Александр Федотов - Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)
Строев разложил своё достоинство на неструганной доске, оттянул вбок кожу, зажмурился и замер, ожидая начала операции. Олег повертел маслянистыми пальцами обсосанные до блеска шары и положил рядом, на кусок газеты. Потом он деловито обошёл место предстоящей работы, оценивая ситуацию. Было около двух часов утра. В машинном отделении тихо, лишь тихонько посвистывал пар из расположенного в двух шагах парового котла. Достоинство Строева доверчиво лежало на доске, как на ладони. Олег, прикидывал про себя траекторию удара, не решаясь приступить к операции. Строев, принимая во внимание деликатность своего положения, начал терять терпение: а если сейчас, не дай бог, ворвётся офицер с прихватом. Но тут Крот очнулся и решительно установил на оттянутой коже пластиковый резец.
– Ну, наконец, – проговорил Строев, неожиданно отмечая про себя, что слово «наконец» принимает в данной ситуации несколько двусмысленное значение.
Прищурившись в ожидании удара, Строев с опаской наблюдал за всеми манипуляциями хирурга-самоучки.
– Не ссы.
Кротов прицеливался долго и по всем правилам. Он зажмурил левый глаз, выверил положение и направление резца, несколько раз поднял и медленно опустил молоток. Промахиваться здесь было нельзя. При каждом замахе, Строев боязливо жмурился.
– Ну давай, блин! – не выдержал он.
Раз-мах… и сильнейший удар молотка… наглухо прибил достоинство Строева к доске! Заточенная щётка, как по маслу, прошила кожу и глубоко увязла в мягком, податливом дереве.
– А-а-а-а-а-а-а!!! – Строев вскочил на ноги уволакивая окровавленным членом неструганную доску! – А-ААА!!! – взвыл он ещё громче.
У Олега звенело в ушах.
– Не ссы, сейчас оторвем, – немного удивленный результатом удара, Кротов ловил руками раскачивающуюся на конце Строева доску.
– Я тебе оторву-у-у!!!
Олег поймал доску и, притянув к себе Строева, водрузил её и «достоинство» на место. Качательными движениями он начал постепенное отсоединять друга от доски.
– У-у-у-у-у-у-у… С-у-у-у-у-у-ка…
– Ладно, чего сука-то… Второй быстрее вставим.
– У-у-у-у-у-у-у…
– Не ссы. Бабы визжать будут… – Олег методично отсоединял друга.
Прибил он его качественно, ничего не скажешь. Но уже через пол часа все было кончено. В машинном отделении на промасленных пайолах сидели два окровавленных, но счастливых человека – хирург-любитель Кротов и начинающий герой-любовник Строев. Последний бережно, как новорождённого младенца, держал в руках своё перебинтованное «чудо».
– А ты боялся! – Кротов удовлетворённо вытер окровавленные руки о штаны и блаженно затянулся бычком «Беломора».
Подобной экзекуции в тот период службы подвергли себя многие, чуть ли не половина старослужащих корабля. Строев поначалу ходил загадочный и довольный. Но его походка становилась все более напряженной, ноги постепенно начинали выгибаться колесом. К концу недели он уже еле передвигался. Со стороны, не посвященному человеку, могло показаться, что матрос наложил в штаны. Причём спереди. Сначала Строев переносил все эти мучения героически. Но, когда его «достоинство» раздулось до размеров, что он его еле-еле двумя руками обхватывал, и появилась реальная опасность остаться совсем без какого-либо мужского достоинства, он сдался. Обречённо перебирая ногами, Строев поплелся в медпункт сдаваться на милость медикам.
Вид распелёнутого дива произвел на впечатлительного лейтенанта медицинской службы неизгладимый эффект. Такое в медучилище не проходили. Обалдевший от стадии и размеров воспаления начмед сразу доложил по инстанции – старпому. Через несколько минут на корабле началась цепная реакция. Построили весь экипаж. Перед строем вывели бледного деформированного Строева. Белый от ярости старпом орал:
– Докатились!.. Какого хрена!!!.. Это же членовредительство!.. В прямом виде!!! Да за такое под трибунал! … В дисбат!
Старпом перевел дух:
– Кто тебе это сделал?
Строев молчал.
– Кто тебе это сделал, я говорю!? Отвечай!
– Кротов.
– Кротов?!! Гинеколог Кротов, шаг из строя!
Кротов обречённо вышел на середину.
– Посмотрите, кого он себе выбрал в гинекологи! Кротова! Додумался! С него же машинное масло капает! Хирург хренов… Какого хрена!!!
Старпом обвёл экипаж пристальным взглядом:
– Вы о чём думаете? Вы же нормальных девок испортите! Вы чё, рехнулись!
Почти половина экипажа виновато опустила головы.
– Экипаж! Слушай мою команду! Справа по одному… в каюту к медику… для мед. осмотра… шагом марш!!!
