Пэлем Вудхауз - Этот неподражаемый Дживс
А тут еще подоспело письмо от тети Агаты. На первых шести страницах она расписывала переживания родных Сирила в связи с его намерением пойти в актеры, а на последующих шести подробно перечисляла, что именно она подумает, скажет и сделает, если я не сумею оградить ее протеже от пагубных соблазнов на американском континенте. Письмо пришло с дневной почтой, и содержание его меня так напугало, что я не мог держать его про себя. Не в силах дожидаться, пока Дживс придет на мой звонок, я пулей понесся на кухню, жалобно блея, как осиротевший ягненок, и на всем скаку остановился на пороге: на кухне происходило что-то вроде званого чаепития. За столом сидел унылого вида малый, похожий на слугу, а рядом с ним мальчик в норфолкской куртке [16]. Унылый пил виски с содовой, а мальчик алчно поглощал кусок кекса с джемом. – Ах, извините, Дживс, – сказал я. – Неловко прерывать ваш праздник разума и пир духа, но…
И тут я почувствовал на себе взгляд мальчишки, прошивший меня навылет, точно пуля. Ну, вы знаете – такой холодный, враждебный и осуждающий взгляд, который заставляет проверить, не съехал ли у вас на сторону галстук. Так смотрят на дохлую крысу, которую кот притащил в дом после очередного турне по местным помойкам. Мальчик был не в меру толст, с веснушками по всему лицу, в настоящий момент сильно перепачканному джемом.
– Привет! Привет! Привет! – сказал я. – Что? – На этом мое красноречие иссякло.
Веснушчатый отрок все так же, не мигая, глядел на меня. Может быть, конечно, это он так выражал свою любовь, но мне лично показалось, что он обо мне очень невысокого мнения и в будущем не ждет от меня ничего хорошего. По-моему, я ему был неприятен, как остывший гренок с сыром.
– Тебя как звать? – спросил он.
– Звать? А, как моя фамилия? Вустер.
– Мой папа богаче тебя!
После этого я, по-видимому, перестал для него существовать. Покончив со мной, он снова принялся за джем. Я повернулся к Дживсу:
– Послушайте, Дживс, можно вас на минутку? Мне надо вам кое-что показать.
– Хорошо, сэр.
Мы вместе прошли в гостиную.
– Это еще что за милый крошка, Дживс?
– Вы говорите о юном джентльмене, сэр?
– По-вашему, слово «джентльмен» ему подходит?
– Надеюсь, это не слишком большая вольность с моей стороны – пригласить его в дом, сэр?
– О нет, нисколько. Если у вас такое представление о приятном времяпрепровождении – ради бога.
– Я случайно встретил юного джентльмена, когда он гулял с отцовским лакеем, сэр, которого я близко знал в Лондоне, и я взял на себя смелость пригласить обоих на чашку чая.
– Ладно, бог с ним, Дживс. Взгляните лучше на это. Он пробежал письмо глазами от начала до конца.
– Да, весьма неприятно, сэр. – Вот и все, что он счел нужным сказать.
– Что будем делать?
– Жизнь может сама подсказать решение.
– Но может и не подсказать, верно?
– Совершенно верно, сэр.
Тут раздался звонок в дверь. Дживс растаял в воздухе, а в гостиную ввалился Сирил, излучая безудержное веселье и радость бытия.
– Вустер, старина, – сказал он. – Мне нужен ваш совет. Вы же хорошо знаете мою роль, верно? Какой мне выбрать костюм? В первом акте действие происходит в отеле, время – три часа дня. Что мне надеть, как вы думаете?
Я был совершенно не в настроении обсуждать с ним детали мужского туалета.
– Лучше поговорите на эту тему с Дживсом, – сказал я.
– Отличная мысль! А где он?
– Думаю, вернулся на кухню.
– Тогда, может быть, я позвоню? Вы не возражаете?
– Валяйте.
В гостиную бесшумно вплыл Дживс.
– Послушайте, Дживс, – начал Сирил. – Мне нужен ваш совет. Дело в том, что… Привет! Кто это?
Тут я заметил, что вслед за Дживсом в гостиную проник толстый мальчик и смотрит на Сирила с таким выражением, как будто самые худшие его опасения подтвердились. Стало тихо. С минуту ребенок внимательно разглядывал Сирила, потом огласил свой вердикт: – Рыба!
– А? Что? – сказал Сирил.
Мальчик, которого, как видно, с младых ногтей приучили говорить правду, и ничего, кроме правды, охотно пояснил, что именно он имеет в виду:
– У тебя рожа рыбья.
Сказано это было скорее с жалостью, чем в осуждение, что было, я считаю, благородно с его стороны. Я, например, когда смотрю на Сирила, не могу отделаться от мысли, что ответственность за такое лицо несет, главным образом, он сам. В моей душе впервые шевельнулось теплое чувство к юному правдолюбцу. Нет, в самом деле. Разговор начинал доставлять мне удовольствие.
