Александр Покровский - 72 метра. Книга прозы
За дверью слышится такой вой, будто кусают бешеную собаку.
– Жаль человека, – роняет СМР со значением, – пойду открою.
Он закутывается в одеяло и торжественный, как патриций, отправляется открывать.
– Заслужил, бя-аш-ка, – говорит он двери и, открыв, еле успевает отпрыгнуть в сторону.
В дверь влетает капитан первого ранга, маленький, как пони, примерно метр от пола. Он с воем, боком, как ворона по полю, скачет до батареи, хватает с нее портсигар с сигаретами и, хрякнув, бьет им об пол.
– Вста-атъ!
Мы встаем. Это командир соседей по кличке «Мафия», или «Саша – тихий ужас», вообще-то интеллигентный мужчина.
– Суки про-то-коль-ные! – визжит он поросенком на одной ноте. – Я вас научу Родину любить!
Мы в трусах, босиком, уже построены в одну шеренгу. Интересно, пороть будет или как?
– Одеться!
Через минуту мы одеты. Мафия покачивается на носках. Кличку он получил за привычку, втянув воздух, говорить: «У-у-у, мафия!»
– Раздеться!
Мы тренируемся уже полчаса: минута – на одевание, минута – на раздевание. Мафия терпеть не может длинных. Всех, кто выше метр двадцать, он считает личным оскорблением и пламенно ненавидит. К сожалению, даже мелкий СМР смотрит на него сверху вниз.
– А тебя-а, – Мафия подползает к двухметровому Лбу, – тебя-а, – захлебывается он, подворачивая головой, – я сгною! Сначала остригу. Налысо. А потом сгною! Ты хочешь, чтоб я тебя сгноил?
В общем-то, Лоб у нас трусоват. У него мощная шевелюра и ужас в глазах. От страха он говорить не может и потому мотает головой. Он не хочет, чтоб его сгноили.
Мафия оглядывает СМРа: так, здесь стричь нечего, и меня, но я недавно стригся.
– Я перепишу вас к себе на экипаж. Я люблю таких… Вот таких… У-ро-ды!
В этот момент, как-то подозрительно сразу, Мафия успокаивается. Он видит на стене гитару. СМР делает нетерпеливое шейное движение. Это его личная гитара. Если ею брякнут об пол…
– Чья гитара?
– Моя.
– Разрешите поиграть? – неожиданно буднично спрашивает Мафия.
СМР от неожиданности давится и говорит:
– Разрешаю.
Через минуту из соседней комнаты доносится плач гитары и «Темная ночь…».
После обеда мы решили не приходить. Лоб и я. В каюту пошел только СМР.
– Не могу, – объяснил он, – спать хочу больше, чем жить. Закроюсь.
Ровно в 18.00 он открыл нам дверь, белый, как грудное молоко.
– Меня откупоривали.
Как только СМР после обеда лег, он сразу перестал дышать. Через двадцать минут в дверь уже барабанили.
– Открой, я же знаю, что ты здесь, хуже будет.
За дверью слышалась возня. Два капитана первого ранга, командиры лодок, сидели на корточках и пытались подсмотреть в нашу замочную скважину. Через три листа газеты нас не очень-то и увидишь.
– Ни хрена не видно, зелень пузатая, дырку заделали. Дежурный, тащи сюда все ключи, какие найдешь.
Скоро за дверью послышалось звяканье и голос Мафии:
– Так, так, так, вот, вот, вот, уже, уже, уже. Во-от сейчас достанем. Эй, может, сам выйдешь? Я ему матку оборву, глаз на жопу натяну.
СМР чувствовал себя мышью в консервной банке: сейчас откроют и будут тыкать вилкой.
– Вот, вот уже.
Сердце замирало, пот выступал, тело каменело. СМР становился все более плоским.
– Тащи топор, – не унывали открыватели. – Эй, ты, – шипели за дверью, – ты меня слышишь? Топор уже тащат.
СМР молчал. Сердце стучало так, что могло выдать.
– Ну, ломаем? – решали за дверью. – Тут делать нечего – два раза тюкнуть. Ты там каюту еще не обгадил? Смотри у меня. Да ладно, пусть живет. Дверь жалко. Эй, ты, хрен с бугра, ты меня слышишь? Ну, сука потная, считай, что тебе повезло.
Возня стихла. У СМРа еще два часа не работали ни руки ни ноги.
Я встретил Мафию через пять лет.
– Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга.
Он узнал меня:
– А, это ты?
– Неужели помните?
– Я вас всех помню.
И я рассказал ему эту историю. Мы еще долго стояли и смеялись.
Он был уже старый, домашний, больной.
Враги
Зам сидел в кают-компании на обеде и жевал. У него жевало все: уши, глаза, ноздри, растопыренная челка, ну и рот, само собой. Неприступно и торжественно. Даже во время жевания он умудрялся сохранять выражение высокой себестоимости всей проделанной работы.
