Евгений Шестаков - Номерные сказки
— Пищу пред ядением благословляли ли? — вопросил духовенство один из бояр. Те дружно кивнули и выдвинули из своих рядов священника, коего лик исказила страдальческая гримаса.
— Так ее ж толком рази благословишь! — простонал священник. — Ить он же уже шестое блюдо вкушает, пока я над первым-то бормочу!
— Гадение спорое есть не болезнь, но суть венец объядения. — дождавшись паузы, изрек шут. И, поправив несуществующие очки, дополнил. — Именуется же дефекаторга. Либо какаторга у детей. Либо жидкий трон у царствующих особ. Происходит же не токмо от непомерного потребления, но также от психологической несовместимости блюд. Может, кто не согласен?
Эта маленькая речь произвела магическое действие на собравшихся. Все задумались. Все наморщили лбы и впали в умственное напряжение. Несмотря на характер государственного устройства, дискуссии в стране пользовались любовью. На всех уровнях общества и на все темы. И уже через малый период времени таковая разразилась по известному поводу. И уже через несколько высказываний дискуссия приняла максимально общий и очень громкий характер. Слышались такие выражения как "животное опучение", "гастрономическая кома желудка", "ложный понос", а также такие отдаленные от здравого смысла понятия как "косинус всего сущего", "сфинктер души" и "внутриутробный бред". Ученость в стране уважали, а чужое мнение — не очень. Поэтому дискуссия протекала просто в форме отдельных выкриков.
— Истинно говорю : женщина неродившая да уподоблена будет кобыле нежеребленной, котихе неокоченной и петушице несносной! — настаивал один из столпов духовенства. Другой в столь же короткой речи заклеймил любовь ради удовольствия как "суетычие" и призвал всех присутствующих к духовному оскоплению.
— Стратегия есть просто маленькая тактика! — басил воевода. — Суть же тактики в том, чтобы противник был дохлый, а ты живой.
— Я в пельмени баранину не положу никогда! — сверкая очами, говорила царица. — А если и положу, то варить ни за что не стану!
— Нихт ферштеен. — сказал голландский посол. — Но по-человечески я вас всех понимаю.
— А у меня бубен зимой громче звучит. Я вот думаю — это физическое явление или дурость? — поддерживал дискуссию шут. Но она и так была уже столь жаркой, что никто не заметил, как вышел царь. И никто же спустя минуту не углядел, как он уединился вновь. Пожалуй, соленые огурцы с молоком — это даже рецепт, если хочешь побыть в приватности.
Сказка №23
В этот день государским изволением была наконец официально открыта публичная библиотека, книжный фонд для которой собирался многие годы. Для помещения библиотеки определили оставшуюся от прежнего царствования пыточную, поэтому в первый день работы посетителей не было. Государь в одиночестве прохаживался вдоль стеллажей, листал книги, сдувал пыль и изо всех сил старался не чувствовать себя Прометеем. Летописец, коего он наложением меча на плечо произвел в библиотекари, сидел в своем углу тихо и боялся услышать стук в дверь. Он был очень необщительный и стесненный в речах парнишка. Поэтому государь, проходя всякий раз мимо, просто вздергивал кверху голову, что означало "не боись, дело нужное", а новоявленный библиотекарь, наоборот, робко кивал монарху, что означало "да я не боюсь, это руки сами дрожат".
— Не боись, Женя! — через час ожидания посетителей сказал царь. — Ежли сами не придут — на аркане затащим! Мы с тобой из их, зерноклюев бескрылых, настоящих человеков обязаны воспитать. И помни : ежели кто хоть один фолиант потеряет али порвет — тут же звони. В колокольчик. Пусть стража с его батогами спросит.
Летописец-библиотекарь снова кивал, а государь, отдыхая душой, оглядывал полки с книгами. Сам он грамоте обучен вовремя не был, поэтому изобразить на бумаге мог только "аз" и не очень похоже "буки", а с печатным словом его сызмальства знакомил чтец из бояр. Когда же приходилось подписывать документы, государь просто макал палец в чернильницу с широким горлом и придавливал так, что даже на пергаменте получалось тиснение.
