Елизавета Михайличенко - Гармония по Дерибасову
Елисеич и похудел, и осунулся, и покашливать начал, но никак не хотел признавать очевидного — не те уж годы… А может, и понимал все старик, но по-детски упрямо не хотел расставаться с дорогой мечтой.
А мечта и впрямь была очень дорогая. Собственно, Елисеич, как и всякий человек, мечтал о чуде. Но так как жил он в век чудес науки и техники и был наделен немыслимым по своей техничности талантом, то разочаровываться приходилось ему после часового ковыряния во внутренностях очередного чудесного детища НТР.
Так и прожил бы Елисеич всю жизнь, не найдя чудесного объекта, достойного преклонения, если бы не ввели в школе небывалый предмет «Основы информатики и вычислительной техники», и не добыл бы добычливый председатель колхоза «Красная новь» Дерибас Назаров списанную подчистую ЭВМ.
Выгрузив ЭВМ на школьном дворе, Дерибас Анисимович погладил подвернувшуюся светлую ребячью головку, буркнул завучу: «Ну вот, пускай детишки побалуются, чтоб все как в городе» и, удовлетворенный, зашагал в контору, давя сапогами желуди и вывалившиеся транзисторы.
Консилиум из физика, математика и директора походил вокруг вычислительной техники и начал заманивать городских электронщиков, которые вели себя до обидного одинаково: попинав ящики, говорили, что тут электроника бессильна и нужно было вызывать не инженера, а священника.
С отставным подполковником, отцом Василием, школа находилась в очень сложных отношениях. С одной стороны, на встречу с ветеранами войны его приглашали и чествовали, но все его попытки выступить и рассказать о своем ратном и духовном пути пресекались. Поэтому позвали Елисеича.
Починивший не один десяток транзисторных приемников и магнитофонов, старик, увидев знакомые детальки, никакого трепета не испытал, легкомысленно махнул рукой и пообещал наладить на досуге.
Тут-то впервые подошел Елисеич к краю своего понимания и, заглянув в бездну творческой мысли всего остального человечества, признал ЭВМ чудом. Единственное, что он смог сделать — выбросив кучу деталей — переделать компьютер в несложный электронный экзаменатор.
Все были рады — Назарьино умилилось всеумению Елисеича, школа развлекалась экзаменатором. И только сам Елисеич молча и глубоко переживал поражение. Человек гиперщепетильный, теперь он чувствовал себя виноватым в компьютерной безграмотности назарьинских школьников. И чем больше он читал популярной кибернетической литературы, тем чернее зияла пустота в среднем образовании нынешнего поколения назарьинцев. А чем чернее зияла пустота, тем ярче сияла мечта о компьютерном классе в родном селе. А когда попалась Елисеичу заметка, что в Москве стали торговать микрокомпьютерами, он твердо решил искупить свою кибернетическую несостоятельность покупкой электронного класса. Это-то и было тайной и главной причиной участия Елисеича в дерибасовском шампиньонстве.
Впрочем, на ЭВМ дала сбой не только уверенность Елисеича в себе, но и уверенность Осипа Осинова, что Назарьино мерно и спокойно шествует сквозь бедлам к своему предназначению. В своих «Уединенных наблюдениях» он написал:
«Назарьино исконно производило и потребляло лишь наилучшую продукцию. И не признак ли начала упадка появление этой электронной рухляди?
Умозаключаю: гонясь за миражом научно-технического прогресса, Назарьино будет поспевать лишь к объедкам, пока не свалится в обочину.
Вывожу: как Елисеич низвел компьютер до автомата, выкинув детали, так и Назарьино в суетливой погоне за неисправным научно-техническим прогрессом растеряет свое предназначение — стать центром кристаллизации здоровых духом сил».
Глава 9
Угловой столик
Пока Назарьино зимовало: колядовало, каталось на санях, отсыпалось, гадало, скользило на коньках по льду Назарки, таскало из прорубей щук и палило по зайцам, Дерибасов гнул свою весну в рог изобилия.
Изобилие по Дерибасову складывалось из: массивного золотого перстня-печатки с вензелем «М.Д.»; черной, широкополой и мягкой шляпы, придававшей глазам глубину, а усикам густоту; полусапожек на каблуках; длинного черного кожаного пальто с ламой и двумя рядами блестящих кнопок, напоминавших Дуне соски у свиньи; черного костюма-тройки, оба жилетных и нагрудный карманы которого были забиты визитными карточками с золотым ободком, компенсировавшим краткость текста: «Дерибасов Михаил Венедиктович, председатель правления кооператива „Деликатес“, служебный адрес: „Ташлореченский рынок“». Во внутренних карманах пиджака симметрично расположились дородный бумажник и записная книжка в сафьяновом переплете, где фиксировались заказы, кредиты и задолженности почти всех ресторанов и кооперативных кафе города.
