Иштван Эркень - Семья Тотов
Стоял, например, в углу веранды прислоненный к стене старый зонтик, забытый кем-то из квартирантов. Этот зонтик имел обыкновение иногда падать безо всякой на то причины.
Однажды утром, пока майор спал, Маришка отправилась в мясную лавку; мясо тогда давали только по карточкам. Уже подошла ее очередь, когда перед лавкой остановился велосипед.
Кто-то крикнул:
— Есть тут женщина по фамилии Тот?
Напрасно уверяли ее, что все это лишь игра ее разгоряченного воображения. Маришка даже по прошествии многих месяцев утверждала, что видела воочию: рядом с велосипедом стоял старый еврей с бородой и кротким взглядом — ну вылитый святой Петр.
— Это я! — отозвалась Маришка. — В чем дело?
— Надо лучше смотреть за зонтиком! — И в мгновение ока небесный посланец укатил, мелькая педалями.
По счастью, мясная лавка находилась недалеко от Тотов. Маришка бросилась домой и — о, чудо господне! — успела на лету подхватить злополучный зонтик, который снова готовился упасть и уж точно бы разбудил господина майора!
В это воскресенье, к концу святой обедни, Маришке снова было возвещение свыше. На сей раз ей никто не являлся, но, перекрывая гудение органа, из-под церковного свода донесся дребезжащий старческий голос, как если бы вещал громкоговоритель:
— Внимание, внимание! Маришка Тот, урожденная Балог! Вас ожидают родственники у входа в мужской туалет!
Остальные верующие либо не слышали громкоговоритель, либо не поняли грозного смысла уведомления. Маришка же всполошилась и, прокладывая себе дорогу к выходу, одолеваемая дурными предчувствиями, бросилась домой.
Уже от калитки она завидела собравшуюся перед уборной толпу кричащих и что есть силы стучащих кулаками людей. Что им здесь нужно? Почему на веранде рыдает Агика? И почему майор лихорадочно швыряет в распахнутый чемодан свои вещи?
— С меня хватит, — оказал майор отрывисто, с искаженным лицом. — Помогите собраться, скоро придет автобус.
Жужжали пчелы. Благоухали мальвы. Майор Варро остановился перед закрытой дверью будки. Он немножко погулял по саду, но дверь не открывалась. Майор постучал. Тот кашлянул.
Майор вернулся к себе в комнату. Агика ощипывала уже второго цыпленка, когда снова появился майор и — несколько поспешнее, нежели в первый раз, — направился к уборной.
Постучал. Тот покашлял. Майор повернул обратно.
Агика подметила на лице у гостя разочарование и почувствовала, что сейчас уместно было бы что-нибудь сказать. И она сказала:
— Какая чудесная погода!
Майор что-то буркнул в ответ.
— Солнышко греет, но жары особой нет…
На что вообще не последовало никакого ответа. Майор прошел к себе в комнату.
Когда он и в третий раз ни с чем вернулся из сада, веки его покраснели, лицо отливало желтизной. Агика встретила его очаровательной улыбкой.
— А можно задать, господину майору нескромный вопрос?
Майор Варро остановился, посмотрел на нее.
— Я хотела спросить: бывает ли так у господина майора, что иногда безо всякой причины вдруг сделается грустно-грустно, места себе не находишь, а то совсем наоборот — радостно, хочется все время смеяться.
Майор не дал определенного ответа; он гневно сдвинул брови и кинулся к себе в комнату.
Агика испугалась. Она осознала всю тяжесть ответственности: надлежало действовать молниеносно и спасать положение любой ценой! Вместо полотняной блузки с высоким воротом она поспешно натянула на себя бледно-голубую вышитую кофточку, ворот которой открывался достаточно глубоко, чтобы из выреза могли проглянуть ее юные формы. Волосы же, обычно заплетенные в косички, она распустила по плечам. Когда майор опять ни с чем вернулся из сада, Агика в кокетливой блузке, с пышной гривой белокурых волос уже поджидала его. Она загородила ему дорогу.
— А теперь я хочу кое о чем попросить господина майора, — проворковала она с самой обворожительной из улыбок.
Майор остановился. Он свирепо оскалился, что можно было принять за попытку (не совсем удачную) ответить на улыбку девушки.
— Я хочу попросить вас… пожалуйста, посмотрите на меня и скажите первое, что вам придет в голову…
Агика закрыла глаза. Сердечко ее колотилось, юная грудь пылала. Она и сама не знала, чего ждет, но чего-то ждала.
Сначала она услышала, как лязгнули зубы майора. Получилось это, правда, весьма кровожадно, но ведь при желании можно было истолковать и совсем по-другому. И тут майор произнес:
— Кто засел в этой вонючей будке?