Напротив него, на своем обычном месте сидел помощник командира по кличке «Поручик Ржевский» – грязная скотина, матерщинник и бабник.
Зам старался не смотреть на помощника, особенно на его сальные волосы, губы и воротничок кремовой рубашки. Это не добавляло аппетита.
Зам был фантастически, до неприличия брезглив. Следы вестового на стакане с чаем могли вызвать у него судороги.
Помощник внимательно изучал лицо жующего зама сквозь полузакрытые веки. Они были старые враги.
«Зам младше на три года и уже капитан третьего ранга. Им что – четыре года, и уже человек, а у нас – пять лет – и еще говно. Заму-у-уля. Великий наш. Рот закрыл – матчасть в исходное. Изрек – и в койку. X-х-хорек твой папа».
Помощник подавил вздох и заковырял в тарелке. Его только что отодрали нещадно-площадно. Вот эта довольная рожа напротив: «Конспекты первоисточников… ваше полное отсутствие… порядок на камбузе… а ваш Атахаджаев опять в лагуне ноги мыл…» – и все при личном составе, курвеныш.
Увы, помощника просто раздирало от желания нагадить заму. Он, правда, еще не знал как.
Рядом из щели вылез огромный, жирный, блестящий таракан и зашевелил антеннами.
Помощник улыбнулся внутренностями, покосился на зама, лживо вздохнул и со словами: «Куда у нас только доктор смотрит?» – потянувшись, проткнул таракана вилкой.
Зам, секунду назад жевавший безмятежно, испытал такой толчок, что у него чуть глаза не вышибло.
Помощник быстро сунул таракана в рот и сочно зажевал.
Зам забился головенкой, засвистал фистулой, вскочил, наткнулся на вестового, с треском ударился о переборку и побежал, пуская во все стороны тонкую струю сквозь закупоренные губы, и скоро, захлебываясь, упал в буфетной в раковину и начал страстно ей все объяснять.
Ни в одну политинформацию зам не вложил еще столько огня.
Помощник, все слыша, подумал неторопливо: «Вот как вредно столько жрать», – достал изо рта все еще живого таракана, щелчком отправил его в угол, сказав: «Чуть не съел хороняку», – ковырнул в зубах, обсосал и довольный завозился в тарелке.
На сегодня крупных дел больше не было.
«…Расстрелять!»
Утро окончательно заползло в окошко и оживило замурованных мух, судьба считывала дни по затасканному списку, и комендант города Н., замшелый майор, чувствовал себя как-то печально, как, может быть, чувствует себя отслужившая картофельная ботва.
Его волосы, глаза, губы-скулы, шея-уши, руки-ноги – все говорило о том, что ему пора: либо удавиться, либо демобилизоваться. Но демобилизация, неизбежная, как крах капитализма, не делала навстречу ни одного шага, и дни тянулись, как коридоры гауптвахты, выкрашенные шаровой краской, и капали, капали в побитое темечко.
Комендант давно был существом круглым, но все еще мечтал, и все его мечты, как мы уже говорили, с плачем цеплялись только за ослепительный подол ее величества мадам демобилизации.
Дверь – в нее, конечно же, постучали – открылась как раз в тот момент, когда все мечты коменданта все еще были на подоле, и комендант, очнувшись и оглянувшись на своего помощника, молодого лейтенанта, стоящего тут же, вздохнул и уставился навстречу знакомым неожиданностям.
– Прошу разрешения, – в двери возник заношенный старший лейтенант, который, потоптавшись, втащил за собой солдата, держа его за шиворот, – вот, товарищ майор, пьет! Каждый день пьет! И вообще, товарищ майор…
Голос старлея убаюкал бы коменданта до конца, продолжайся он не пять минут, а десять.
– Пьешь? А, воин-созидатель? – комендант, тоскливо скуксившись, уставился воину в лоб, туда, где, по его разумению, должны были быть явные признаки среднего образования.
«Скотинизм», – подумал комендант насчет того, что ему не давали демобилизации, и со стоном взялся за обкусанную телефонную трубку: слуховые чашечки ее были так стерты, как будто комендант владел деревянными ушами.
– Москва? Министра обороны… да, подожду…
Помощник коменданта – свежий, хрустящий, только с дерева лейтенант со страхом удивился – так бывает с людьми, к которым на лавочку после обеда, когда хочется рыгнуть и подумать о политике, на самый краешек подсаживается умалишенный.
– Министр обороны? Товарищ маршал Советского Союза, докладывает майор Носотыкин… Да, товарищ маршал, да! Как я уже и докладывал. Пьет!.. Да… Каждый день… Прошу разрешения… Есть… Есть расстрелять… По месту жительства сообщим… Прошу разрешения приступить… Есть…
Комендант положил трубку.
– Помощник! Где у нас книга расстрелов?.. А-а, вот она… Так… фамилия, имя, отчество, год и место рождения… домашний адрес… национальность… партийность… Так, где у нас план расстрела?