Сам же Мишель пустил побеги в лучшем Ташлореченском ресторане «Ночное» и выучился вальяжной походкой пересекать зал, зная, что угловой столик — это его угловой столик, а фраза «Арсен, мне как всегда» — достаточно информативна и означает, помимо всего прочего, воду в водочном графинчике в лучших традициях легендарного Макара Назарова.
Чаевые Мишель сеял с расчетливостью назарьинского хозяина и пожинал неплохой урожай уважительной фамильярности. Дерибасовский надел начинался у дверей «Ночного» (рестораны, в отличие от театров, начинаются не вешалкой, а швейцаром), но с девятнадцатого декабря у углового столика пролегла межа и отрезала эстраду — в тот день Мишель приобрел плейер. С тех пор плейер болтался на нем, как медаль на дворняге. Заказывать музыку стало пройденным этапом.
Неизвестно, снимал ли Мишель хомутик наушничков на ночь, но что танцевал он с ними — могут подтвердить многие.
Дерибасовские партнерши стереотипно упрекали Мишеля в неуклюжести:
— Вы все время сбиваетесь с ритма!
— Да! — похохатывал тот. — Я из тех мужчин, которые пляшут под свою дудку!
Дерибасовской дудкой, как правило, оказывались гитара Александра Розенбаума или синтезатор Вилли Токарева. Для ресторанных дам танцы с плейером — это было уже слишком, а для бройлерных девиц — мало, поэтому количество дерибасовских женщин упрямо не переходило в качество, что портило позолоту новой жизни. А Дерибасов так мечтал о той, которую стоит каждый уикенд возить к Черному морю — плыть по лунной дорожке и встречать восход!
Впрочем, такая претендентка на роль жрицы Мишелева тщеславия была. Небезызвестная Наталья Сапега порой так резко перебегала дорогу перед дерибасовским носом, что Мишеля заносило до визга эротических тормозов. Однако в Назарьино Дерибасов ходил гоголем и манкировал своей законной женой Евдокией. Еще бы — ведь он строил Дом!
К весне во двор были привезены две мраморные колонны неизвестного происхождения и куча штучного известняка со всеми вытекающими строительными последствиями. На этом фоне особенно эффектно выглядела списанная из «Ночного» стойка бара, которой надлежало украсить гостиную Дома.
Этот Дом должен был стать последней точкой, завершающей долгий период разгула комплекса неполноценности. Этот особняк должен был стать каменным кулаком, который Дерибасов собирался поднести к носу Назарьино и спросить: «Что, видали?!» А потом вдарить по обильному назарьинскому столу дворцом с колоннами и взреветь, не боясь любого ответа: «Кто в доме хозяин?!»
Грустная, похудевшая, молчаливая Дуня кормила на заднем дворе очередного кабанчика, а Дерибасов швырял все новые деньги для замеса цементного пойла своему питомцу — и Дом рос! Рядом с родовым Дуниным гнездом появился портик, уверенно стоящий на четырех свиных ножках — вследствие дефицита в стране колонн, их пришлось распилить пополам.
Чуткий назарьинский фольклор протер глазки, навострил ушки, принюхался, походил вокруг колонн, поколупал их пальчиком, поискал инвентарные номера, сморщил лобик, напрягся, поскреб затылок, махнул рукой и стал терпеливо ждать, когда эту загадку решит ОБХСС, если, конечно, решит.
В общем, Дерибасов вел такую жизнь, какая ему и не снилась. А не снилась она ему потому, что Мишель почти не спал. К открытию рынка в кооператив «Деликатес» должны были поступить свежие шампиньоны. Для этого их надо было вывезти ночью от Елисеича. Если учесть, что «Ночное» работало до одиннадцати, плюс некоторые принятые последствия углового столика, то станет ясно, что до компаньона добирался Дерибасов не раньше двух ночи. Гордая Дуня делала вид, что спит, и закрывала глаза на то, что мужа Михаила это не волнует.
Отсыпался Мишель урывками — немного ночью, немного днем, немного перед ужином. И чем больше соленого пота оставалось на его рубашках, тем слаще казалась жизнь Михаилу Дерибасову, что, как ни крути, убеждает в незаурядности этой натуры.
А Иван Фомич Калюжный, наоборот, был достаточно зауряден, хотя ему и хватало ума прикидываться еще зауряднее. Монотонно возвысившись до начальника управления, он тихой сапой дотянул до персональной пенсии, недвусмысленно предложенной ему прямо в день шестидесятилетия. Так что был он еще полон сил, которые рьяно закапывал в землю заблаговременно приобретенного дачного участка. Вообще, если и поминали добром Ивана Фомича бывшие сотрудники, то только за организацию дачного кооператива.
