Николай Самохин - Юмористические рассказы
— Заткнись! — сказал Петров-первый. — А то как врежу! — и показал соседу большой совершеннолетний кулак…
— Куда же ты пойдешь теперь, Петров? — вздохнул директор школы, выписывая Петрову-первому справку об окончании пяти неполных классов. — С таким образованием главным инженером тебя, как пить дать, не возьмут — не те, брат, времена. Вот, разве что, — землекопом…
Петров-первый молча пожал чугунными плечами…
Первоклассник Петров-второй принес из школы двойку.
Отец Петрова-второго ухватил сына за ухо и сказал:
— Ты что же, черт рытый, учиться не хочешь? Я на нас, дармоедов, горблю — думаю, грамотными станете, будете похаживать — руки в брюки, да бумажки подписывать, а вы двойки таскать!.. Ну смотри, дьявол, останешься темным, как батька, — будешь всю жизнь землю кайлить!..
Услышав про такую перспективу, Петров-второй испуганно задрожал и поклялся исправить двойку.
Он выполнил свое обещание: приналег на учебу и сначала исправил двойку на тройку, потом — на четверку, а затем и на пятерку.
Правда, стал после этого Петров-второй бледным и задумчивым.
— Чего тебе не хватает, Петров, так это самостоятельности мышления, — сказала учительница, раскрывая очередную тетрадь. — Добросовестности тебе не занимать, усидчивость у тебя просто богатырская, а вот в смысле самостоятельности — некоторый пробел. Вырабатывать надо самостоятельность, Петров…
Петров-второй покраснел и вскочил.
— Выработаю! — истово сказал он.
Полторы учебных четверти Петров-второй вырабатывал самостоятельность мышления — и своего добился.
Правда, стал он после этого по ночам вскрикивать и потерял интерес к еде.
— А теперь, дорогие наши бывшие ученики, родители и уважаемые гости, — сказал директор, — разрешите вручить аттестат зрелости нашему лучшему выпускнику, надежде, так сказать, и гордости школы Петрову!
Присутствующие дружно захлопали.
Петров-второй встал и, наклонив голову с преждевременными залысинами, пошел к столу…
Спустя пять лет молодой инженер Петров-второй шел вдоль края траншеи на одной большой и ответственной стройке. Землекоп Петров-первый сидел в холодке, по случаю вышедшей из строя лопаты, и курил папироску «Прибой».
— Здравствуйте! — близоруко щуря испорченные за долгие годы учения глаза, сказал Петров-второй. — Я ваш новый мастер.
— Здорово! — ответил Петров-первый и придавил каблуком окурок. — Ну, раз мастер, тогда слушай сюда. Обязанности твои будут такие. Чтоб у меня лопаты всегда были, как штыковые, так и совковые, — раз. Ну, там — кайла, ломик — два. Рукавицы, сапоги резиновые, другой шурум-бурум — три… Ну, дальше, значит, чтоб я в театр ходил, книжки читал — это само собой. Ну, чтоб за воротник лишнего не закладывал, по бабам не шуровал, а строил крепкую семью — тоже твоя забота. Понял — нет?
— Понял, — сказал Петров-второй.
— Ну, а раз понял — чо стоишь?! Не видишь — лопата у меня поломалась!..
На другой день Петров-первый сказал:
— Эй, мастер, твою семь-восемь! Крепежный лес кончился!
— Щас! — ответил Петров-второй и побежал выколачивать крепежный лес.
На третий день Петров-первый сказал:
— Мастер, кайлы-то нет!
— Щас! — ответил Петров-второй и побежал выбивать кайлу.
На четвертый день Петров-первый сказал:
— Начальничек, едрена-матрена! Рукавицы порвались!
— Щас, — сказал Петров-второй и побежал вырывать из горла рукавицы.
На пятый день Петров-первый сказал:
— Эй, мастер! Тебя в профком вызывают… Тут я вчера поднагазовался да Марусю свою маленько поучил… В общем, иди — будут тебе хвоста крутить, как недоглядевшему.
…На двадцать пятый день Петров-второй закрыл наряды.
— Дай-кось погляжу — чего ты там нахимичил, — сказал Петров-первый. Он посмотрел наряды, ударил оземь рукавицами и сказал: — Пусть тебе ишак мантулит за такие гроши! — и решительно зашагал со стройки.
— Товарищ Петров! — кинулся вдогонку Петров-второй. — Сколько ж вы хотите?
— Двести пятьдесят. Меньше здесь не берем, — сказал Петров-первый.
— Да как же… — растерялся Петров-второй. — Вот и расценки…
— Эх, темнота! — сказал Петров-первый. — Чему тебя в институте учили! А перекидка? Двойная, тройная, четверная?.. А трамбовка-засыпка? А оттаска-подтаска-переноска?.. Соображать надо!..