Агика открыла глаза, зрачки ее от страха расширились.
— Если это ваш драгоценный папаша решил разыграть меня, — угрожающе наседал майор, — то я ему покажу, кто я такой!
Майор бросился к себе в комнату. Схватил чемодан и, швыряя как попало, принялся лихорадочно укладывать вещи. Агика окончательно потеряла голову, она выскочила из дому и принялась звать на помощь.
Воскресный променад был в самом разгаре, и потому на отчаянные крики Агики сбежалось немало народу, но из ее объяснений никто толком ничего не понял. Кто засел в уборной и почему? Кто из-за этого собирается уехать и почему? Наконец обитатели Матрасентанны решили, что в уборной скрываются вражеские парашютисты. Будочку окружили и — на почтительном расстоянии — осыпали ругательствами. Кто знал хоть сколько-нибудь по-английски, ругался по-английски.
Когда запыхавшаяся Маришка прибежала домой, она первым делом выпроводила всю эту ораву незваных гостей. Затем постучала в уборную. Безрезультатно. Принялась колотить кулаками в дверь. Ответом ей было все то же деликатное покашливание.
Маришка кинулась к майору. Ломая руки, умоляла его повременить еще капельку. Затем выбежала из дому и позвонила у виллы профессора Циприани.
Этот маститый невропатолог с европейским именем очень благоволил Тотам. Рубашки свои, к примеру, он доверял стирать только Маришке. Ботинки и шляпы ему всегда неделю-другую разнашивал Тот, чтобы лучше сидели.
Профессор в означенный час наслаждался воскресной сиестой, но с готовностью встал, сам отправился к Тотам и собственноручно забарабанил в дверь.
— Это я, уважаемый Тот. Хотелось бы побеседовать с вами немного.
Тот не возражал. Он вышел из будочки, уступая место майору, и покорно поплелся вслед за профессором, который провел его к себе в кабинет, внимательнейшим образом обследовал и с удовлетворением похлопал по плечу.
— Поздравляю, у вас на редкость здоровый организм. Но тем не менее изложите мне ваши жалобы, дорогой Тот.
Высокий лоб профессора, подстриженная клинышком серебряная бородка и весь его благожелательный облик столь располагали к доверию, что Тоту доставило истинное удовольствие излить свою душу.
— Нет у меня никаких жалоб, глубокоуважаемый господин профессор. Просто я не понимаю, чего они еще хотят, ведь я сделал все от меня зависящее. Я нахлобучиваю свою каску на самый нос, будто пьяный извозчик. Я отучился зевать и потягиваться и отказался даже от соблазна прятаться под кровать господина священника, хотя мне это далось с превеликим трудом. Я отдаю себе отчет, что речь идет о жизни нашего Дюлы, и поэтому не выплевываю даже фонарик господина майора, когда его запихивают мне в рот. Чего еще можно требовать от простого, не имеющего образования человека? Разве это преступление, что мне нравится сидеть в уборной?
— Весьма любопытно, — встрепенулся невропатолог с европейским именем. — У вас что же, следует рефлекторное расстройство кишечника, когда вы берете в рот фонарик?
— Пищеварение у меня совершенно нормальное, глубокоуважаемый господин профессор. Я сижу в уборной потому, что там уютно. Никто тебя там не дергает и не беспокоит, всякие тебе букашки жужжат, а если я к тому же еще и запру дверь, то чувствую себя почти как в утробе матери… Так чего же они ломятся ко мне? Разве я делаю что дурное? Разве это преступление? Или, может, болезнь какая?
— Какая там болезнь, — улыбнулся профессор. — Всего лишь элементарный симптом, уважаемый Тот… И как давно у вас эта мания — запираться в уборной?
Да не стоило бы и разговор заводить, сказал Тот… Он усвоил эту привычку каких-нибудь несколько дней назад. Хотя, если вдуматься получше, упомянутое выше место полюбилось ему, аккурат когда прибыл уважаемый гость.
— Именно так я и предполагал, — кивнул профессор. — Если вам не составит труда, встаньте на минуту, дорогой Тот.
Тот встал. Профессор смерил его профессиональным взглядом.
— Как вы считаете, дорогой Тот, какого вы роста?
— Выше среднего.
— Ну а ваш уважаемый гость будет пониже вас ростом?
— Он мне, извиняюсь, самое большее по плечо.
— В том-то вся и беда, дорогой друг, — констатировал всемирно известный профессор. — Вы оба жертвы диспропорции. Я знаю, как глубоко вы любите своего сына, но, с другой стороны, нельзя же требовать и от майора, чтобы он постоянно смотрел на вас снизу вверх. Согласитесь, что в аналогичной ситуации и вы бы продержались недолго.
