– У дяди жить я не стану. Получишь мою телеграмму – выезжай в Киев и приходи к памятнику Богдану Хмельницкому. В течение трех дней я буду навещать гетмана ровно от семи до половины восьмого вечера.
– А если телеграфировать тебе до востребования?
– Памятник более надежен. Иначе мне придётся дежурить у телеграфа. Решено?
– Решено.
* * *Яша, подтянув резервы и взяв несколько рублей взаймы, убыл в Киев. Из аэропорта (оставил чемодан на хранение) отправился на улицу Чкалова по старому адресу дяди Пети.
Дверь открыла – о, счастье! – тётя Ядвига. Без восторженных восклицаний.
– Здравствуй, Яша, – грустно сказала тётя.
Яша последовал за ней. Оглядев комнату, Яша понял – здесь дядя уже не проживает.
– Он на другой квартире. Наша стала коммунальной, – пояснила тётя.
– Мерзавец остался мерзавцем? – уточнил Яша.
– Как видишь.
– Давно?
– Два года. Ежемесячно переводит мне по почте пятьдесят рублей.
– Вы работаете?
– Да, бухгалтером-ревизором. Завтра выезжаю на ревизию. Ты надолго?
– С поезда на поезд. Решил навестить.
– Рада, что хоть заставила его вернуть твоей маме долг.
– Не вернул.
– Не может быть?! Тогда… не знаю. Тебе нужно с ним повидаться, только не у него дома. Поезжай к нему на работу, на Куренёвку. Я тебе дам адрес. Не звони ему, после твоего звонка он может сесть в машину и укатить в область.
– Как он живет? – как бы мимоходом спросил Яша.
– Не интересуюсь. Говорят, шикарно. Мадам его форсит в дорогих шубах, купил мебель в Ужгороде… На её имя дачу построил.
Тётя предложила Яше чаю. Яша поблагодарил и пошёл искать пристанище.
Обратился в гостиницы. Гостиницы пребывали в нормальном состоянии – их заполнили спортсмены-легкоатлеты, участники трёх республиканских совещаний, слет самодеятельных коллективов, ансамбль песни и пляски Грузии и московский Малый театр. Яша ночевал в аэропорту. Утром отправился в руководимое его дядей автохозяйство. Увы – дядя убыл.
– Надолго? – спросил Яша.
– Не знаю, – мрачно ответила секретарша.
– Но он в городе?
– Обратитесь к товарищу Гавриленко. Направо третья комната.
Товарищ Гавриленко детально расспросил Яшу, кто он, зачем пожаловал, долго листал бумаги, затем хмуро намекнул:
– Ваш дядя, гражданин Сверчок, убыл в распоряжение прокурора.
– Давно?
– Позавчера вечером. Финплан Яши рухнул.
– Вы не скажете мне его домашний адрес? Товарищ Гавриленко раздумывал, вспотел и произнес заговорщицким шепотом:
– Не от меня слышали. Поняли? Улица Смирнова-Ласточкина… А вот номер, номер точно… хи-хи… не помню, – спохватился начальник отдела кадров, не раз пировавший на квартире шефа и вторую ночь не смыкавший глаз, ожидая приглашения прокурора для пояснения некоторых обстоятельств.
А обстоятельства настойчиво, требовали встречи товарища Гавриленко со следователем. Встреча прояснила бы, например, знал ли начальник отдела кадров, что в Полтаву и Херсон дважды направлялся караван семитонных автомобилей для вывозки невиданного урожая яблок и груш? Что кроме плановых двадцатисемитонных вслед шли ещё восемь «не плановых», ещё более деятельно вывозивших фрукты не в Киев, а в Брянскую область на городские рынки.
Восемь грузовиков обернулись шесть раз и доставили в распоряжение спекулянтов двести тысяч килограммов фруктов первого сорта. Шеф авантюры П. Е. Сверчок и К0 распределили между собой сорок тысяч рублей (в новых деньгах). Фруктовая операция была заключительной. До этого было много других: цементных, шиферных, стекольных и прочих. Все связаны с дефицитными материалами.
В сопровождении лиц в милицейской форме в эту же ночь в городскую тюрьму проследовали ещё девятнадцать сотрудников автохозяйства, сдавших паспорта для хранения их в сейфе прокуратуры.
– Жулики – явление не вечное даже в автохозяйствах, – сказал Яша.
Однако в его распоряжении оставалось тридцать два рубля, выходной костюм и возможность побывать в приёмной комиссии консерватории.
ВАША ФАМИЛИЯ?
Андрей Полонский через двое суток после вылета Яши в Киев неожиданно встретил Бориса Ивановича.
– Еще не уехал?
– Завтра лечу.
– Ты бы, Андрюша, не медлил.
Слишком красноречивы были глаза брата и слишком многозначителен тон просьбы. Андрей решил лететь в Сухуми немедленно. Яша может задержаться в Киеве, во-первых, из-за несговорчивого хапуги дяди, во-вторых – консерватории. Но как известить Яшу, человека без адреса?
Полонский зашёл на телеграф и сочинил нежную телеграмму матери в Москву… На другом бланке, шутя, написал: «Киев Памятник Богдану Хмельницкому вручить в семь вечера Якову Сверчку». И подал обе телеграммы.
Юная приемщица пробежала глазами обе телеграммы, подсчитала и выписала квитанции. Андрей вышел из почтамта, в третий раз посмотрел на квитанцию, не веря глазам, – «Киев Хмельницкому…»
– Странный адрес, – удивилась телеграфистка аппаратной.
Хотела показать её начальнику смены как образец брака… Но телеграмму приняла её подружка, неопытная, уже имеющая замечание. Эх! Взяла и отстучала телеграмму.
В Киеве телеграфистки дружно хохотали. Всей сменой. Душевно. Весело. И, наконец задумались – что делать? Вернуть телеграмму в Ломоносовск? Мешает пометка – срочная. К тому же разбирал интерес: кто же этот Яков Сверчок? Во всяком случае, не убеленный сединами гражданин. Девушки остаются девушками, их любопытство часто сильнее ответственности и прочих чувств.
– А если пойти к памятнику в семь вечера? – предложила телеграфистка Зося, смешливая заводила.
Пошли вдвоем – смелая Зося и трепещущая Валя.
Шёл дождь. У памятника прохаживался Яша, подняв воротник плаща. Зося деловито пересекла площадь со стороны собора, подошла к Яше и официально спросила:
– Ваша фамилия?
– Сверчок, – не раздумывая ответил Яша.
– Имя?
– Яков.
– Вам телеграмма. Срочная. Из Ломоносовска.
– Надо расписаться?
– Обязательно.
– Под дождём?
Уже приближалась трепетная Валя.
– Пойдёмте, пожалуйста, – попросил Яша и порывисто зашагал в ту сторону, куда указывала булава гетмана. Девушки смеялись и шли за ним.
– В пожарную мы не зайдём, правда? – уже веселился Сверчок. – Не буду нервничать, хотя и не знаю, что в телеграмме. Может быть, мое имение сгорело или мой торговый корабль пошёл ко дну.
