Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске
Но сейчас, когда завертелась вся эта история с ящером, Бандуилов вновь почувствовал потребность взяться за «полотно». Не надо было ничего придумывать: в руках у него оказался готовый сюжет, закрученный на поисках загадочного животного. Слухи, впечатления, нравы Утиноозерска, люди, с которыми ему приходилось встречаться, — все это ожило в голове Алексея, пришло в движение…
Теперь он не сомневался, что у него получится. А напечатают или не напечатают — это его сейчас совершенно не волновало. То, что накопилось в нем, требовало выхода, просилось на бумагу — это было главным! И вопрос об уходе на «вольные хлеба» казался теперь ясным и понятным. Разумеется, он расстанется с журналом, как только будет обнаружено животное. А может, и раньше! Он бросит службу и займется лишь одним — будет писать роман. Год, два — сколько потребуется, столько и просидит! Рита с Костиком как-нибудь перебьются. Надо только верить в себя, в свои силы…
С вокзала Бандуилов летел домой как на крыльях. Он спешил объявить Рите о своем окончательном решении бросить службу и засесть за роман.
Жена встретила его в коридоре с необыкновенно восторженным лицом.
— Закрой глаза! — приказала она, не дав вымолвить ему ни слова. Алексей, снисходительно улыбаясь, зажмурился, и Рита, взяв мужа за руку, ввела его в комнату.
— Ап! — воскликнула она, и Бандуилов, открыв глаза, застыл на месте, не узнавая своего жилища.
Вместо старой затрюханной мебели он увидел роскошный гарнитур из двадцати четырех предметов благородного темного дерева.
— Вот это да… — с уважением произнес он. — Откуда дровишки?
— Дурачок, — Рита засмеялась, потащила Алексея в маленькую комнату, где стоял новый письменный стол, и усадила его во вращающееся кресло. — Ну, что скажешь?
— Даже не верится, — Алексей провел ладонью по гладкой поверхности стола и сразу вспомнил о часовщике. — Звонила Жгульеву?
— Звонила! — с вызовом ответила Рита. — Утром позвонила, а после обеда гарнитур уже стоял у нас. Как в сказке! Видишь, как все просто…
— Сколько? — спросил Бандуилов.
— Три c половиной.
Алексей изумленно уставился на супругу.
— Ну что ты удивляешься?! — обиделась Рита. — Это же импортная мебель!
— Погоди, — озабоченно произнес Алексей, — у нас ведь на книжке было только две…
— Правильно, — подтвердила Рита, — остальные пришлось занять. Тысячу дали Перфильевы, а пятьсот заняла у Алки. За год как-нибудь отдадим. Верно?
— Пожалуй… — Бандуилов огорченно вздохнул, настроение у него испортилось.
— Я вижу, ты не рад, что у, нас наконец-то появилась нормальная мебель, — сказала жена.
— Почему же, — он усмехнулся, — я очень доволен. Просто все это получилось как-то неожиданно…
Алексей привлек к себе жену, она уткнулась носом ему в шею, и несколько минут они стояли так, словно памятник счастливому супружеству… Разумеется, теперь не могло быть и речи об уходе с работы. Прежде нужно было покончить с долгами.
«Что ж, — сказал себе Бандуилов, — придется писать после службы!»
В тот же вечер он придумал первую фразу, которой должен был начаться роман:
«В полночь Гломов проснулся от неясных предчувствий».
Кто такой Гломов и что за предчувствия разбудили его — этого Алексей пока еще не знал…
Непробиваемый Рыбин
Третьего июля Алексею позвонил завлаб Притальев. Он сообщил, что через неделю на институтском корабле «Интеграл» состоится трехдневный семинар по проблеме утиноозерского ящера. Он также добавил, что список участников уже утвержден, но для корреспондента, возможно, найдут лишнее место.
Бандуилов, не мешкая, ринулся в Институт с письмом, подписанным главным редактором. Собственно говоря, новость о предстоящем мероприятии Алексея не удивила. Ученый мир давно уже использовал пароходы для научных конференций, школ, симпозиумов, коллоквиумов и всякого рода дискуссий. Тот, кто первый предложил собираться на водном транспорте, был, бесспорно, человеком дальновидным. Разве можно сравнить семинар в душном загазованном городе с семинаром на воде! Морской или речной воздух, живописные берега, солнечные блики, чайки за кормой — какой ученый не бросит ради этого все дела и не поспешит на корабль, даже если тематика докладов ему не интересна. Разумеется, для полного успеха коллоквиума необходимо участие в нем нескольких корифеев, которые, подобно свадебному генералу, придадут мероприятию солидность и вес. Кроме того, мудрые организаторы всегда позаботятся о присутствии на судне двух-трех милых дам, но не для глупостей, а в качестве возбуждающего средства, как, скажем, черный кофе. Глядя на них, спорящие стороны будут биться за Истину с утроенной силой, словно участники средневековых рыцарских турниров.