"Хвала мне, многомудрому... Сам не ам, но другим отдам. Пущай хоть вполнакала народное просвещение воспылает." — неспешно мыслил его величество, водя глазами вдоль корешков. Книг в библиотеке на момент открытия насчитывалось более четырех сотен, что производило в царской душе ровное биение гордости. И это были лучшие книги! "Трудно плыть боком" сестер Ругацких соседствовали с монографией "Испуг у членистоногих" Виталия Полбанки. Прекрасное издание "Колодезных рассказов" почвенника Валентина Пасрутина дополнялось богато иллюстрированным трехтомником Гогена "Гегель о Гоголе". На одной полке стояли тоненькие брошюрки популярной серии : "Как домашними средствами вылечить оптохиазмальный арахноидит", "Луковое варенье — это полезно" и "Мизантропия для начинающих". На другой полке стоял изданный на языке оригинала "Дранг нах нахрен" великого Ахтунгфойера, голубая обложка "Отцовского материнства" Париса Сосеева прижимала к деревянной планке стеллажа знаменитую "Месть стеклодува" Александры Уморининой.
Вздохнув, царь вышел из библиотеки подышать свежим воздухом. Судя по солнцу, было уже без пяти два. Посетителей по-прежнему было без палочки ноль.
— Ничего... — сказал уже сам себе государь. — Придете. Не денетесь никуды. На аркане, на аркане, робяты...
Но в голове его явственно проступила другая, более радикальная мысль. Она была очень нова. Государь пошарился у себя в душе и через некоторое время отверг эту мысль полностью. Хотя, конечно, интересно бы посмотреть на реакцию подданных, ежели, допустим, взять да издать указ. "Лица, не желающие посещать добровольно обычную библиотеку, будут обязаны научиться читать шрифт господина Брайля. Необходимая медицинская подготовка проводится за счет государства".
Сказка №24
В этот день у его величества была веская причина не доверять своим ушам, когда ему зачитали официальное послание, прибывшее от одного из сопредельных царей. Боярин-декламатор предварительно шепнул на ухо царю, что громогласное зачтение данного документа, вероятно, излишне, так как записана сия речь, видимо, не со слов, а со свиной хрюкоты. К которой, как это всем хорошо известно, соседский царь был более способен, нежели к людской речи. Государь кивнул и велел читать. Боярин, склонясь к цареву уху еще поближе, сообщил, что лично он как служитель верный и монарха своего патриот ни единого печатного знака в данном пасквиле душой своею не разделяет. Царь нетерпеливо махнул рукой. Боярин два раза мигнул лекарю, что означало "неси валидол, клизмонавт хренов" и, скорбно опустив уголки губ, достал свиток. Заседавшая уже четверь часа дума, сдвинув шапки, открыла уши для информации.
— По писаному реку, но не по умству глупому своему! — привычно провозгласил боярин и, развернув бумагу, стал читать. Уже после первых двух предложений менее бывалые бояре, оторопев, надули шубы изнутри газом, а видавшие более — грозно сомкнули на челе брови. Послание, и в самом деле, не выглядело рутинно.
— "...Ибо не царь ты есть, мне подобный, но всего лишь самозваный кобель сукин собачий пес, а также и гуанодон префекальный, изподхвостный продукт коровий, грязнозадый свинобатька помойный, равно как и плесень подвальная прошлогодняя! И поскольку нету у меня к тебе территориальных претензий, объявляю тебе, что просто иди ко всем соленым хренам, и чтоб у тебя заместо волос морковь на башке взошла, потому что не гом ты сапиенс, а игра природы в дурака. И хари твоей прескучной видеть бы не желал даже в траурной рамке, так что иди-ка ты снова к восьми хренам и одному лешему в чертов лес, и чтоб там тебя на дольки разорвало! За сим остаюсь верный твой враг, истинный неподдельный царь тире государь царства своего тире государства."
— Не ново. — выслушав, сказал его величество. — Всего лишь два изменения в сравнении с прошлогодней-то грамотой. Видать, ума у его в голове не прибавилось. И карикатурой, я вижу не сопроводил. Видать, художник с голоду помер. У их же, окромя снегу, другого урожая не собирают.
Бояре верноподданно захихикали. Боярин-декламатор тоже вежливо хохотнул, но свиток на пол не бросил.
— Постскриптум, твое величество. — сказал он.
— Читай! — добродушно отвечал государь. Чужая дурь, даже и официальная, отнюдь не всегда пробуждала в нем свою.
— " P. S. А еще сказать тебе хотел, чтобы все-таки прислал свой портрет. А то старый-то я совсем заплевал, рожи-то и не разглядишь .Да и мухи так его засидели, что даже в нужник взять брезготно. Так что, будь добр, отошли мне нелепый лик свой, да не один, а лучше бы стопочку, чреслами клянусь — за неделю употреблю!"
— Нда... — сокрушенно вздохнул царь. — Наградил Бог соседом. Что с им делать? Не войной же идти. У нас посевная вон на носу. Может, доктора ему предложить?