…В кассу они стояли друг за дружкой. Петров-первый получил свои двести пятьдесят рублей. Петров-второй — свои сто двадцать. Минус пятнадцать процентов — за невыполнение плана…
Чудик
Этот пассажир сразу обратил на себя внимание. Во-первых, внешним видом. На нем был старый стройбатовский бушлат, какие только по деревням где-нибудь сохранились, за спиной болтался рюкзак, а голову прикрывала громадных размеров кепка — «аэродром» — гого фасона, который обожают молодые люди, приезжающие к нам из братских закавказских республик. И еще — вместо правой ноги у него была деревяшка. Именно не протез, а примитивная послевоенная деревяшка.
Во-вторых, он вошел не через переднюю дверь, а через заднюю. Конечно, при большом скоплении народа на этот факт вряд ли кто среагировал бы. Но людей в троллейбусе было немного, все гражданина заметили, и ближайшие соседи даже переглянулись недоуменно: искать, что за странный тип такой — входит через заднюю дверь, хотя, как инвалид, имеет полное право залезть в переднюю.
В-третьих — что самое дикое — этот гражданин как вошел, так сразу же снял свою великолепную кепку и вежливо со всеми поздоровался.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал. — Добрый лень!
Тут некоторые пассажиры опять переглянулись: вот это, мол, новость — здоровается! А у некоторых стреляных людей лица моментально сделались скучными. Они — по глазам видно было — подумали: ну, послал бог алкаша! Сейчас начнет трудовые гривенники вышибать.
В общем, никто этому гражданину не ответил на его приветствие. Исключая одного товарища. Он сбоку сидел, на кондукторском месте — крепкий такой дядя, уверенный, немолодой уже, в шляпе и габардиновом плаще. Вот он ответил.
— Здорово, — сказал. — Если не шутишь. Гражданин, слава богу, не запел ничего такого, вроде «Сестра, подойди и послушай», а молча прошел до средины вагона и там сел на свободное место. Рядом с полной женщиной. Только сначала он попросил разрешения, дескать, не будет ли эта женщина возражать, если он тут приткнется, с краешку.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала женщина, не сдержалась и прыснула.
И действительно, чудик какой-то ненормальный: в троллейбусе спрашивает разрешения сесть.
— Вот вы, я гляжу, веселая, — завел разговор инвалид. — Это хорошо. А то у вас в городу я что-то мало веселых людей замечаю. Не как у нас в деревне. Женщина уже справилась с оживлением и теперь достойно молчала, глядя в окно. Она всем своим видом как бы подчеркивала, что ей это соседство малоприятно.
— Нет, правда, — сказал гражданин. — У нас как где соберутся, так сейчас смех, шутки.
— Ишь ты, какие веселые, — заметил с кондукторского сиденья товарищ в шляпе. — С чего же они у вас там смеются? Может, их щекочет кто?
— Не, не щекотит! — весело откликнулся инвалид. Он, видать, не уловил в словах товарища осуждения, решил, что тот с ним шутит. И сам решил пошутить: — У нас такой колодец есть, — сказал он. — Как из него воды попьешь, так хмельной делаешься… Истинный бог! — Он подмигнул окружающим. — Как попьешь, так и закосеешь! Верно!
— То-то, видать, ты и попил из него.
Остальные пассажиры сдержанно посмеялись над тем, как товарищ в шляпе ловко осадил разговорившегося инвалида.
Но дядька опять ничего не понял.
— Хотя, конечно, попадаются такие, что и скучают, — сознался он и, выбивая ритм деревяшкой, произнес: — Деревня, где скучал Евгений, была прелеснай уголок!.. Ах, сукин кот! Прелеснай уголок была деревня, а он скучал! С чего это он скучал, любезные? — Дядька обвел окружающих добродушными голубыми глазами.
Окружающие смолчали.
— Делать ему не хрена было — вот и скучал, — сам себе ответил инвалид. — Не работал, милок. Только на конике скакал. А кто чертомелит, тому в деревне не скучно. Справедливо говорю?
Окружающие не ответили.
Тогда инвалид, видя, что деревенская тематика здесь не проходит, сменил пластинку.
— А что, сынок, — обратился он к двум молодым людям студенческого возраста, сидящим напротив. — Какая сейчас постановка в вашем драмтеатре идет? Не скажете?.. А в оперном?
Молодые люди не сказали. Только уставились на дядьку напряженными взглядами и молчали.
— А в этом… ТЮЗе что? В Музыкальной комедии? — приставал инвалид.
Я глянул в окно и прочел на мелькнувшей афише, что в Музкомедии как раз идет «Черный дракон». Хотел сказать, но сдержался. Ну его к свиньям — еще начнет содержание выспрашивать.