Несостоявшиеся герои-любовники были изобличены, шары принудительно извлекались и скакали по медкаюте, как разноцветные горошины. Жаль, конечно, что девчонки так и не узнают, что они в тот день потеряли…
* * *А Колины дембельские брюки с шестидесятисантиметровыми клешами у него украли. Украли из запертого железного ящика, спрятанного под пайолами за ГРЩ (главным распределительным щитом) с напряжением 380 вольт. Мы с Колей тогда много народу построили, много трюмов перевернули, но не нашли. Кому-то сильно повезло. Но, всё тайное становится явным. Мы с Колей не теряем надежды.
Вероятный противник
Нет в мире страшнее оружия, чем русский ракетный крейсер с необученным экипажем.
(Правда)
Наш флагманский ракетный крейсер нёс боевое дежурство в нейтральных водах Японского моря. Свежевыкрашенные борта плугом рассекали солёные волны. Следом за нами, в кильватерном строю, шли три корабля прикрытия с вертолетами на борту. После зимней стоянки – это было наше первое плавание. За бортом кипела вода, пикировали чайки, осуществляя прицельное бомбометание по нашим белым бескозыркам. Мы ощущали себя настоящими моряками. Смотры и строевая муштра закончились. Все были заняты настоящим мужским делом. Вахта четыре через четыре, четыре часа дежуришь, четыре отдыхаешь, не напрягала. Наше приподнятое настроение омрачала только качка. И килевая и бортовая. При волнении моря в 3–4 балла крен корабля достигал 20–30 градусов. А самое страшное было то, что от этой качки абсолютно некуда деться. Все ходило ходуном. И чем выше на корабле находился твой боевой пост, тем тебе было хуже. У кого посты в мачте, вообще хоть вешайся. Всё, что не закреплено – летело на палубу. Побилось много посуды. А за борт смывало, сломав леера, даже то, что было привязано двойными концами. За одну ночь мы потеряли бочку с дизельным маслом, баллоны с ацетиленом и только что полученный со склада, весящий не одну сотню килограмм и стоящий не одну тысячу рублей турбо-пожарный насос. Даже крыс стало меньше: тоже укачало бедных.
Волны гуляли по палубе, перекатываясь и с шумом разбиваясь о надстройки. Ночью при свете звёзд, при каждом таком ударе волны вспыхивали тысячи зелёноватых искр. Они мерцали и светились даже после того, как волна схлынула – это фосфорицировали тысячи морских микроорганизмов. На это зрелище можно было часами смотреть не отрываясь!
Качка давала о себе знать: офицеры вперемешку с годками и карасями, с характерным рычанием вызывали по углам ихтиа-а-а-ндров. Мутило всех: и бывалых моряков, и зелёных карасей, – только кого больше, а кого меньше. Столовая команды непривычно пустовала. Ничего другого, кроме черных сухарей и соленых зеленых помидоров, есть было невозможно. Но это были ещё цветочки, со дня на день ожидался тайфун.
Сменившись с вахты, я, вцепившись обеими руками в шконку, стойко пытался заснуть. Но уснуть на качелях – занятие не из легких. Ноги то задирались выше головы, то наоборот опускались вниз. Меня то перекатывало с боку на бок, то подбрасывало вверх, то обрушивало вниз. Я стойко болтался по шконке с закрытыми глазами, прислушиваясь, как разбушевавшиеся волны бьются о тонкий борт корабля.
Входной люк на верхней палубе со скрипом открылся, и в полутёмный кубрик вместе с завывающим штормовым ветром и брызгами волн ввалился матрос Абаев. Я поднял голову. Абай сползал вниз по трапу, судорожно цепляясь руками за надраенные медные леера. Его смуглое лицо отдавало нездоровым зеленоватым отливом.
– Абай, ты чё? На разводе был?
– Уг-у… – поперхнувшись, Абаев схватился рукой за горло.
– Чего там?
– Помид-ор… давали. Зэлёный
– На меня взял?
– Я его вибросил, – простонал Абаев.
– Блин! Зачем? Мне бы отдал!
Абаев суетливо приподнял крышку рундука:
– Ты бы ни закх-о-те-е-ел….
Он хрипло «вибросил» в рундук еще несколько помидоров.
Абаев был прав: я бы не захотел. И без того слабый аппетит пропал без следа. Пуская тонкие липкие слюнки, бедный узбек мученически попытался заползти на свою верхнюю шконку. Он упорно карабкался туда, издавая тихие жалкие стоны. Качка кидала его из стороны в сторону. Наконец, через три минуты стараний он попал в унисон с движением корпуса корабля и его закинуло на верхнюю шконку. Абаев устроился на своём матрасе, поджав колени к груди, в позе новорожденного. Уткнувшись лицом в подушку, он издал тихий мурлыкающий звук.
