Валерий Романовский - Белая кость
Обалдевший поначалу от обилия хороших кабаков и житейского простора северный контингент гулял и тратил свои полярные заначки, с присущим только ему размахом. Подобным поведением отдельные «отвязные» личности давали щедрую почву для работы политотдела и партийной комиссии, позволяя командованию эскадры успешно проводить необходимую «утруску» и перестановку кадров.
«Перетасовку колоды» начали с командиров. Так из шести пришедших с Севера, троих вскоре заменили на «балтийцев». Все это было, конечно, очень неприятно, обидно и больно для командования дивизии, возглавляемой в ту пору капитаном 1 ранга Р.А. Анохиным. Эти козни и пертурбации он воспринимал очень болезненно, на уровне личного оскорбления. Но его флотская грамотность, опыт, неуемный запас энергии и повседневное участие в жизни вверенного соединения, сделали свое дело. Задача, поставленная главкомом, была выполнена блестяще и в срок. Для Балтийского флота дивизия стала родным, боевым соединением, а труд ее командира, заслуженно отмечен высоким воинским званием контр-адмирал.
Пусть меня великодушно простят маститые начальники и друзья, но свои воспоминания о людях, с которыми мне довелось делить прелести службы тех лет, в форме рассказов и баек, я хочу начать с Николая Васильевича Маркова, которого все поголовно за добрый и чудаковатый характер, в дивизии и на эскадре звали просто Марконя.
Как вы уже наверное заметили, в своем творчестве я не стремился к исторической точности событий. Многие случаи из жизни и службы не то чтобы стерлись из памяти, но как-то перемешались во времени, подравнялись, перейдя в специфическую, порой не очень интересную плоскость, именуемую в служивом народе не иначе как «рутиной». Те же случаи, которые запомнились, я стараюсь отражать по мере возможности живо, ярко и сочно, с долей флотского юмора, дабы всколыхнуть память всех служивших тогда. Не исключено, что именно это, в конце концов, и породит желанную истину. Подтолкнет, а еще лучше — вдохновит коллег взяться за перо и написать лучше, ярче и точнее, нежели Ваш покорный слуга.
Хворь браконьера
Весна в тот год выдалась ранней. Временами солнечной, но неизменно холодной. Теплом погода не баловала совершенно. Наступало то особое время года, когда собачье дерьмо на газонах и клумбах перед жилыми домами подводников уже оттаяло, но уже обласканное весенним либавским солнцем, все еще не успело подсохнуть. А щука в Черной речке, тем временем, уже стояла под берегом. Там, где еще вчера был лед. Она готовилась к нересту. В одно из воскресений офицеры дивизии решили поохотиться именно на этих щук. Есть, читатель, такой варварский способ рыбной ловли. Кому первому пришла в голову эта «блестящая» идея ― не помню, но почему-то всем потенциальным участникам она сразу же пришлась по вкусу.
Не особо вдаваясь в терминологические дебри, рыбалка это или охота, все участники прибыли к штабу в назначенное время в резиновых сапогах с охотничьими ружьями, предусмотрительно прихватив, несколько пар химкомплектов, не забыв, разумеется, о выпивке и закуске. Мероприятие предстояло не из легких.
Первыми же удачными выстрелами глушанули двух, почти килограммовых, щук. Стылое утро, совершенно негреющее солнце и пронизывающий ветер способствовали единодушному решению — немедленно «обмыть» удачный почин. Ха! Был бы повод, любезный читатель, а желающие его реализовать найдутся немедленно! С хохотом и шутками «раскатали» бутылку спирта на семерых, и уже спустя полчаса, одухотворенные согревающей процедурой офицеры продолжили свой нехитрый промысел.
Подстрелив очередную щуку, за трофеем в воду полез Марконя. Полез, как медведь в посудную лавку. Почти с ходу оступился в прибрежную яму и с плеском, брызгами и характерным шумом в нее погрузился.
На мгновенье всем показалось, что студеной воды в реке не хватит и она, как в прорву уйдет в необъятные марковские резиновые штаны от химкомплекта. Вокруг его мощной фигуры то и дело возникали крупные буруны и водовороты.
— Ну, и лихо ты Николай заполнил «среднюю»! — воскликнул Валера Татарин, комментируя сцену.
