Евгений Крыжановский - От аншлага до «Аншлага»
Когда эта глава уже была написана, произошло событие, благодаря которому я вновь получил возможность пообщаться c Валерием Николаевичем. Это произошло в дни празднования 75–летия театра им. Я. Купалы. Событие это в культурной жизни республики очень важное и заметное, поэтому проходило оно, как говорится, «на президентском уровне». На юбилейные торжества съехались гости как из ближнего, так и из дальнего зарубежья. Были приглашены представители московских Малого театра и театра им. Вахтангова, естественно, приглашения получили все минские театры: Русский, ТЮЗ, Кукольный и другие, и, что нам было особенно приятно, не забыли «Христофор». Более того, нам сообщили, что Раевский хочет, чтобы перед выступлением нашего театра мы с Лесным сказали несколько слов своим бывшим коллегам. Готовились к выступлению мы все старательно и вдохновенно — праздник международного уровня должны были транслировать по телевидению, и это очень благоприятно повлияло бы на престиж «Христофора». Мы предполагали показать выступление нашего «няўмяручага» казацкого хора, в тексты песен которого внесли многочисленные коррективы, чтобы ярче и полнее выразить свое отношение к юбилею и к юбилярам. Разумеется, наше с Лесным выступление тоже было тщательнейшим образом отрепетировано. Дня за три до юбилея нам позвонили из театра и поинтересовались, сколько времени нам нужно выделить. Не подозревая ни о чем плохом, мы попросили на все 10 минут. Через день уже сам Раевский связался со мной по телефону и сказал:
— Знаешь, дорогой, вы должны сократить свое выступление до 5 минут. Очень много выступающих, мероприятие растягивается почти на 3 часа, а это долго…
Потом, как бы невзначай, он поинтересовался, что мы собираемся показывать. И хотя о поздравительных «сюрпризах» рассказывать не принято, чтобы потом было смешнее и неожиданнее, я, понимая положение Раевского, ответственного за праздничное «действо», на котором будет присутствовать сам Президент, рассказал обо всех «приколах» нашего выступления, в котором не было даже намека на политику, а была лишь пародия на псевдофольклор. Выслушав меня, Раевский опять стал жаловаться на огромное количество выступающих, на затянутость, казенность и однообразие предстоящих поздравлений.
— Мы постараемся развеселить и оживить публику, — обнадежил его я.
— Возможно, — как-то кисло произнес Раевский. — Ну, до завтра.»
Наутро мы решили, как сократить наше выступление, отрепетировали его в новом виде и стали с нетерпением ждать вечера. Все были в приподнятом настроении, особенно мы с Лесным, так как должны были выйти на сцену, с которой так много было связано в нашей жизни и на которой уже почти 9 лет не стояли. Роковой звонок раздался в полдень. Безразличным тоном Раевский сообщил мне, что программа оказалась настолько перегруженной, что пришлось вычеркнуть из нее очень много выступлений, в том числе, к его великому сожалению, и наше. Но в этом ничего страшного нет, успокоил он меня, потому что на банкет с Президентом мы все равно приглашены, и все нас по-прежнему любят и ценят, а пригласительные билеты ждут нас в кассе театра. Я не подал вида, что расстроился, хотя был уверен, что наше участие в программе только украсило бы ее. С таким же показным, как у Раевского, безразличием я согласился, что ничего страшного не произошло, добавив, что мы все понимаем и на банкет придем обязательно, чтобы встретиться и пообщаться с друзьями, с которыми из-за вечной занятости встречаемся до обидного редко.
Каковы были истинные причины отказа нам в выступлении я, наверно, не узнаю никогда, но думаю, что Валерий Николаевич просто решил перестраховаться, так как мы всегда слыли вольнодумцами, и мало ли что могло подумать начальство. Юра Лесной был в тот вечер в зале купаловского театра и видел, что выступали все, кому не лень: и артисты, и чиновники, и рабочие, и колхозники, и дети, и т. д. и т. п. Короче, там были все, кроме «Христофора». Как и предвидел Раевский, в большинстве своем выступления были скучными и чрезмерно официальными.
Каково наше мнение о праздничном банкете? А никакое — мы там просто не были, потому что, как, наверно, уже давно догадались наиболее умудренные жизнью читатели, билеты в кассе для нас оставлены не были. Кстати, как нам потом рассказывали, на банкете, проходившем в здании бывшей ВПШ, было столько людей, не имевших никакого отношения к театру, зато жаждавших побыть рядом с Президентом, что многим артистам, в том числе заслуженным и народным, попросту не хватило места за столом, и они ушли обиженные, несолоно похлебавши. Уверен, что в их число попали бы в первую очередь и мы с Лесным, поэтому даже рад, что судьба уберегла меня от очередного унижения.