У корабля есть еще одно преимущество перед сушей: на нем нет универмагов, музеев, театров — всего того, что может отвлечь от серьезного дела. Вдобавок, он окружен со всех сторон водой, так что сбежать с него довольно трудно. Поэтому участнику научного круиза не остается ничего иного, как слушать выступления коллег…
Подготовка к такому плаванию начинается чуть ли не за год, но утиноозерская загадка требовала действий решительных и быстрых, и Лавр Григорьевич Горячин бросил все силы на организацию семинара. Задача его облегчалась тем, что Институт имел свое научно-исследовательское судно, которое, наконец-то, пригодилось для серьезного дела. Лавр Григорьевич сам составил список участников. Двадцать пять человек он пригласил из разных городов, остальные сорок пять мест распределил между сотрудниками своего Института, хотя желающих было гораздо больше.
Алексей даже не подозревал, что попасть на корабль будет так сложно. Секретарша Горячина, равнодушно прочитав официальную бумагу из журнала, сообщила Бандуилову, что список уже утвержден, а сам Лавр Григорьевич срочно вылетел в Москву и вернется лишь через четыре дня. Она посоветовала Алексею обратиться к Рыбину, заместителю директора по хозчасти, который ведает сейчас подготовкой к семинару. Огорченный журналист отправился к Рыбину. Алексею никогда прежде не доводилось иметь с ним дела, хотя кое-что он о нем слышал.
Роман Петрович Рыбин был высок, как говорится, в теле, но не толст. Недавно ему стукнуло пятьдесят, но выглядел он моложе, хотя в пышной шевелюре было немало благородной седины. Для полноты портрета упомянем крутой лоб, квадратный подбородок, который принято называть волевым, и темные маленькие, как вишневые косточки, зрачки, пристально смотревшие на человека до тех пор, пока тот не начинал чувствовать за собой какую-то вину. При такой внешности Роман Петрович свободно мог украсить палату английских лордов, и не случайно посторонние люди принимали его за директора Института. Природа обделила его умом, но в качестве компенсации наградила Рыбина неиссякаемой энергией. В прошлом он возглавлял обувную фабрику, но — неудачно. Затем он два года руководил техникумом, где успешно развалил работу, с треском вылетел и приземлился в кресло директора Дома культуры. Разогнав любительский театр и оскорбив диск-жокея, Роман Петрович стал жертвой жалобщиков и был переброшен в спортобщество, где стал тренировать тренеров. Внеся вклад в физкультурное движение, он был вынужден уйти в Институт Прикладных Проблем.
Первое, что поразило Рыбина, когда он пришел в ИПП, была свободная посещаемость. Сотрудники приходили на работу когда вздумается, засиживались допоздна и вообще жили вольготно. Роман Петрович повел решительную борьбу с такой разболтанностью. Он был твердо уверен, что все научные сотрудники — шалопаи, которым платят слишком много, и считал главной своей задачей приучить их к дисциплине. С этой целью он ввел утренние проверки. В первый же день попалось человек сорок, опоздавших к началу работы. Рыбин собственноручно переписал проштрафившихся, он ни о чем их не спрашивал, не читал нотаций — лишь молча регистрировал факты, и это давящее спокойствие вызывало у сотрудников тревогу. Находились, правда, умники, доказывавшие Роману Петровичу, что творческую деятельность нельзя регламентировать.
— Мы совы! — заявляли они. — Нам думается хорошо лишь в поздние часы!
— Хоть совы, хоть филины! — бесстрастно отвечал Рыбин. — Думать вы должны от звонка до звонка в специально отведенных местах!
От утренних проверок он перешел к послеобеденным и вечерним. В результате порядок восторжествовал, а производительность снизилась.
В знойные летние месяцы Роман Петрович устраивал регулярные облавы в районе пляжа. Операции он проводил весьма искусно. Так, например, в рабочее время пляжный диктор объявлял, что сотрудника ИПП — фамилия не называлась — просят срочно явиться в радиоузел. Нарушители трудовой дисциплины сбегались на зов прямо в плавках, попадая в руки Рыбина. Иногда он подплывал к берегу, ползком выбирался из воды и медленно, точно крокодил, двигался на животе по песку, фиксируя прогульщиков. Этот способ, конечно, требовал хорошей физической подготовки, но недаром Роман Петрович служил когда-то по спортивной части…