Холод обжигающим обручем моментально стянул тело Маркова в области таза, не говоря уже обо всем, что располагалось в этом тазу и несколько ниже. Николай, громко ойкнул, и под дружный хохот толпы как-то по-земноводному, не отпуская оглушенной щуки и ружья, выскользнул-таки на прошлогоднюю траву берега. Отчетливо стуча зубами, и катаясь по берегу, он лихорадочно пытался сорвать с себя резиновую защиту вместе с мокрыми брюками и флотскими ботинками на микропоре. Сцена напоминала срочную замену шкуры в «ужатнике» по весне и, откровенно забавила изрядно охмелевшую толпу натуралистов-любителей. Вскоре, Николай предстал перед коллективом в мокрых синих флотских трусах и носках. Оглядев его далеко не боевой вид, Татарин, улыбаясь, поинтересовался: «Что, Коля, так много рыбы, что без трусов и в воду уже не упасть?»
Марконя окончательно полиловел, подрагивая, как вибратор.
—Коля, может тебе что-нибудь теплое сказать? — сочувственно поинтересовался Валера.
—Да, гори ты синим пламенем, мудак! Лучше стакан «шила», налей, а то я туг задубею на хрен вконец!
Призыв был услышан немедленно, и согревающая помощь, в виде очередной порции спирта, пришла незамедлительно.
Не известно от чего больше — от холода или выпитого — Марконя быстро терял ориентацию в пространстве и времени. Его глаза сузились, а лицо синюшно-коньячного цвета лицо стало вскоре напоминать пьяного узбека «японского разлива». Это развеселило всех еще больше.
Потом дружно собирали хворост, дрова и вообще все, что могло гореть. Сообща пытались развести костер. Нужно было срочно сушить шмотки пострадавшего. Подобие костра, тем временем, сильно дымило, но не горело. За неимением естественного тепла периодически согревали озябших, дедовским способом. При этом обильно закусывали тушенкой.
Уже в приличном подпитии кому-то пришла здравая мысль — варварскую охоту на щук прекратить. Сказано-сделано, зато вдоволь потешились стрельбой из дробовиков по импровизированной мишени. Дурной пример подал Дама Гнатюк, ему охотно последовали и остальные, внеся в потеху свою лепту. Низколетящую цель изображал Марконин ботинок, постепенно превратившийся в решето. Хозяин осознал происходящее лишь в ходе попытки одеть его. Обильно пропитавшийся водой «ортопед» в этот момент больше походил на раздолбанную лейку или душ Шарко, обильно «писаясь» в разные стороны при каждой попытке натянуть его на ногу.
Одним словом выходной провели весело, организовано, с уловом, а главное, без возможных потерь. Однако наутро Марконя на службу не прибыл. Обеспокоенный его отсутствием на подъеме флага, замкомдива капитан 1 ранга Денисенко вызвал в кабинет нас с Гнатюком и приказал срочно съездить к нему домой — проверить все ли в порядке.
Заскочив по дороге на камбуз, набрали, на всякий случай здоровенную миску свежих котлет и через десять минут уже звонили в знакомую дверь. Послышалось старческое шарканье подводницких тапочек 45-го размера, и сиплый, очень простуженный голос Маркова неуверенно спросил: «Кто там?»
— Открывайте Марков! Прибыло твое алиби на страшном суде командира дивизии! — Смеясь выкрикнул я, подмигивая Гнатюку, бережно прижимавшему к себе «сиротских» размеров миску с котлетами.
— Ты жив старина? Или для вскрытия уже пора вызывать Ваську Цветкова (флагманский врач дивизии — В.Р.)?
На ходу оценивая страдальческий вид Маркони, я торжественно продекламировал: «Капитан, каких немало! Любит пиво и «шильцо»! И, как жопа бегемота, Коли Маркова лицо! Марконя, я, кажется, теперь начинаю понимать сталинских судей. За твою нетрезвую рожу, Коля, сегодня можно смело давать 25 лет, без права переписки, чтоб родных не пугать. Прямо-таки натюрморт от Сальвадора Дали. Похоже, весна в природе, после вчерашнего, резко не совпала с «весной твоей души». Чтобы побыстрее их сблизить, мы с Димкой принесли тебе горячий привет с камбуза от кулинара Белоусова! Ну, очень аппетитный! Принимай старичок! И, как говорил поэт: «Пусть солнце греет, жизнь кипит и зверским будет аппетит!»
— Вот спасибо мужики! — расчувствовался Николай, — А то жрать охота так,... что морда болит! Антонина в отъезде, приготовить поесть некогда ... А выпить-то, чего-нибудь, принесли? Пивка бы хоть..., что ли догадались?
Озаривший было его лицо мечтательный взор разбился о наши трезвые и серьезные физиономии, а в голосе сквознула безнадежность:
— Что, нет? А жаль! На сегодня это ваш первый прокол! Я вот, мужики, давно заметил, что в жизни все так хрупко, и так взаимосвязано, — просипел Василич, пытаясь придать своему небритому и опухшее лицу философское выражение. — Вот, живешь к примеру,—хочется выпить, а выпил...,—хочется жить!