С тех пор с Валерием Николаевичем Раевским мы больше не встречались. Но все равно, я благодарен ему за свои роли в Академическом театре, за ту актерскую свободу и раскрепощенность, благодаря которой я много шутил и баловался и на репетициях, и на сцене, что и стало началом моей эстрадной жизни.
Когда в театре им. Янки Купалы ставили классическую белорусскую драму самого Янки Купалы «Раскiданае гняздо», режиссер придумал интересную новинку: на сцене соорудили гигантскую стену, в верхней части которой были прорезаны небольшие окошки со ставенками. Эти ставенки в нужные моменты раскрывались, из них высовывались, как кукушки в часах, артисты, изображавшие вещунов или кого-то в этом роде, и произносили разные умные пророческие тексты в стихах. Сначала роли этих вещунов играли другие артисты, но потом, не помню уже почему, их поручили нам с Юрием Лесным. Я начал активно зубрить текст, а Лесной только поглядывал на меня да посмеивался, но сам ничего не делал.
В конце концов, я не выдержал и перед спектаклем спросил у него, почему он не учит роль.
— А зачем? — удивился Юрий. — Пойдём, покажу, что я придумал.
Мы залезли по лестницам к своим окошкам и улеглись там на досках. Лесной достал из кармана исписанный листок и прикрепил его к внутренней стороне ставенки.
— Читать умеешь — и достаточно, — назидательно сказал он мне и хитро подмигнул. Я пристыжено промолчал, еще раз убедившись, что все гениальное — просто, и жалея потраченное на заучивание роли время.
Начался спектакль. Пришла пора — открылись и наши ставенки, причем открылись они полностью, прижавшись к стене так, что листок Лесного стал виден не ему, а зрителям. Я сказал свои слова по роли, а Юрий должен был продолжить, сохраняя ритм стихотворения, написанного чуть ли не греческим гекзаметром. Его часть начиналась, по моему, словами: «I ты, i мы будзем iсцi i прыдзем…»
Пауза затягивалась, Лесной, видимо, лихорадочно искал выход из создавшегося положения. И вдруг он бод рым голосом произнес:
— І мне, і табе — груддзю праложым сабе! — и захлопнул ставни…
Сползали мы с Юрием вниз с большим трудом, потому что декорации очень сильно тряслись от моего хохота. К Лесному потом еще долго подходили коллеги и предлагали заняться переводом «Интернационала» на белорусский язык.
В каком-то другом спектакле Лесной в паре с Виктором Павловичем Тарасовым играли то ли графов, то ли князей, я уже сейчас точно не помню. В одном из эпизодов они должны были сидеть на лавочке перед закрытым занавесом на авансцене и беседовать. Однажды Тарасов пришел на выступление, «забыв», о чем ему предстояло беседовать, хотя на ногах держался вполне прилично. Появившись перед зрителями, он грузно сел на лавочку и глубоко задумался. А разговор-то нужно было поддерживать. Лесной ждал — ждал ответа на свой вопрос, а потом, прикрыв рот рукой и делая вид, что почесывает нос, стал шепотом подсказывать Тарасову его реплику. На что Виктор Павлович, возмущенно подняв брови и указав рукой на публику, вдруг громко сказал:
— Что ты мне-то шепчешь, ты всем расскажи!
День рождения «Христофора»
В Беларуси с сатирой и юмором всегда было трудно. Петербург может похвастаться Райкиным, «Городком», Гальцевым, Ветровым, Леной Воробей, Киев — Тарапунькой и Штепселем, «Кроликами», Кларой Новиковой, Москва — Хазановым, Петросяном, Шифриным, Винокуром и т. д. Об Одессе вообще помолчу… А Минск?.. Ну, разве только кто-то из старожилов вспомнит Виктора Синайского (кстати, очень профессионального эстрадного артиста), да и то он выступал в годы самого кондового застоя, когда ни юмор, ни (Боже упаси!) сатира не приветствовались, и все выступления Виктора Григорьевича в основном проходили на гастролях и выездах.
И вот в 1986 году в Минске появляется автор-сатирик Владимир Васильевич Перцов. Сам он киевлянин, но женат был на минчанке, поэтому, когда в столице Украины у него, как у сатирика, начались проблемы, он решил переехать в Беларусь. Но без дела Володя сидеть не может и сразу же начинает искать собутыльников, в смысле — сообщников. Естественно — творческих. И они, конечно же, находятся.