Прошло несколько секунд, прежде чем до Сирила дошел смысл сказанного устами младенца, и тогда мы услышали, как закипела кровь Бассингтон-Бассингтонов.
– Черт меня побери! – сказал он. – Будь я проклят!
– Я бы не согласился иметь такое лицо, – продолжал мальчик с подкупающей искренностью в голосе, – даже за миллион долларов. – Он немного подумал и удвоил цену: – Даже за два миллиона долларов!
Что произошло после этого, точно описать не берусь, но события развивались с ошеломляющей быстротой. По-видимому, Сирил бросился на ребенка. Во всяком случае, воздух был явно перенасыщен мельканьем рук, ног и неопознанных предметов. Что-то сильно ударило Вустера чуть ниже третьей жилетной пуговицы, он рухнул на канапе и потерял интерес к происходящему. Восстав из пепла, я обнаружил, что Дживс с мальчишкой уже ретировались с поля боя, а Сирил стоит посреди комнаты и сердито фыркает:
– Вустер, откуда взялся этот возмутительный наглец?
– Понятия не имею. Никогда его прежде не видел.
– Я успел-таки влепить ему пару горячих, прежде чем он сбежал. Послушайте, Вустер, этот мальчишка сказал одну чертовски странную вещь. Он заявил, будто Дживс пообещал дать ему доллар, если он назовет меня… ну, словом, скажет то, что он сказал.
Мне это показалось совершенно неправдоподобным:
– С чего бы вдруг?
– Да, мне это тоже показалось странным.
– Зачем это Дживсу?
– Мне тоже непонятно.
– Дживсу-то что до того, какая у вас физиономия?
– Верно, – сказал он, как мне показалось, довольно холодно. Почему – не знаю. – Ладно, я поскакал. Хоп-хоп!
– Хоп-хоп!
Примерно через неделю после этого странного происшествия мне позвонил Джордж Каффин и пригласил на прогон спектакля. Премьера «Спроси у папы» должна была состояться в Скенектеди в следующий понедельник, а сейчас это что-то вроде предварительной генеральной репетиции. Предварительная генеральная репетиция, объяснил мне старина Джордж, – то же самое, что и настоящая генеральная репетиция, и заканчивается, как правило, далеко за полночь. Только еще интереснее, чем настоящая, добавил он: время прогона не ограничено, и все участники спектакля, которые накануне премьеры всегда сильно возбуждены, имеют возможность высказывать все, что они друг о друге думают; короче говоря, удовольствие получают все без исключения.
Прогон был назначен на восемь, поэтому я подрулил в начале одиннадцатого, чтобы не слишком долго ждать начала. И оказался прав. Джордж еще торчал на сцене и что-то обсуждал с каким-то типом в рубашке; рядом стоял еще один – в огромных очках, с круглым брюшком и абсолютно лысым черепом. Я его уже раза два видел вместе с Джорджем в клубе и знал, что это их директор Блюменфилд. Я помахал Джорджу и сел в последний ряд, чтобы не подвернуться кому-нибудь под горячую руку, когда начнут выяснять отношения. Потом Джордж спрыгнул со сцены в зал и подсел ко мне, сравнительно скоро после этого опустили занавес. Пианист, как умел, отбарабанил несколько вступительных тактов, и занавес подняли снова.
Сюжета «Спроси у папы» я не помню, могу только сказать, что действие вполне успешно развивалось и без Сирила. Сначала я был этим сильно озадачен. Наслушавшись, как Сирил зубрит свою роль и высказывает глубокомысленные соображения о подходе к такому-то месту и о трактовке такого-то образа, я вообразил, что Сирил и вправду становой хребет спектакля, а остальные члены труппы выходят лишь для того, чтобы как-то заполнить паузы, когда его нет на сцене. Я добрых полчаса ждал его выхода, пока не обнаружил, что он с самого начала находился на подмостках: я узнал его в странном, криминального вида субъекте, который стоит, прислонившись к пыльной кадке с пальмой, и с сочувственным видом слушает, как главная героиня поет про то, что любовь похожа на что-то там, сейчас уж не помню, на что именно. А после второго куплета он принялся приплясывать вместе с десятком других столь же нелепых уродцев. Жуткое зрелище – я живо представил себе, как тетя Агата расчехляет свой томагавк, а Бассингтон-Бассинггон-старший натягивает подбитые гвоздями сапоги, чтобы дать мне хорошего пинка пониже спины. Едва пляска закончилась и Сирил со товарищи уволоклись за кулисы, как из темноты справа от меня прозвучал звонкий голос:
– Папа!
Блюменфилд хлопнул в ладоши, и главный герой, начавший монолог, сконфуженно умолк. Я вгляделся в полутьму зала и узнал того самого веснушчатого парнишку, Дживсова знакомца. Руки в карманах, он вразвалочку шел по проходу с таким видом, словно он тут хозяин. Все почтительно затихли.
